– Меня с детства тянуло в Колонный зал, когда там выставляли чьё-нибудь тело для прощания, – рассказывает Георгий Никитович. – И летом, и зимой по нескольку раз выстаивал очередь и смотрел, смотрел… Что-то меня влекло туда. Может, зов души. А может, просто зрелищ не хватало…
– Поэтому и пошли в могильщики?
– Я по профессии плотник-бетонщик. На кладбище попал случайно. В 1970 году вернулся с Колымы, где работал по распределению. В Москве с трудоустройством возникли проблемы: столичные зарплаты по сравнению с северными казались мизерными, и я всё искал достойное место. Как-то раз мы с матушкой отправились на Ваганьковское кладбище – навестить могилы родственников. Проходя мимо конторы, мать вдруг сказала: «Ты вот всё выбираешь- выбираешь – довыбираешься: как эти ребята, будешь могильщиком». – И кивнула на мужиков в рабочих одеждах, сидевших на крыльце. Так и вышло…
Некоторое время спустя Георгий Никитович пошел устраиваться дежурным плотником в ТАСС, а попал… в штат Новодевичьего кладбища.
– Приезжаю в ТАСС, мне говорят: «Мы вас берём, но сейчас нет начальника отдела кадров, зайдите после трёх часов». Я пошёл по Лужнецкому проезду на троллейбусную остановку, которая как раз была напротив Новодевичьего. Вдруг сверкнула молния, начался сильный дождь. Я перепрыгал через дорогу и очутился в вестибюле кладбища. Готические колонны, высокие потолки, торжественная тишина… И тут на одном из столбов – объявление: «Срочно требуется могильщик». Все документы у меня в кармане. Устроился. Мне сразу понравилось: тихо, спокойно, есть над чем поразмыслить… Когда умер Будённый, Коваленко работал на кладбище уже три года, так что хоронил он Семёна Михайловича наравне с местными землекопами. Потом по приглашению коменланта Кремля Шорникова провожал в последний путь Суслова. К тому времени Георгий Никитович был уже хорошо известен в высоких кругах. За несколько лет работы на Новодевичьем перехоронил Хрущёва, мать и тёщу Гришина, мужа сестры Брежнева, его мать…
С Брежневым у Коваленко сложились неплохие отношения. Но не только с ним, а и с Молотовым, Кагановичем, Булганиным, Щёлоковым, Косыгиным. Все они не раз появлялись на кладбище, провожая в последний путь друзей и коллег. Молотов всё обещал Георгию Никитовичу подарить свою книгу. Щёлоков интересовался зарплатой. «Да рублей 70 набегает», – как на духу отвечал землекоп. «В день?!» – удивлённо переспрашивал тот. «В час!» – отшучивался Коваленко.
Кремлёвские люди всегда относились к Георгию Никитовичу с некоторым почтительным страхом, как к представителю потусторонних сил, который, если что, замолвит за них словечко. Коваленко мог даже позволить себе некоторые вольности в общении с большими начальниками. «Что-то вы к нам зачастили, Николай Анисимович», – бывало, отпустит Щёлокову. «Как ваше драгоценное здоровьице?» – спросит Молотова.
Только с Микояном держал ухо востро. Знал: панибратства тот не терпит. «С вас, Анастас Иванович, бутылка коньяку!» – сказал однажды в шутку после установления на могиле сына Микояна нового надгробия. А назавтра получил нагоняй от начальства.
– Чем отличаются элитные похороны от обычных?
– Вожди всегда лучше простых смертных смотрятся в гробу: есть специальные препараты. Вообще ритуал можно назвать дорогим и бедным. Самые пышные похороны были у Брежнева. О них потом люди много говорили. Меня часто спрашивали: «Это вы гроб уронили?» На самом деле ничего подобного не было. Доверили бы нам потом хоронить Андропова и Черненко!.. Случилось следующее. Когда родственники прощались с Леонидом Ильичом, ко мне подошёл комендант Кремля: «Георгий, столько гостей иностранных понаехало! Давай опустим гроб на бой курантов!» Гроб закрыли, сняли со стола, поставили на планку – и стоим, взявшись за полотенце, ждём. Минута, наверное, прошла. Наконец, ударили куранты, одновременно с ними раздались залпы траурного салюта. Поскольку звукооператор находился рядом с орудиями, грохот получился такой, что телезрители чуть не оглохли. Вот и подумали: «Полковники гроб уронили». Нас тогда все почему-то за полковников принимали.
– Какой момент был самым трудным в похоронах генсеков?
– Зарыть могилу. Сыпать землю нужно ровно 4 минуты 30 секунд – именно столько звучит гимн Советского Союза.
– С мистикой сталкиваться не приходилось?
– А то! Вот смотри: зовут меня Георгий Никитович. Первым советским руководителем, которого я захоронил в 1971 году, был Никита Хрущёв, а последним – Георгий Маленков в 1989-м. Чувствуешь игру слов? Что это – случайность или некое знамение?.. И главное, после Маленкова всё закончилось. С тех пор ни в одних достойных похоронах я не участвовал.
Мистика на этом не заканчивается. Однажды Георгий Никитович, бродя по Ваганьковскому кладбищу, случайно вышел к одному старому, заброшенному захоронению с надписью: «Жертвам коронации». Это было место массового погребения людей, погибших в 1896 году в Ходынском столпотворении.
Под обелиском похоронено несколько тысяч человек. По словам Георгия Никитовича, они лежат в три слоя, друг на друге. Проанализировав историю, могильщик сделал сенсационное открытие именно с 1895 года, когда была утверждена точная дата коронации Николая II. вылившаяся в кровавое столпотворение пошла мистическая цифра 29.
– Вот давай считать: 1895 год – утверждена дата коронации, которая оказалась трагическим днём. Прибавляем 29 лет. Получается 1924 год – смерть Ленина. А ещё через 29 лет, в 1953 году, умирает Иосиф Сталин. Проходит 29 лет, и в 1982 году мы хороним Брежнева. Интересно, что будет в 2011 году?..
– А почему именно 29?
– Двадцать девять – интересная цифра. Она символизирует високосный год, выпадая раз в пятилетку. Если её перевернуть, получится 26. А это чётное число. Боги не любят чётных чисел. Но когда шестёрку переворачиваешь, получается 29. Если сложить, будет одиннадцать – нечет. Мистика!
P.S. Всю жизнь Георгий Никитович верил, что стоит у врат, ведущих в мир иной, помогая попасть туда умершим. И ещё он надеялся, что после своей смерти угодит обязательно в рай, поскольку тому, кто работает на кладбище, прощаются все грехи. Когда материал готовился к печати, Георгия Никитовича не стало.
