ПАЛЕСТИНСКИЙ ТЕРРОРИСТ
Виктор Каслин, физик-лазерщик, случайно столкнулся с академиком Сахаровым в дверях Физического института Академии наук. Андрей Дмитриевич неожиданно отпрянул, на лице его отразился испуг.
«Странно, – подумал Виктор, провожая взглядом торопливо удаляющуюся сутулую спину академика. – Чем я ему насолил? Мы едва знакомы, области исследований – разные. Может, показалось?..»
Назавтра все повторилось. Едва завидев на институтской дорожке худую фигуру Каслина, Сахаров резко повернул в сторону и, дико озираясь, растворился в толпе…
Недоумевая, расстроенный Виктор отправился в лабораторию и, переступив порог, услышал смех:
– Посланец Арафата явился…
– Что происходит? – начиная закипать, спросил Виктор у коллег.
– Ты разве не знаешь? Весь институт за животы держится…
Оказалось, неделю назад Сахаров выступил в западной печати в поддержку Израиля и резко обрушился на палестинского лидера и разгорающуюся интифаду. Слова знаменитого правозащитника вызвали в мире мощный резонанс. Арафат поклялся отомстить Сахарову, пригрозил подослать террориста.
– Зачем вы все это рассказываете? Я-то тут при чем? – с досадой отмахнулся Каслин.
– А ты в зеркало на себя посмотри… – с улыбкой протянула ему пудреницу лаборантка Света.
И вправду: был Виктор смугл, как араб (недавно вернулся из отпуска), а волосы и борода – черны как смоль.
– Так вы думаете… – начал было Каслин.
– Да, да! – хором закричали сослуживцы. – Андрей Дмитриевич уже был у руководства и зловещим шепотом сообщил, что разоблачил тебя. Ему объяснили, что ты – лазерщик, Витя Каслин, но он, кажется, не поверил. Иди сдавайся, палестинский террорист!
ЛОВУШКА ДЛЯ АКАДЕМИКА
Годы спустя, когда Сахарова упекли в Горький, к нему и в самом деле подослали «террориста» – но не из «Хамаза», а из родного 5-го управления КГБ. Сам Сахаров правду о своем странном госте так никогда и не узнал. История эта вообще до сих пор никому не известна. Недавно ее рассказал редакции офицер госбезопасности, в прошлом – борец с инакомыслием.
…Однажды в дверь сахаровской квартиры позвонили. На пороге стоял симпатичный молодой человек, аккуратная прическа, замшевая куртка, на шее дорогой шелковый фуляр. Он рассказал Андрею Дмитриевичу, с каким трудом пробился к нему, надеется на поддержку и без его совета ни за что не вернется домой – в далекий сибирский город.
– А в чем дело? – участливо взял за локоть собеседника Сахаров.
– Мы создали у себя тайную организацию, объединяющую, прошу прощения, сексуальные меньшинства. Я – председатель. Власти начали нас преследовать. Из сугубо личного, интимного дело превратилось в политическое…
– Чем же я могу помочь? – пряча глаза, растерянно спросил академик.
– Мы тоже диссиденты, – без тени смущения продолжал посетитель. – И, как вы, не терпим насилия над личностью, выступаем за демократию. Наши товарищи на Западе гонимы, как и мы, и также ведут борьбу за свои права. Андрей Дмитриевич, научите, как жить! Напишите моим товарищам напутствие. Ваше слово даст нам силы, надежду на будущее. Мы верим в вас. У нас общее дело…
И еще несколько часов подряд посвящал несчастного Сахарова в проблемы геев и лесбиянок – короткий ликбез об особенностях взаимоотношений, о взглядах на семью, на брак, на воспитание детей.
После ухода незваного гостя Андрей Дмитриевич выразительно посмотрел на себя в зеркало и принял решение: никого в дом, кроме родственников, не пускать.
И долгое время ни один правозащитник не мог пробиться к Сахарову, волна публикаций на Западе заметно стихла, поблекли «Радио Свобода» и «Немецкая волна», все больше заполняемые теперь бесконечными узлами «Красного колеса»…
А «человек в фуляре», вернувшись на Лубянку, был в скором времени повышен в звании и представлен к высокой правительственной награде – за удачно проведенную операцию…
ГИПЕРБОЛОИД ИНЖЕНЕРА КАСЛИНА
Виктор Михайлович Каслин – ученый с мировым именем. В ФИАН пришел после МГУ и сразу почувствовал себя как дома, среди своих людей. Счастливое чувство, тем более когда оно взаимно.
История Физического института впечатляюща. Отцом-основателем его был Петр I, и значился вначале ФИАН просто как физический кабинет Петербургской академии наук и располагался в кунсткамере. В стенах института в разные века его истории работали такие ученые, как Ленц и Якоби, Бернулли и Ломоносов, Иоффе и Вавилов. Шесть нобелевских лауреатов выросли в стенах ФИАНа – Черенков, Тамм, Франк, Басов, Прохоров, Сахаров. Мировую физическую науку нельзя сегодня представить без «рассеянья Мандельштама–Бриллюэна», «уровней Тамма», «эффекта Вавилова–Черенкова», без теории сверхпроводимости Гинзбурга–Ландау.
Учителями Каслина были великие физики двадцатого столетия. И ученик в скором времени оказался достоин их. Будучи еще молодым ученым, Виктор первым в отечественной физике создал ультрафиолетовый лазер, а позже разработал так называемый «цветной лазер»: не один, как обычно, луч, а сразу шестьсот линий – весь спектр цвета! Это уникальный, единственный в мире подобный лазер.
С его помощью, например, можно определить утечку радиоактивности с чувствительностью, в тысячи раз превосходящей существующие методы. Возможно, будь такой прибор в Чернобыле, авария бы не произошла. Он необходим и в медицине, и в экологии. Сегодня, чтобы исследовать загрязнение атмосферы – серное, углеродное и многие другие, – приходится использовать десятки научных приспособлений. Ведь у каждого «врага природы» свой спектр. Цветной лазер Каслина способен одним махом распознать все виды загрязнения и назначить нашей больной природе оптимальный «курс лечения». Незаменим он и в связи, и даже в шоу-бизнесе.
Совсем недавно, на праздновании 850-летия Москвы, мы наблюдали шоу Жан-Мишеля Жарра. Лазерные картины были одноцветными, бледно-зелеными. А теперь представьте на небе всю палитру цветов.
А лазерные диски! Метод Каслина позволяет увеличить объем записей в сотни раз. Это переворот на аудио– и видеорынке. Но он вряд ли произойдет, поскольку денег на фундаментальные исследования и доводку изобретения не было и нет. На Западе готовы платить, да рука не поднимается продавать.
Главное открытие пришло к Каслину случайно. Во сне явился его школьный учитель и, укоризненно глядя на Виктора, вывел на школьной грифельной доске формулу, над которой тот бился уже несколько лет. Ему открылся скрытый до сих пор неведомый атомный параметр, а это – новые законы и закономерности. Новый взгляд на физику.
Академик Басов, один из «лазерных отцов», на первых порах поддержал работу Каслина. Готовилось представление его работы на президиуме Академии наук, последовали публикации в академическом журнале и физические семинары в ряде институтов. Проявили интерес ученые из Штатов. Это в 1985 году, когда мы погрязли в Афганистане. Потом прислал письмо с похвалами нобелевский лауреат, знаменитый спектроскопист из Канады Герцберг. Вроде бы признание для физика!
Но дальше теории дело не двинулось, на фундаментальные исследования, как всегда, денег не нашлось, в институте объяснили – тема больно глобальная и расплывчатая, прикладного значения не имеет. Страна не может вхолостую тратить бюджетные деньги, пятилетка заканчивается, да еще и воюем, выполняем интернациональный долг…
Из Америки тоже – ни слуху, ни духу…
Каслин не расстраивался, не грустил, он вообще оптимист. И решил отнестись к неудаче философски, как к временному неудобству.
…Так уже было в истории российской физики. В 1928 году видные ученые Ландсберг и Мандельштам впервые описали комбинационное рассеянье света, создали мощное теоретическое обоснование нового явления. Однако в историю науки вошло понятие «рамановское рассеянье света» – по имени малоизвестного индийского ученого Рамана. И нобелевским лауреатом предстояло стать именно ему. В чем тут дело? Наверное, не только в превратностях судьбы и удачливости отдельного ученого. Если смотреть шире – речь идет о престиже нашей страны и отношении к ней остального мира. Когда мы сильны – с нами Бог!
Великие открытия наших ученых в 30-е годы остались незамеченными – и это нельзя не связывать с ужасами сталинизма, которые не были секретом на Западе. Лишь в 1958 и 1964 годах российские физики впервые получили Нобелевские премии. Позади были Сталинград, Победа, успешное испытание ядерного оружия, первый спутник. Кто-то боялся нас, кто-то не любил, но все – уважали. А потом как отрезало. Лишь Нобелевская премия Сахарова в 1975 году – за вклад в дело мира.
К 1998 году (то же было и в 1928-м) мы, к сожалению, снова превратились в мировую окраину. Владлен Летохов, Виктор Каслин, десятки других крупных российских ученых пока не добились и вряд ли в обозримом будущем добьются успеха. Слабых не любят, их не замечают…
Но хватит о грустном. Вышесказанное вовсе не означает, что физики – хмурое племя с толстыми линзами на носу, зацикленное, как рисовало советское кино, на формулах, синхрофазотронах и кражах идей. Серьезность научного процесса вовсе не отменяла веселье и дружество, романы и ревности, попойки и розыгрыши.
Одну историю физический мир запомнил надолго, а молва донесла ее до наших дней.
КЕНТАВР
После долгой опалы Петр Леонидович Капица в самом конце 50-х годов был возвращен директором в Институт физических проблем. Возвращен, правда, с солидным «довеском». Заместителем по режиму Лубянка приставила к нему строгую даму средних лет, офицера госбезопасности, имя которой сегодня уже вряд ли кто-то вспомнит. Коллеги восторженно приветствовали Капицу и столь же страстно возненавидели замшу – «стукачку».
Возвращение Петра Леонидовича совпало с его юбилеем. На одной из вечеринок зам по режиму объявила: ей только что стало известно, что «правительство Союза ССР, принимая во внимание вклад академика в развитие советской науки, решило поздравить его с круглой датой и выделило крупную сумму денег».
– Давайте думать, что подарим, – предложила она.
Пошептавшись, физики вспомнили, что с незапамятных времен за глаза зовут Капицу «кентавром» – за взрывной и в то же время незлобивый характер, когда стихия в минуту сменяется полным штилем.
– Статуя кентавра! – хором закивали физики. – Лучшего подарка не найти.
– Хорошая идея, – сказала заместительница. – Скульптора подберу сама.
Накануне юбилея, ночью, тайно, на грузовике с погашенными фарами, привезли статую к зданию института. Выгружая, едва не проломили кузов – размером и тяжестью она могла поспорить с Медным всадником. Кряхтя, боясь уронить на ноги – инвалидом останешься! – красные от натуги такелажники еле доволокли ее до зала заседаний.
И вот день юбилея наступил. Капица со своей неотлучной спутницей сидели в президиуме. Он – благостный, с увлажнившимися глазами – впервые советская власть решила почтить старика вниманием, она – взволнованная, гордая даром правительства. «Мое детище», – шепнула она академику, любовно оглядывая бархатную ткань, покрывающую скульптуру.
Отзвучали положенные слова, иссякли букеты и поцелуи. Счастливая дарительница сделала знак рукой.
И полотнище начало медленно сползать. Показалась голова вздыбленного чудовища, туловище, конский зад, копыта…
Капица, когда начинал волноваться, сильно заикался.
– В-в-в-он! – вдруг страшным голосом закричал он заместительнице. – Вон отсюда! Вместе с лошаком!
Откуда бедной женщине, бывшей секретарше, взрощенной на мягких коврах Лубянки, откуда ей было знать, что над ней подло подшутили, что больше всего на свете Капица ненавидел свое прозвище, а фигуру «кентавра» без гадливости видеть не мог…
КАК ПОЛУЧИТЬ НОБЕЛЕВСКУЮ ПРЕМИЮ
Паше Черенкову, подающему надежды аспиранту ФИАНа, назначили в научные руководители светило – Сергея Ивановича Вавилова. Каково же было разочарование Черенкова, когда Вавилов посадил его изучать явление слабой люминесценции. Посадил в прямом смысле – в абсолютно темную комнату. «Глаз, – сказал Вавилов, – лучший прибор. Только не спи. О впечатлениях расскажешь через неделю».
Семь дней взаперти, без воздуха, как подопытная мышь, мучился Паша в заключении, пока глаза не заболели, а потом написал отчет, но не Вавилову, а в местком. В жалобе на научного руководителя он, в частности, заметил, что аспирантский срок бездарно пропадает, все его товарищи отказались от неперспективной темы и, похоже, из-за Вавилова он останется без диссертации.
Сергей Иванович отнесся к поступку аспиранта снисходительно. Спросил лишь только, появлялись ли у него в глазах искорки.
– Целые стаи! – выпалил Черенков.
 |
| Лючано Паваротти и Виктор Каслин после концерта. Фото из семейного альбома |
– Вот видишь! Это элементарные частицы. У них особое свечение. Посиди-ка еще, подумай над этим.
Некоторое время спустя, на дворе стоял 1934 год, появилось на свет новое явление – «эффект Вавилова–Черенкова», объясняющий излучение космических лучей.
Однако понадобится еще долгих двадцать четыре года, прежде чем мир оценит труд советских ученых – Черенкова, Тамма и Франка, а Нобелевский комитет наградит их премией «За открытие и истолкование эффекта Вавилова–Черенкова».
…Сегодня в мире нет ни одного космического корабля, который бы не был оснащен «черенковскими счетчиками», определяющими скорость космических лучей, открывшихся когда-то в темной кладовке строптивому аспиранту…
ТЮРЕМНЫЕ КОНЦЕРТЫ
ФИАН долгое время был фактически закрытым учреждением, ориентированным во многом на оборонную отрасль. И оттого, наверное, физикам легче дышалось, чем их собратьям из других областей науки. (Так, не по своей воле, обитатели шарашек мало походили на бедолаг из обычных лагерей.)
Нельзя сказать, что все наперечет в ФИАНе брали пример с академика Сахарова, но некое подобие вольницы среди физиков все же наблюдалось.
Двадцать пять лет назад Каслин организовал при институте клуб камерной музыки. Звучит буднично. Но в те годы любое объединение людей вызывало у власти подозрение. И не зря. Благодаря усилиям Виктора в ФИАН стали наведываться на подпольные концерты официально запрещенные властями в те годы авангардисты – Эдисон Денисов, Альфред Шнитке и другие композиторы и исполнители. Частыми гостями бывали также квартет имени Бородина, Леонид Коган, Геннадий Рождественский, Николай Петров, Татьяна Гринденко, Гидон Кремер. Именно в стенах ФИАНа дали свой первый концерт только что созданные «Виртуозы Москвы» под руководством молодого Спивакова. Шнитке по просьбе Каслина и других физиков института написал знаменитую сегодня на весь мир ораторию «Кончерто гроссо». Здесь, на одном из концертов, он встретит свою любовь, свою будущую жену, красавицу Ольгу Якунину, оперную певицу, солистку Театра Станиславского.
Логотипом клуба стала лира. Вместо струн – ажурная формула «квантэнергии» Нильса Бора – одна из ключевых в физике. Так что пресловутые «споры физиков и лириков» – не более чем идеологическая насмешка советской системы, надуманный конфликт.
Именно физик Каслин спустя несколько лет станет создателем и первым президентом еще одного клуба – друзей Большого театра.
Каслину хорошо запомнился авторский вечер Эдисона Денисова в ФИАНе, первый в его композиторской жизни. Ждали полконсерватории, где Денисов, за неимением ничего другого, преподавал… инструментовку.
«За два часа до концерта мне позвонили из парткома, – рассказывает Виктор Михайлович, – и сказали, что хорошо бы его отменить. Не могу, говорю, у нас несколько сот приглашенных. «А композитор будет выступать?» Не знаю. «Текст выступления есть?» Нет, отвечаю, Денисов же композитор, а не лектор. В институте работал Сахаров, и институтские партийцы боялись все новых и новых эксцессов. «Ладно, – сказала трубка, – тогда мы пришлем на концерт нашего человека…»
Каслин сразу его узнал, когда зазвучала музыка. Это был человек из «первого отдела», в прошлом – не очень удачливый физик. Лицо его выражало скуку. Она в момент исчезла, когда Сергей Яковенко, известный баритон, начал исполнять романс Денисова на стихи Вийона.
В этих чудесных стихах говорилось о солдате, воюющем на фронте. Однажды с поля боя его вызвал командир и предложил донести на своих товарищей – те якобы вели между собой вольные разговоры. «Сделаешь это – и мы отпустим тебя домой целым и невредимым». Солдат стал думать: у меня есть долг перед друзьями, перед родиной, но так хочется остаться в живых, ведь есть еще и долг перед любимой женой. И он выбрал предательство. И вот он идет по дороге к дому и замечает, что вдоль нее вереница вдов его друзей. Он проходит «сквозь строй» заплаканных женщин и с опустившимся сердцем входит в свой дом. На столе – записка: я устала тебя ждать и нашла другого…
Особист подошел к Каслину после концерта. Шепнул:
– За дураков нас держите. Я оценил намеки вашего Денисова. Кончать надо с этими камерными концертами. Как бы они не превратились в тюремные…
Правильно понял.
– Этот романс сегодня, спустя годы, мне хотелось бы адресовать бывшему дирижеру Большого театра Альгидасу Жюрайтису, – сказал мне, грустно улыбаясь, Каслин. – Он тоже поймет…
ШУТКИ ШНИТКЕ
Ровно двадцать лет назад, 11 марта 1978 года, в «Правде» появилась статья Жюрайтиса (поздравляем с юбилеем!), где он гневно разоблачал Шнитке, Рождественского и Любимова – за готовящуюся постановку в парижском «Гранд-опера» вариаций на тему оперы Чайковского «Пиковая дама». Испоганили великое произведение, переделали в авангард! На кого руку подняли! Душа разрывается от боли за русскую культуру и т.д.
Пришло время рассказать истинную историю появления публикации – со слов непосредственного участника этой невеселой комедии, друга Каслина Альфреда Шнитке.
…Когда в отделе культуры ЦК КПСС узнали об упомянутой постановке, у ревнителей советского искусства зачесались руки – устроить очередной погром авангардистам, этим западным отщепенцам, чуждым всему русскому.
Жюрайтиса считали на Старой площади своим человеком. Его пригласили в высокий кабинет и попросили лично в Париже удостовериться в качестве скандального произведения. А если бы удалось раздобыть как вещдок и партитуру, было бы совсем прекрасно.
Приехав в Париж, дирижер отправился в «Гранд-опера» – на поиски партитуры. Расположение театра музыканту было хорошо знакомо – не раз выступал здесь. Он без труда нашел комнату переписчика нот. Неизвестно, орудовал ли он в перчатках или голыми руками. Известно лишь то, что служащие театра увидели, как посторонний входил в служебное помещение. Дирижера Большого театра застукали, поймали за руку!
Наутро французские газеты опубликовали открытое письмо директора «Гранд-опера» Рольфа Либермана. Говорилось там примерно следующее: «Господин Жюрайтис! Мы вас уважаем как музыканта, ценим ваш талант, всегда принимали вас и будем принимать в нашем театре. Но мы пришли к выводу, что ваше присутствие в стенах «Гранд-опера» должно быть ограничено минутой начала музыкального произведения и минутой его окончания. Ибо дальнейшее ваше присутствие сопровождается действиями, подпадающими под статью уголовного законодательства…»
А жаль, что не удалось стащить партитуру. Произведение-то талантливое, музыканты и просто знатоки музыки легко бы в этом убедились. И не пришлось бы писать дрянных заметок в «Правде», подменять понятия – оправдывать невыполнение партийного задания «тревогой и болью» за русскую культуру.
…Вскоре после публикации дирижеру начали приходить домой письма с благодарностью за служение высоким идеалам – от Бородина, Чайковского, Глинки, Скрябина, Рахманинова…
Так шутили многочисленные друзья Шнитке со всего мира.
Смеялся ли Жюрайтис, история, как говорится, умалчивает…
«Я СКАЖУ ВСЕ»
Чем заняться физику, если труд его не до конца востребован? Каслин, кроме деятельности в клубе камерной музыки, начал проводить в Политехническом музее устный журнал «Научная кинопанорама», некое подобие «Очевидного–невероятного». Собирались полные залы. Наука в конце семидесятых еще вызывала любопытство.
Виктор Михайлович не был диссидентом и, честно говоря, в душе не очень одобрял их. Некоторые были чересчур крикливы. Но когда система, сегодня такая нестрашная, ставила его в безвыходную ситуацию, он старался не терять лицо и оставаться человеком.
Однажды в Политехническом музее собрались на научную кинопанораму генетики. Собрание вел Каслин. Выступали по списку. Вдруг на сцену поднялся древний старик и заковылял к микрофону. Зал взорвался в овациях. Оказалось, это был сподвижник погибшего в лагерях великого генетика Николая Вавилова, тоже видный ученый.
– Мне осталось жить три месяца, – начал он. – Я скажу все.
Наступила тишина.
И он рассказал, задыхаясь – похоже, впервые в своей жизни, – о том, что творилось за колючей проволокой каких-нибудь двадцать лет назад, – о пеллагре, о ледяных трупах на Колыме, которыми зэки обкладывали свои жилища, чтобы не замерзнуть насмерть, о страшной смерти Вавилова…
В зале зашмыгали носами.
До Солженицына с Шаламовым было далеко, а до Лубянки, как поется в песне, всего «четыре шага» – триста метров.
Утром Каслина вызвали в партком.
– Поздравляем. Звонили с площади Дзержинского, требовали стенограмму. Почему вы не прервали этого сумасшедшего? Товарищи сказали, если еще повторится, машину за вами высылать не будут, а поведут пешком – благо рядом. По следу Сахарова решили?..
ЭТО ТВОЯ РОДИНА, СЫНОК!
В 1992 году ФИАН выдвинул Каслина кандидатом в депутаты. По совпадению доверенные лица были те же, что и у Сахарова. Но депутатом он не стал. Одним из соперников Виктора Михайловича оказался сын Лукина, нынешнего депутата Госдумы.
«То, что политика – грязная штука, – рассказывает Каслин, – мне говорили многие. Но то, что я увидел во время предвыборной кампании, покоробило. Сын знаменитого папаши-дипломата на одной из встреч с избирателями первым пунктом своей программы провозгласил «озеленение Ленинского проспекта», а другим – «вынесение чучела Ленина из Мавзолея». Но это ладно. Дальше я отказался верить своим ушам. Когда задали вопрос об отце, этот молодой… не знаю, как сказать… заявил следующее:
– Я этого прихвостня коммунистов знать не хочу.
Вот я и не захотел быть со всем этим рядом, снял свою кандидатуру…»
ПО СЛЕДУ САХАРОВА
Удача улыбнулась Каслину. Это была еще слабая, робкая улыбка. Но обещала многое. Из Арзамаса-16 позвонили – считать ли это опять совпадением? – бывшие соратники Андрея Дмитриевича, его сотрудники по лаборатории, и сообщили, что американцы, чтобы увести наших физиков от ядерных исследований, собираются субсидировать ряд научных проектов. И американцев, и арзамасцев заинтересовали работы Каслина – те, что мертвым грузом давно пылятся в его архивах.
Потом вышла статья в «Москоу таймс». Там были такие слова: «Андрей Сахаров, без сомнения, – один из самых замечательных сынов ФИАНа, но другой ученый этого же института – Виктор Каслин – также внес значительный вклад в освобождение человеческого духа…»
И, наконец, в Москву приехал Паваротти…
ДРУГ ЛЮЧАНО
Он впервые выступал в Москве с концертами. Виктору Михайловичу с трудом удалось пробиться к дверям гримерной в Большом театре. Дорогу Каслину преградил переводчик.
– Пожалуста, скажите сеньору Паваротти, что его хочет видеть президент клуба друзей Большого театра.
К удивлению свиты, великий Лючано тут же вышел знакомиться с Каслиным. Во всем мире президенты таких клубов – меценаты, миллионеры. Он решил, что и Россия – не исключение.
– Что вы хотели, мой дорогой? – спросил он у физика.
– Чтобы вы пришли на встречу с членами клуба.
– Пожалуйста, в воскресенье. У меня репетиция в Театре оперетты. Встретимся там…
…Когда кортеж остановился у подъезда, Паваротти увидел у входа десятки людей с цветами. Все это были знакомые Каслина – физики и музыканты.
«Как много друзей у Большого театра», – подумал певец.
Он сделал ошарашенному вахтеру знак рукой, чтобы всех пропустили, – «Это мои друзья!» – и, обняв Каслина за плечо, повел внутрь.
После репетиции Паваротти подошел к Каслину, и тот представил ему свою жену.
– Она у меня тоже певица. Хотите послушать? Ольга приготовила для вас неаполитанскую песню.
Паваротти радостно кивнул.
Каслин смотрел на жену – такую красивую – в сияющем, как алмаз, шелковом платье, на восторженное лицо Паваротти, внимающего ее низкому грудному голосу, и вдруг со стыдом ощутил, что счастлив как мальчишка. То же чувство он пережил однажды, в молодости, когда в его темном царстве – утлой физической лаборатории – впервые засверкал всеми цветами радуги лазерный луч…
