Известно, что Алла Пугачёва за несколько лет, проведённых в отеле “Балчуг-Кемпински”, издержала на аренду номера больше миллиона долларов.
Однако во времена, когда эта гостиница называлась “Новомосковская” – раньше, чем она стала “Бухарестом”, и уж тем более “Балчугом” – в её подвале, возможно, находились сокровища более внушительные, чем счёт за четырёхлетнее проживание Аллы Борисовны.
История эта началась в 1892 году, когда молодой парень Ваня Акиндинов переехал из Спасска-Рязанского в Москву и устроился “сидельцем” в лавку.
Между гастарбайтерами из близких к Москве губерний существовало определенное разделение труда: официантами в московских трактирах работали ярославцы, плотничали владимирцы, хлеб пекли калужане, а за прилавками стояли рязанцы.
Ваня был хорош собой, и его переманили на должность приказчика в магазин дамской моды – завлекать покупательниц. Московские барышни и в самом деле задерживались в его магазине дольше, чем того требовал шопинг. Чаще всех приходила одна совсем не во вкусе Вани: чересчур толстая. К тому же она была явно увлечена и щебетала ласковые слова, которые Ваня предпочёл бы услышать не в её исполнении.
Рассказывали, что это дочка московского банкира-старообрядца. В своём кругу, где невесты и женихи были наперечёт, никто не хотел брать её замуж, пусть и с приданым. Понятие “избыточный вес” было не особо в ходу, но и по тем временам внешние данные банкирской дочки приводили в замешательство даже парней из Спасска-Рязанского.
Внезапно родитель её приказал долго жить, оставив дочь единственной хозяйкой миллионного дела. Откуда ни возьмись, явилась толпа женихов. “Ну уж нет, – подумала миллионщица, – лучше возьму из простых, и обязательно красивого”.
Ваня сначала делал вид, что не замечает её авансов, да старшие товарищи вразумили: “Дурак ты, Ванька, это ж птица-феникс”. Подумал приказчик и на банкирше женился. Венчались в Храме Христа Спасителя, а медовый месяц провели в Спасске-Рязанском. В отличие от москвичей, земляки восхищались Ваней: пять лет назад босым Ванькой сбежал он от отца, поровшего его еженедельно, а вернулся миллионщиком, женатым человеком и звался теперь не иначе как Иван Фёдорович Акиндинов.
Супруге Ивана Фёдоровича понравились красивые места вокруг Спасска, и она не захотела возвращаться в Москву. Напротив дома, на высоком сухом месте, Иван Фёдорович построил скотный двор, откуда гнал в Москву быков на убой. А в подвале вырыли глубокий колодец, обложенный кирпичом, и оттуда подземный переход через улицу к скотному двору. В этом переходе лучшие московские граверы наладили производство денежных купюр, вексельной бумаги и позолоченных червонцев. Они сумели воспроизвести даже орловскую печать, так что купюры их производства не всегда отличали специалисты Экспедиции заготовления государственных бумаг. Жена узнала:
– Страшно, Вань!
– А мне скучно просто жить на твои деньги. Банкир должен быть в барыше.
На этом разговор и закончился. Госпожа Акиндинова с тех пор помалкивала, жила в свое удовольствие, растолстела до десяти пудов и могла не поёжившись искупаться в проруби.
Иван Фёдорович так грамотно поставил дело, что установил мировой рекорд – не пять, не десять, а двадцать лет печатал он фальшивые бумаги – и ни одного обыска. Работал бы он и дальше, но грянула революция и потребовала от гражданина Акиндинова отдать дом под военный комиссариат либо заплатить отступные – 20 тысяч золотом. Иван Фёдорович заплатил, но через полгода советская власть все-таки экспроприировала дом, оставив хозяину скотный двор. Акиндинов перевел все фальшивки в золото и уехал в Москву.
С началом НЭПа в Спасске стала распоряжаться его супруга – на скотном дворе закипела работа, и там вырос дом, а под ним новый подвал, где производились уже советские червонцы. Чекисты с ног сбились в поисках фальшивомонетчика.
Вброс Акиндиновы осуществляли на московских рынках. Так как агентура “органов” в Москве результатов не давала, стало ясно, что фальшмахеры работают в не в столице. Началась проверка всех фирм, чья деятельность была связана с доставкой товаров в Москву. Занялись в том числе Иваном Фёдоровичем. Формально придраться было не к чему: НЭП, торговля скотом по закону, накладные чистые. Но вот когда в 1929 году фирму Акиндиновых вместе с их конкурентами задушили новым налогом, вброс тут же прекратился. Не стало прикрытия для потока фальшивых купюр.
Акиндиновы срочно сложили вещи и отправились в столицу. Поспешность их отъезда возбудила подозрения. Чекисты с ломами и лопатами перевернули весь скотный двор: ничего.
Иван Фёдорович поступил распорядителем в гостиницу “Новомосковская” у Москворецкого моста и прожил остаток дней своих тише воды, ниже травы.
Куда пропали его миллионы золотом? Возможно, они оборачивались на чёрном рынке валюты, пережившем даже репрессии 1938 года, когда многие дельцы получили 58-ю статью. Более вероятно, что Акиндиновы спрятали их до лучших времён.
Известно, что осенью 1941 года, когда немецкие войска ворвались на территорию Рязанской области, в Спасске началась паника, и райвоенкомат на день опустел, совсем как было в Москве 16 октября. Вернее, туда заходили желающие пойти на фронт и военные, следующие к своим частям, но должностные лица исчезли вместе с охраной. В этот ноябрьский день туда приехал Иван Фёдорович, и вывез из своего прежнего дома какой-то ящик.
В другой обстановке человек, вытаскивающий тяжёлый ящик из помещения райвоенкомата, вызвал бы массу вопросов. Но только не на забитой беженцами улице.
Наконец, есть сведения, что после войны коллеги-метрдотели навестили умирающего Ивана Фёдоровича в больнице, и спросили, действительно ли он в своё время разбогател на фальшивых деньгах. Тучная банкирша покинула этот мир раньше мужа, детьми Акиндиновы не обзавелись, наследников у них не существовало. И вот перед самой кончиной Иван Фёдорович поведал некоторые подробности, которые мы здесь приводим. Но не открыл, где золото. Только посмеялся.
После смерти гражданина Акиндинова в его комнате ничего ценного не обнаружили.
