Как снимали фильм «Путёвка в жизнь»

Жанр: драма, комедия, приключения, социальная драма
Первый звуковой советский фильм.
Первые годы советской власти. Руководитель трудовой коммуны Сергеев берёт на перевоспитание детей — беспризорников.

Межрабпомфильм, 1931 г. Переозвучен в новой редакции на Киностудии им. М. Горького, 1957 г.
В фильме снимались: Йыван Кырля (Кырла), Михаил Джагофаров, Александр Новиков, Николай Баталов, Мария Антропова, Михаил Жаров, Мария Гонта, Владимир Весновский, Регина Янушкевич, Николай Гладков, Владимир Уральский, Рина Зелёная
Режиссер: Николай Экк
Сценаристы: Александр Столпер, Николай Экк, Регина Янушкевич
Оператор: Василий Пронин
Композитор: Яков Столляр
Художники: Иван Степанов, Борис Десницкий
Премьера фильма состоялась: 1 июня 1931 (СССР)

Этот фильм открыл эру советского звукового кино. Когда заходила речь о популярности кинематографа, о массовом успехе, о зрительском признании, обычно называли «Путевку».

Фильм был поставлен режиссером Н. Экком по сценарию, написанному им совместно с А. Столпером и Р. Янушкевичем, и снят оператором В. Прониным.
В основу картины была положена подлинная история новаторского педагогического эксперимента — перевоспитание трудом детей, искалеченных улицей.

Тема эта была открыта в искусстве за несколько лет до создания «Путевки», ей уже были посвящены известная повесть Л. Сейфуллиной «Правонарушители» и детский фильм режиссера В. Петрова «Золотой мед».

«Невиданный опыт» — так называлась в фильме трудовая коммуна для бывших беспризорников. Замысел авторов был близок «Педагогической поэме» А Макаренко и сценарию М. Горького «Преступники» (написан в конце 1931-1932 года).

Занимающий семьдесят страниц книжного текста, этот сценарий не был завершен. Его первые эпизоды относились к началу века и происходили в царской колонии для малолетних преступников. Наброски последних сцен рисовали историю Болшевской коммуны ГПУ.

Снимая фильм в начале 30-х годов, авторы отодвинули действие на десятилетие. Для режиссера и сценаристов важным оказалось начало «невиданного опыта», которое острее и контрастнее позволяло раскрыть гуманистическую тему «Путевки в жизнь».

Время действия, суровое и трудное, реконструировалось и ощущалось в написанном белым стихом «Слове от автора», которое с экрана произносил В. Качалов:

Откуда, кто они, скелеты в грязной рвани? Озлобленные взгляды. Одичалый вид… Сегодня беспризорник, завтра враг труда, бандит! Что их спасет — благотворительность? Им и нам смешно все это!
Мы знаем больше: человека создает среда. Путевку в жизнь им даст Республика Советов, Познавшая могущество свободного, всеобщего труда!

Сегодня в этих ритмизированных строчках легко заметить, казалось бы, наивную веру в целительную силу трудовых буден. А форма обращения с экрана в зал заключала в себе знакомый агитпризыв, который звучал тогда с газетных полос и в громких поэтических текстах. «Путевка» принадлежит своему времени как исторический и творческий документ.

Не только в риторике белого стиха — время читалось и в песне «Наш паровоз, вперед лети…», в рельефных буквах надписей, плывущих на фоне облаков, в строчках обращения Деткомиссии ВЦИК, и в самой его дате — «декабрь 1923 года», которая была крупно впечатана в кадр.

Образ времени возникал в кадрах строительства коммунарами железной дороги — коротких, подчеркнутых ракурсами. Ритм трудового процесса был здесь основой монтажного ритма. Н. Экк не прошел мимо опыта немого кино.

Персонажи картины, многие из которых были словно вынуты из хроники 20-х годов, вместе с тем не без художнических противоречий, с трудом входили в зону 30-х и служили как бы подопытными лицами для звукового кино.

В кадрах широко был представлен живописный и звуковой фон московских улиц. Толпа на привокзальной площади, лязг трамваев, крики извозчиков и люди, выхваченные из толпы документальной камерой: герои находились внутри этой насыщенной городской среды, что впоследствии дало основание посчитать «Путевку» предтечей «неореализма».

Роль заведующего трудкоммуной Сергеева была ограничена считанным количеством фраз. Каждая из них воспринималась как итог работы мысли.

Актер театра и кино Н. Баталов уловил особенности нового искусства в своей первой звуковой роли. На крупных планах зритель мог прочитать в глазах Сергеева, а потом уже услышать высказанную им мысль. Это стало основной актерской краской образа.

..Проходят беспризорники перед деткомиссей — чумазые лица, лохмотья, смесь наглости и растерянности, блатной романтики и детской злобы. Надвинув кубанку на лоб, смотрит, думает Сергеев: «За решетку? А дальше? Побег и снова улица?»

Эти слова подготовлены крупными планами его лица. Сергеев среди ребят. Улыбается большим ртом, весело блестит глазами из-под кубанки, угощает папиросами говорит восхищенно: «А на воле, ох, хорошо!» И после рассказа о коммуне вдруг строгое: «Думайте, ребята».

..Коммуну потряс бунт. Отрезанная талой водой от станции, она не получает сырье. Изнывая от безделья, ребята громят цеха. Внезапно стихают шум и крики, воцаряется томительная пауза — приехавший из Москвы Сергеев медленно обводит взглядом понурые лица. Его молчание растягивает паузу.

«Славно время провели…» — реплика падает невзначай, но решение принято. Из коробки появляется маленький паровозик, вагончики и рельсы. Это макет железной дороги. Оживление, смех, улыбки. Удовольствие на лице Сергеева. Бежит паровозик, толпятся вокруг стола коммунары. В разгар веселья начальник упирает кулаки в стол: «А кто хочет бузить…»

Н. Баталов близко познакомился с руководителем деткоммуны Червонцевым, которого ребята звали дядей Лешей. «Наблюдение в течение долгого времени за дядей Лешей, изучение его методов обращения с воспитанниками имело большое влияние на трактовку роли Сергеева», — писал актер.

Сергееву найден достойный противник — главарь юровского мира Жиган. Работа мысли, на которой строится образ Сергеева, в образе Жигана сменяется инстинктом, размышление — повад-

кой. В игре М. Жарова важна пластика сильного тела, собранного в минуты опасности и расслабленного в моменты тоскливого разгула. Проблески сознания озаряют лицо Жигана, когда он берет в руки гитару.

Из к/ф «Путёвка в жизнь». Михаил Жаров — Не люби вора

Песни, снискавшие М. Жарову неслыханную популярность, а Н. Экку — обвинения в блатной романтике, не были вставными номерами из воровского фольклора. Эти песни сыграны актером Кстати, далеко не все мотивы, звучавшие с экрана, были почерпнуты из блатных ночлежек Одна из самых памятных сцен — беспризорники поют:

Позабыт, позаброшен с молодых, юных лет, Я остался сиротою, счастья-доли мне нет.
В кадрах физически ощутима тоска и беспросветность, поселившаяся в душах ребят. Удивительные по своей достоверности кадры… Озвучившая их песня — по-настоящему народная. Современники писали, что ее часто любил слушать С. Рахманинов.

Студент Государственного техникума кинематографии (ГТК), будущий известный марийский поэт Иван Кырля исполнил роль Мустафы (Ферта). Искусно наигранные Мустафой добродушие и придурковатость внезапно сменялись звериным прищуром узеньких глаз и жутковатым оскалом рта.

Жизнь беспризорника, вынужденного каждую секунду приспосабливаться, подсказала эту актерскую краску. Дополняло образ колоритное исполнение национальной песни «Ой, луй модеш» («Ой, играет куница»), острой по ритмическому рисунку, радостной по тональности. Песня обрывалась, когда дрезина Мустафы врезалась в развинченные Жиганом рельсы..

Но еще раньше на экране появлялись знаменитые кадры, которые могли служить наглядной иллюстрацией использованных Н. Экком монтажных решений.

..Мустафа с ножом в руках склонялся над куском кожи, чтобы вырезать заготовку для обуви, и толчком в его памяти: подскочив сзади к женщине, по виду нэпманше, он отхватывает половину ее шубы и под свистки милиционеров и одобрительную ухмылку Жигана скрывается в переулках.

Было и теперь — этот монтажный прием, характерный для советского немого кино, не потерялся в арсенале режиссера, как и многое другое, что по-своему обозначило «переломную» стилевую конструкцию картины.

Сцена «малины», устроенной Жиганом в сторожке с надеждой разложить коммуну; сцена, снятая под гитарные переборы, с типажной коллекцией лиц «гулящих» девочек (среди них затесалась молоденькая Рина Зеленая!), драматическая по своему строению: пританцовывая, Мустафа и ребята окружают матерого бандита — эта сцена, снятая сочно, предметно, кинематографически, могла соседствовать с механическим набором кадров работающих коммунаров, озвученных за кадром голосом диктора: «Шило, резец и пила заново рождали людей».

Переход из одной съемочной манеры в другую, от людских страстей к дидактике лозунга, проходил, что называется, по живому телу картины.
В фильме существовали два плана действия. Режиссер словно выходил из глубины на аван-кадр и спрашивал: «Отцы и матери, а если вашего, чистенького, бить, бить головой о мостовую?»

Второй план авторы доверили героям.

Паровоз с телом Мустафы вползал в толпу встречавших, затихала мелодия «Интернационала», обрывался тревожный гудок. В наступившей тишине над убитым звучало слово. Это не была надгробная речь. Плачущий Сергеев спрашивал: «Как же, Мустафа? А хотел быть машинистом?» Кажется, впервые на экране негромко, просто и с такой силой прозвучало слово.

Да, построение фильма носило следы «аттракционности». Несколько ударных эпизодов — бунт в коммуне, разгром притона, гибель Мустафы — возвышались над остальными, придавая действию угловатый, но по-своему выразительный ритмический рисунок.

По существу, фильм «Путевка в жизнь», больше чем все другие современные ему фильмы, выдержал проверку временем. Немеркнущую популярность фильма (под прямым влиянием «Путевки» за рубежом было сделано более десятка фильмов о воспитании «трудных» ребят) нельзя объяснить только уступками привычным вкусам зрителей, занимательностью сюжета, привлекательностью необычного материала. Успех фильма был обусловлен значительностью общечеловеческой проблемы: вглядеться в липа ребят, чтобы попытаться спроектировать будущее.

«Путевка» была сразу куплена 26 странами. Это был прорыв на мировые экраны. Картина признана одной из лучших на 1-м МКФ в Венеции (1932).

Опубликовано письмо Всеволода Пудовкина из Берлина, где он снимал «Дезертира». Вот несколько строчек из этого письма: «Картин интересных здесь нет. Сплошное уныние. В смысле организации звука «Путевка в жизнь» кроет все виденное. О «Путевке» недавно говорили по радио. Назвали ее картиной, имеющей интернациональное (в смысле мировое) значение».


Марк Зак