Газета «Советская Россия» в публикации воспроизводит первые часы в Кремле после вероломного нападения фашистской Германии на СССР.
Еще не было и четырех часов, когда начальник личной охраны комиссар госбезопасности Власик вошел в спальную комнату и тронул Сталина за руку, лежавшую поверх одеяла: – Товарищ Сталин… Товарищ Сталин, – дважды взволнованно повторил он.
Сталин тотчас, будто он совсем и не спал, а просто прилег отдохнуть на небольшое время, открыл глаза, приподнял голову с подушки.
– Что-нибудь случилось?!
– Да, товарищ Сталин. Звонит начальник Генштаба Жуков, просит вас подойти к аппарату. Совершенно неотложное дело. – И выходя вслед за председателем Совнаркома из спальни, Власик добавил: – Немецкие самолеты бомбят наши приграничные города.
– Что?.. Бомбят? – Сталин на мгновение приостановился, но тут же, ничего больше не сказав, направился в переднюю к аппарату.
В комнате было по-ночному тихо, и Власик хорошо слышал содержание этого первого диалога о войне. Начальник Генштаба Красной армии взволнованно докладывал:
– Артиллерия и минометы немцев ведут прицельный огонь по нашим приграничным прикрытиям и в глубину территории. Авиация противника жестоко бомбит Киев, Минск, Черновицы, Севастополь, Либаву, а также прифронтовые аэродромы и летние лагеря войск. Разрешите начать ответные действия? Враг нарушил нашу государственную границу. Телефонная трубка медленно поползла вниз… Дыхание его стало учащенным, прерывистым. И это его состояние, по-видимому, хорошо ощутил генерал армии Жуков на другом конце провода. Но теперь дорога каждая минута, и начальник Генштаба торопит с ответом:
– Вы меня поняли, товарищ Сталин?
Долгое молчание Сталина прерывается очевидным вопросом:
– Где находится нарком обороны, товарищ Жуков?
– Он здесь, рядом. Говорит по телефону с командующим Киевским особым военным округом генерал-полковником Кирпоносом.
– Минут через сорок пять приезжайте с Тимошенко в Кремль, – увереннее прежнего сказал Сталин и медленно опустил трубку на рычаг.
Некоторое время он постоял у стола неподвижно, словно еще не веря в происшедшее, но потом, не спеша, повернулся к Власику:
– Передайте Поскрёбышеву, чтобы он пригласил ко мне всех членов Политбюро ЦК.
Ужасное сообщение Жукова, несмотря на отданные накануне, субботним вечером, распоряжения, все-таки в глубине души захватило его врасплох. Да, морально при всей своей прозорливости Сталин не был готов к такому обороту событий.
На какое-то время он задержался посреди комнаты и скорее всего для себя сказал:
– Все-таки напал… Обманул, мерзавец!
Минуту или две Сталин пребывал в неподвижности, потом искоса взглянул на начальника охраны, который уже разговаривал по телефону с Поскрёбышевым, и тут же привычным размеренным шагом направился, чтобы собраться. Так начался этот страшный день.
Суровый ритм жизни, которого придерживался в последние предвоенные годы Сталин, после XVIII партийной конференции стал прямо-таки жестоким. Он работал по тринадцать-четырнадцать часов в сутки, отказывая себе буквально во всем…
Вообще рабочий день Генсека редко заканчивался в два-три часа ночи. Чаще случалось так, что деловые, жизненно важные для страны вопросы решались в пять-шесть утра, за «ужином», в его скромно обставленной кремлевской столовой, на который он традиционно приглашал всех участников последнего в этот день совещания. Через шесть-семь часов после такого «позднего ужина» председатель Совнаркома занимался уже другими вопросами. А лет ему в это время было уже немало – он перешагнул две «зарубки» в седьмом десятке. В таком же изнурительном режиме приходилось работать и тем людям, с которыми он общался каждодневно. И в эту последнюю мирную ночь Сталин работал до двух часов. Согласно принятому накануне решению, в эту ночь на своих рабочих местах остались многие «первые лица» оборонных наркоматов, начальники управлений Генштаба РККА, партийные и советские работники.
В половине первого, в воскресенье, за три часа до гитлеровского нападения, Сталин позвонил Тимошенко и справился у наркома обороны, закончена ли передача директивы в войска приграничных округов о приведении их в полную боевую готовность. Получив утвердительный ответ, он тут же поручил Поскрёбышеву соединить его по телефону с наркомом авиационной промышленности Шахуриным и детально, до единицы, выяснил у него, сколько самолетов новейших типов выпущено на 21 июня. О выпуске истребителей «ЯК-1», «МИГ-3» и «ЛАГГ-3» он обязательно переспрашивал наркома дважды и названные им цифры не спеша заносил в свою записную книжку на отдельную страничку. Закончив разговор с наркомом Шахуриным, Сталин перевернул в записной книжке несколько листков и уже сам позвонил наркому вооружения Устинову. Разговор с ним был того же плана: сколько на 21 июня выпущено новейших танков – тяжелых «КВ-1» и средних «Т-34», а также сколько их по плану наркомата намечено выпустить до конца года. Беспокойство председателя Совнаркома по этому поводу вызывалось желанием скорее реализовать недавно принятое правительством решение о сформировании двадцати механизированных корпусов. Эта новая техника и предназначалась для их укомплектования. Названные Устиновым цифры он записал и дважды подчеркнул с нажимом. Сталин делал это скорее уже по привычке оперировать точными данными. И еще он считал, что в крайнем случае есть еще время для того, чтобы внести небольшие коррективы в планы выпуска отдельных видов боевой техники, хотя… Хотя острейший дефицит в металле, особенно в высококачественном, и тут сузил возможности производственного маневра в оборонном комплексе до минимума.
Сталин был абсолютно уверен, что войны с Германией после прихода Гитлера к власти не избежать, и все тридцатые годы готовился к этой неотвратимости. Его ближайшее окружение хорошо знало его твердую точку зрения по этому ключевому вопросу советской внешней политики. При удобном случае он ознакомил с нею и генерала армии Жукова, когда в феврале тот назначался на ответственную должность начальника Генштаба РККА.
Прошло чуть больше месяца после этого события, и в Москву полетели из разных стран секретные депеши о майском сроке начала гитлеровского нашествия. Как следовало к ним относиться? Это был отнюдь не праздный вопрос. По мере приближения названного срока напряжение повсеместно нарастало. Председатель Совнаркома все настойчивее требовал от наркомата иностранных дел и Главного разведуправления Генштаба подтверждения и перепроверки источников информации. Указания выполнялись. Сообщения приобретали все более достоверный характер. Реакция же на них, особенно после переноса майского срока вторжения, приобретала некий индифферентный характер, дескать, так может статься и с новыми сроками о начале конфликта. Надо только строго блюсти букву договора о ненападении и не поддаваться на возможные провокации со стороны нацистов. Германское правительство никак не отреагировало на Заявление ТАСС от 14 июня. И что же? Оставалось одно – ждать, потому что изменить что-то кардинально ни в жизни страны, ни в мировой политике за оставшееся время было уже невозможно… Не прошло и двух часов с того момента, когда председатель Совнаркома прилег отдохнуть. И вот его уже разбудил Власик…
———————-
В половине пятого, когда Тимошенко и Жуков вошли в кабинет Сталина, там уже были в сборе все находящиеся в Москве члены Политбюро ЦК. Слева от входа за длинным столом у стены лицом к окнам, к Кремлевскому арсеналу сидели Берия, Ворошилов, Каганович, Калинин, Молотов и секретарь ЦК Маленков. Около шести часов назад все они покинули это помещение, но тогда было еще мирное время. Теперь же на западных границах страны бушевал смерч войны, и требовалось коллективно решить, какие меры необходимо предпринять сейчас, немедленно.
Члены Политбюро ЦК, как показалось начальнику Генштаба Жукову, с затаенной надеждой посмотрели на вошедших военных. В кабинете стояла гнетущая тишина. Сталин сидел у торца стола, что уже само по себе было необычно, держал в руке нераскуренную трубку. На первый взгляд внешне он был так же спокоен, и только побледневшее разом лицо и настороженный, ищущий взгляд темно-карих глаз как-то выдавали его внутреннее волнение. Когда нарком обороны и начальник Генштаба присели у ближнего, напротив двери, окна, председатель Совнаркома поднялся, тихо сказал:
– Напали, нарушив пакт, а что же молчит германское посольство?.. Позвоните в их посольство, товарищ Молотов. Что скажет посол Германии фон Шуленбург? Нарком иностранных дел молча прошел в глубь кабинета и, присев на краешек громоздкого кресла из темного дерева у рабочего стола Сталина, набрал номер телефона германского посольства. Все напряженно наблюдали за Молотовым. На вопрос нашего наркома, где находится посол граф фон Шуленбург, сотрудник посольства ответил, что германский посол просит Советское правительство срочно принять его для передачи важного поручения своего правительства. Голос Молотова звучал бесстрастно:
– Передайте своему послу, чтобы он ехал в Кремль. Нарком положил трубку на рычаг и возвратился на прежнее место за столом. Сталин, продолжая стоять посреди кабинета, предложил, чтобы фон Шуленбурга тоже принял нарком Молотов. Нарком иностранных дел поднялся из-за стола и вышел в приемную.
Воцарившуюся было тишину нарушил вошедший в кабинет генерал-лейтенант Ватутин. Первый заместитель начальника Генштаба с разрешения Сталина лаконично доложил: – Получены первые оперативные донесения, товарищ Сталин, о том, что противник после сильного артиллерийского и минометного налета на приграничные объекты перешел в наступление, форсирует Буг и Неман, ворвался в Брест. На южном участке государственной границы наши передовые части удерживают свои исходные позиции. Вражеская авиация продолжает бомбить наши приграничные аэродромы, летние лагеря войск, военные гарнизоны и ведет глубокую авиаразведку нашей территории. Сообщение генерала Ватутина тут же, не вставая, дополнил начальник Генштаба Жуков:
– Товарищ Сталин, – уверенно предложил он, – нужно без промедления обрушиться на противника всеми имеющимися в округах силами и задержать его продвижение в глубь страны.
– Надо не задержать дальнейшее продвижение противника, а уничтожить его, – уточнил начальника Генштаба маршал Тимошенко.
Настрой военных подтолкнул вступить в дискуссию других членов Политбюро ЦК.
Выждав, в разговор вступил Сталин. В его голосе не чувствовалось уверенности.
– С начальником Генштаба вполне можно было бы согласиться, если бы мы точно знали сегодня, какая группировка немца действует против нас на каждом из направлений. Но ни Политбюро ЦК, ни Главное разведуправление Генштаба этого не знают.
Генерал армии Жуков не посчитал себя уязвленным негромкими словами председателя Совнаркома, но отчетливо понял, что в этом замечании Сталина заключен определенный смысл. Ни он, ни нарком обороны, ни нарком внутренних дел, не говоря уже о других присутствующих членах Политбюро ЦК, на данный момент времени не располагали такими сведениями о противнике. Откровенный обмен мнениями был в самом разгаре, когда в кабинет возвратился Молотов. Его лицо было непроницаемо серьезным. Сталин остановился у торца стола и, глядя на Молотова, ждал, что скажет он после встречи с послом фон Шуленбургом.
– Германия объявила войну Советскому Союзу, – ровным голосом сказал Молотов. В руке он держал лист с фашистской свастикой вверху и в подтверждение своих слов встряхнул официальной бумагой перед собой. – Посол никак не комментировал это решение своего правительства, сказав лишь, что лично он, фон Шуленбург, с ним не согласен и очень сожалеет о происшедшем.
Сталин качнул головой из стороны в сторону, подошел к маршалу Тимошенко и присел рядом с ним на стул. Реальность происшедшего убеждала, что и умная дипломатия не все, оказывается, может уладить. Теперь требовалось как можно быстрее отрешиться от прежних, мирных категорий и решительно встать во главе вооруженной борьбы народа. И хотя Генеральный секретарь ЦК ВКП(б), председатель Совнаркома страны лучше чем когда-либо понимал, что от его решения зависело сейчас очень многое, ему нелегко было подобрать наиболее подходящее, самое верное и самое необходимое из всех возможных решений. Мельком он взглянул на своих многолетних соратников, сидящих за столом, а те в упор смотрели на него и молчали… Наконец, его решения ждали сидящие рядом военные.
Сталин поднялся, обратился к Тимошенко:
– Давайте боевую директиву. Начнем действовать и мы.
Начальник Генштаба Жуков встал, раскрыл папку с бумагами и зачитал проект директивы. Она показалась Сталину длинной. Подумав с минуту, он сказал:
– Сейчас надо быстрее отдать войскам короткую директиву.
Пройдясь по ковровой дорожке, он остановился рядом с Жуковым и негромко добавил:
– Сократите директиву наполовину и телеграфируйте в округа, которые мы сегодня же преобразуем в соответствующие фронты. Самое трудное решение о вступлении страны в войну было принято.
———————
Когда в половине десятого Тимошенко, Жуков и Ватутин вновь прибыли в Кремль, то им показалось, что члены Политбюро ЦК так и не уходили с раннего утра из сталинского кабинета, хотя теперь перед каждым из них лежали целые стопки служебных бумаг. Осведомившись у Жукова, какие новые сообщения поступили в Генштаб из приграничных округов за минувшие пять часов, Сталин обернулся к наркому обороны:
– Товарищ Тимошенко, что там у вас?..
Маршал Тимошенко прочитал проекты указов Президиума Верховного Совета СССР о мобилизации военнообязанных 1905–1918 годов рождения на всей территории страны, за исключением Среднеазиатского, Забайкальского и Дальневосточного военных округов, а также о введении военного положения в европейской части страны с 23 июня. Сталин взял из рук наркома обороны проекты и еще раз прочитал их про себя. Затем, сократив каждый из документов, передал их Поскрёбышеву. Все это делалось им, как и прежде, до войны, основательно, без спешки. Когда секретарь покинул кабинет, Тимошенко предложил следующий документ – проект директивы о создании Ставки Главного командования Красной армии, разработанный Генштабом. И его Сталин прочитал внимательно, но править не стал, положил перед собой на стол, заключил:
– Не горит. Обсудим на Политбюро ЦК. Так же поступил он с мобилизационным планом по производству боеприпасов. Только резюме прозвучало несколько иное: – Этот производственный план мы должны рассматривать с наркоматами уже совсем по-другому. Одни, двое суток теперь практически ничего не решат.
Последнее предложение маршала Тимошенко о преобразовании Прибалтийского военного округа, Западного и Киевского Особых военных округов соответственно в Северо-Западный, Западный и Юго-Западный фронты было принято без обсуждения. Когда, исчерпав все срочные вопросы на этот час, Тимошенко попросил разрешения вместе с начальником Генштаба и его заместителем отбыть в наркомат обороны, Сталин словно между прочим сообщил им, что в двенадцать часов по радио выступит нарком иностранных дел Молотов с Заявлением Советского правительства. Он был немногословен:
– Послушайте. Затем радио повторит его еще несколько раз.
Обсудив на Политбюро ЦК вопрос о создании и персональном составе Ставки Главного командования, Сталин попытался переговорить по телефону со всеми командующими фронтами и выяснить, что в данный момент времени происходит у границы. Но его попытка оказалась безуспешной. Командующий Северо-Западным фронтом генерал-полковник Кузнецов в ночь перед нападением гитлеровцев находился на позициях 11-й армии, западнее Алитуса. С началом боевых действий он решил вернуться в свой штаб и в полдень первого дня войны находился только на полпути. То же самое произошло с генерал-полковником Кирпоносом, командующим Юго-Западным фронтом. Когда последняя предвоенная ночь только-только перевалила на воскресенье, он вернулся с границы в Тернополь, на свой командный пункт, и оттуда докладывал маршалу Тимошенко обстановку. Она говорила о многом. По другую сторону границы резко усилился шум моторов. Еще один солдат-перебежчик сообщил о готовящемся в четыре часа нападении гитлеровских войск. С началом боевых действий командующий фронтом Кирпонос с разрешения наркома обороны убыл на передовую, в расположение 5-й армии генерал-майора Потапова. Но там Сталину не удалось его разыскать. В войсках находился в это время и командующий Западным фронтом генерал армии Павлов.
Потеря управления войсками в начальный период войны грозила развалом всего фронта, а Сталин в любом деле, которым ему приходилось заниматься, требовал от исполнителей четкости и аккуратности, старался не допускать неопределенных ситуаций. Он немедленно принял меры. В то время, когда нарком иностранных дел Молотов выступал по радио с Заявлением Советского правительства, на заседание Политбюро ЦК были приглашены маршалы, заместители наркома обороны – начальник Главного военно-инженерного управления строительства укрепленных районов Шапошников и по вооружению – Кулик.
– Вот что, – сказал Сталин, здороваясь с вошедшими за руку, – по донесениям постов наблюдения и войсковой разведки мы примерно знаем, где находится немец, и еще хуже, где находятся наши войска. Так управлять боевыми действиями нельзя. В качестве представителей Ставки Главного командования решением Политбюро ЦК вы направляетесь на Западный фронт с задачей помочь фронтовому командованию наладить управление войсками и ежедневно, подчеркиваю, ежедневно докладывать нам об обстановке и о принимаемых вами мерах по выправлению положения.
Вопросов не последовало. Маршалы Шапошников и Кулик вышли из кабинета.
После полудня Сталин позвонил в Генштаб Жукову и без всяких вступлений сказал:
– Наши командующие фронтами не имеют достаточного опыта в руководстве боевыми действиями войск и, видимо, растерялись. Этот вопрос мы только что рассмотрели на Политбюро ЦК. Оно решило направить вас на Юго-Западный фронт в качестве представителя Ставки Главного командования. На Западный фронт уже направлены Шапошников и Кулик. Вам следует вылететь в Киев, а оттуда вместе с членом Военного совета фронта Хрущёвым быстрее попасть на командный пункт фронта в Тернополь. – Товарищ Сталин, а кто же будет руководить Генштабом в такой сложной оперативной обстановке? – невольно вырвалось у Жукова. Сталин был готов к этому вопросу и быстро ответил, как о давно решенном деле:
– Оставьте за себя товарища Ватутина, – сказал он и тут же, после короткой паузы, добавил: – Не теряйте времени зря, мы тут как-нибудь обойдемся, а вы нужнее сейчас там. Желаю успеха.
Анатолий АЛЕКСАНДРОВ
