 | |
| Лев Овалов в юные годы | |
 | |
| Сборник 1957 года «Приключения майора Пронина» | |
 | |
 | |
| Сегодня похождения отважного майора Пронина можно увидеть на страницах комиксов | |
Как писатель Лев Овалов стал живым классиком
…Шпион зашёл в туалет – из унитаза на него смотрели проницательные глаза майора Пронина.
Из антологии народных анекдотов
Вот уже подросло новое поколение людей, никогда не читавших о подвигах отважного чекиста Ивана Пронина,
но знающих наизусть десятки анекдотов о легендарном майоре. А память поколений – лучшее подтверждение всенародной славы. Такой чести у нас удостоились только поручик Ржевский, Штирлиц
да Василий Иванович Чапаев.
Писатель Лев Овалов (1905-1997), придумавший майора Пронина, повидал немало – и нравы партийной элиты, и изнанку писательской жизни, и даже лагерь, куда был этапирован как враг народа…
Интервью 1997 года
1. «Берия сказал, что я выдаю тайны советской разведки»
– Лев Сергеевич, мы в некотором роде коллеги. Вы ведь начинали журналистом?
– Начинал я комсомольским деятелем. В 1918 году моя семья – мать, брат и я – уехали спасаться от голода в Орловскую губернию. Мать работала учительницей. А я стал делать комсомольскую карьеру.
Меня очень любил председатель облисполкома. Как-то мы приехали с ним на уездную конференцию комсомола, а там – перевыборы. Кто-то предложил: давайте выберем секретарём самого молодого. Ну, я им и оказался – мне было 15 лет… Потом стал секретарём обкома…
В 20-е годы мы вернулись в Москву. Я поступил в университет, хотел стать врачом. И одновременно занимался в литературном кружке, которому покровительствовала заведующая отделом печати Московского комитета партии Евгения Самойловна Соловей. Чем уж я ей понравился – живостью ума или любовью к музыке, – не знаю. Она пригласила меня работать в горком партии. Сама занималась «большой политикой», а отделом фактически заведовал я. Это всего лишь в двадцать-то лет!
Кажется, году в 1925-м меня направили в газету «Рабочая Москва» (теперь это «Вечёрка»). Так я стал журналистом… Вспоминаю курьёзный случай. Наш редактор Верхотурский был малограмотным репортёром из Харькова. Как-то он собрал нас и говорит: «Зачем печатают Маяковского рубленой строкой?» Мы стали его уверять, что так полезно для читателя, интересно. И он не придумал ничего лучшего, как две трети газеты набрать такой же лесенкой. В том числе и передовую. Представляете, какая вышла белиберда! На другой же день МК партии постановил: выгнать Верхотурского с занимаемой должности…
…Вскоре меня сделали редактором еженедельника «За семь дней» – приложения к «Рабочей Москве». Но что-то не заладилось, и я решил уйти. Прихожу в горком – отделом орграспреда тогда заведовала сестра Землячки, очень честная и принципиальная старуха. Из старых большевиков. Так, мол, и так, говорю, не справляюсь. Землячка послала меня в «Крестьянскую газету» к Семёну Борисовичу Урицкому, племяннику того самого Урицкого, председателя Петроградской ЧК, убитого эсерами. Семён Борисович был одним из умнейших, образованнейших людей, которых я когда-либо встречал.
В «Крестьянской газете» я заведовал отделом селькоров. И работал, пока всю газету не разогнали в 1937-м. Тогда как раз началась кампания по борьбе с крестьянским уклоном, и в общей массе меня тоже решили разделать под орех. Вызвали на партбюро, стали прорабатывать. Особенно старался председатель Центросоюза, некий Заславский. «Ну всё, – думаю, – видать, роман с моей родной партией подходит к концу». Но спасло чудо. Этой же ночью Заславского арестовали как врага народа. Вопрос отпал… Потом и Урицкого взяли. Причём совершенно ужасным образом.
Урицкий дружил с Ежовым и особенно с его женой, редактором журнала «Наши достижения». Их дачи были рядом – обычно выходные они проводили вместе. Как-то в воскресенье Ежов говорит Урицкому: ты свою машину не вызывай. Я заеду на Лубянку, а потом пришлю за тобой шофёра. Когда Урицкий вошёл в кабинет, там уже сидели гаврики с ордером на его арест, подписанным… Ежовым. Мне говорили, что в тюрьме он многих оговаривал. Но потом я познакомился с человеком, который сидел с Урицким. И он сказал: не обижайтесь на Семёна Борисовича. Когда его ввели в камеру, это был не человек, а мешок с костями. Вы представляете, что с ним делали?!. С тех пор я перестал ругать Урицкого и начал его жалеть…
– Как же появился Пронин?
– После разгрома «Крестьянской газеты» меня вызвали в ЦК комсомола и назначили редактором молодёжного журнала «Вокруг света». Журнал интересный, но приключенческой литературы в нём не хватало. Я говорил авторам: напишите вы о нашей разведке, о наших сыщиках. Все отвечали: попробуй сам – моментально сядешь. С НКВД связываться никто не хотел… А я к тому времени уже, что называется, взялся за перо. И подумал: почему бы и нет. Первый рассказ о майоре Пронине «Синие мечи» вышел то ли в 1938-м, то ли в 1939-м – точно не помню… Кстати, он основан на вполне реальных фактах. Заведующая отделом детских учреждений ВЦИК, жена покойного Свердлова, познакомила меня с Еленой Петровной Месиной. До революции Елена Петровна входила в свиту Николая II, но Свердлову это не остановило – она назначила её заведующей детским садом на улице Герцена. (Сейчас это Центральный дом литераторов, а раньше – особняк графа Олсуфьева, центр московских масонов.) Мы с Еленой Петровной подружились. И вот однажды происходит очень загадочная история. В детсад приходят две дамы – тоже из бывших – и просят Елену Петровну разрешить им переночевать в особняке. Та не разрешила.
Через некоторое время они появляются вновь – с той же просьбой. Месина опять отказывает. А наутро, придя на работу, обнаруживает, что в клумбе – яма и в здание идёт подземный ход. Оказывается, ночью неизвестные злоумышленники влезли в особняк, оторвали половицы и, видимо, вынесли что-то очень ценное – тайник был уже пуст…
…Публика приняла «Синие мечи» и майора Пронина очень хорошо. Тогда я написал рассказ «Зимние каникулы» – о том, как Пронин обезвредил шпионов, выкравших секретные документы. Потом – «Сказку о трусливом чёрте» (о вредителях, взрывавших по заданию иностранных разведок уральские шахты), «Куры Дуси Царёвой» (о шпионе, придумавшем сыворотку и отравившем кур на нескольких птичниках).
– У Пронина был прототип?
– Не было. Но очень многое из «кухни» КГБ я почерпнул у своего друга – калмыцкого писателя и чекиста Баатра Басангова. Он «боролся» с японской разведкой и кое-что мне рассказывал. Однажды, например, Басангов вышел на след японского шпиона. Но разоблачить его никак не удавалось. Тогда Баатр поехал с ним в поезде на Дальний Восток и по дороге, как только шпион заснул, зажжённой сигаретой прижёг ему руку. От боли тот заорал на японском благим матом и был задержан с поличным.
Некоторые сюжеты я записывал со слов чекистов, работавших на Беломоро-Балтийском канале. (В 30-е годы эта тема была очень модной.) Но чаще всего всё выдумывал. Тем не менее первую книжку о Пронине упорно не хотели печатать. Всеволод Вишневский ходил по всем инстанциям, добивался. В результате Молотов, прочитав её, удивился: «Чего здесь такого! Полезная книга!» В 1941-м «Рассказы майора Пронина» увидели свет. Однако вскоре – об этом мне рассказывал секретарь Союза писателей Ильин, бывший генерал КГБ – Берия пришёл к Сталину. «Что нам делать с Оваловым? – спрашивает. – Он выдаёт тайны советской разведки». Сталин произнёс только одно слово: «Проучить».
– Поэтому-то вас и арестовали?
– Вряд ли… На самом деле меня посадила моя собственная жена.
2. Писатели, ловите шпионов!
– Жена каким-то образом связалась с НКВД. Думаю, даже не из идейных соображений – просто она была обыкновенной потаскухой. Многие, в том числе и мой сын, долго не верили, что это её работа. Пока из КГБ не привезли моё дело. Жена донесла, что «я веду антисоветские разговоры».
Меня арестовали 27 июня 1941 года, на пятый день войны. Днём позвонили из «Правды», заказали материал по мотивам статьи Ленина «Ловите шпионов». В час ночи – звонок. Три архаровца предъявили ордер на арест. Жена сразу вытащила собранный рюкзак с вещами – видно, заранее готовилась… Я подошёл к кроватке моего маленького сына, снял с руки золотые часы и положил под подушку.
В тот день у моих дверей дежурил довольно известный писатель Виктор Финк. Это потом уже я сообразил, что он неспроста там ошивался… Днём Финк несколько раз звонил мне с целью выяснить, нахожусь ли я дома.
Следил…
Вообще атмосфера среди писателей была в те годы ужасной. Власть взяли «правые» – Леонов, Федин, Фадеев… Фадеев был жуткий мерзавец, беспримерный подхалим – писал статьи по поручению Сталина, приседал перед ним. И доносил. Он, например, донёс на писателя Александра Малышкина.
Глава РАППа Леопольд Леонидович Авербах – талантливейший человек – говорил мне: «Знаешь, Лёва, почему я облысел? Вокруг не писатели, а дерьмо!» Его потом расстреляли – он был «близок к Троцкому»… Так вот, привезли меня на Лубянку. Из разных комнат – стоны, крики. Удивительно, но мне почему-то совсем не было страшно. Оторвали все пуговицы – чтобы не зарезался – и отправили в Бутырку. В группе людей, когда вели по коридору, я узнал своего старого знакомого – доктора Рура, немецкого еврея-антифашиста. У меня хватило ума не показывать, что мы знакомы, и нас поместили в одну камеру. Всю ночь он плакал: «Как же так! Всю жизнь я боролся с Гитлером, а меня посадили как фашистского агента!» Той же ночью я навсегда бросил курить. Пачку папирос, которую передала жена, раздал…
– Тюремщики знали, что вы являетесь автором майора Пронина?
– Знали… Чекисты обращались со мной нормально. Никогда не забуду, как меня привели на допрос, чтобы я признался в контрреволюционной деятельности. Мой следователь Образцов подошёл к окну и сказал: «Как не стыдно – люди воюют, а мы тут занимаемся чёрт знает чем». Но это не помешало ему «впаять» мне восемь лет…
3. «Моя любовница-гречанка и её 14 трупов»
…Привезли нас на Урал – станция Азанка Свердловской области. Стали спрашивать: кто на что годен. Слесари, водопроводчики сразу пошли нарасхват. А я сказал, что учился в мединституте, и меня тотчас отправили медиком в санчасть. Так я спасся от общих работ.
Выдержать лесоповал мог не каждый. Ко мне часто приводили людей: у кого нога отрублена, у кого – рука. Легче было изуродовать себя, чем работать. И я этих саморубов – так их называли – лечил. Начальство говорило: незачем помогать негодяям. Но я лечил. Наверное, поэтому в лагере ко мне относились хорошо. Даже бандиты, ворьё. Они заправляли всем – справиться с ними было невозможно.
Скажем, прибывает партия заключённых. Идёт прилично одетый человек, и вдруг из глубины барака высовывается рука, он исчезает и появляется через две минуты – уже в обносках.
В лагере, несмотря ни на что, было много и комического. С нами сидела известная виолончелистка Эрастен, долгие годы аккомпанировавшая Собинову, видная дама. А посадили её как спекулянтку. Что делать в лагере виолончелистке – с её-то пальцами? Эрастен отправили в КВЧ – культурно-воспитательную часть – в роли ответственной за пропаганду. И вот представьте картину: каждое утро выводят людей на лесоповал – а она сидит в халупе, которую ей отвели, и через форточку кричит во всё горло: «Наши войска заняли такие-то города! Советская армия побеждает! Ура!!!» На плацу уже ни души, а она всё ещё продолжает кричать – пропагандирует…
…Начальником санчасти у нас был капитан Калинин – неплохой чекист, хотя врач и неважный. Видя, что я человек интеллигентный, он назначил меня главврачом в женском медпункте. Обстановка там была та ещё! Мужики лазили через забор к бабам. Разврат полный. Однажды мне говорят: «В ваше отделение переводят саму Люську Драгайтис» – «А кто такая эта Драгайтис?» – «Как! Ты не знаешь Люську?» В лагерях она действительно была знаменитостью. В четырнадцать лет сбежала из дому. Убила тринадцать человек. А отец был грек, директор какого-то рыбного завода. В общем, особа интересная. И я сказал себе: эта женщина станет моей любовницей. Ни разу её не видя… И она стала.
Люська была красивой женщиной. Настоящая врубелевская героиня – яркая, стройная, умная, волевая женщина. Поговаривали, будто бы она славилась сквернословием и жестокостью… Но при мне она ни разу не выругалась. Потом произошло ЧП. В лесных бригадах командовала Алабушкина, москвичка. Она заставляла всех пахать с утра до вечера, и никому это, разумеется, не нравилось. И вот однажды, когда женщины легли уже спать, Люська подошла к койке Алабушкиной и двумя ударами топора разрубила ей голову. Добавили два года и отправили в другой лагерь. Больше мы никогда с ней не встречались. Потрясающая всё же была женщина…
В лагере я познакомился со своей женой. Она, как передовая комсомолка, приехала работать фельдшером, и я взял над ней шефство. Живём вместе почти пятьдесят лет… А освободился я в 1949-м. Долго, правда, уговаривали остаться, но – отказался. Очень уж хотелось выйти на свободу.
4. Пронин круче Шерлока Холмса
– И сразу вернулись к Пронину. Почему? Неужели не было обиды на тех, кто вас сажал и охранял?
– Нет. К рядовым чекистам я продолжал относиться по-доброму. Прекрасно понимал: то, что произошло со мной, было неизбежно. Чекист чекисту рознь. Я встречал среди них и порядочных людей. К тому же очень хотелось писать…
…В начале 50-х приехал в Москву. Жить в крупных городах я не имел права, поэтому нелегально остановился у мамы. И пришёл в «Воениздат». Редактор просто выхватил у меня рукопись… А ещё через месяц «Рассказы майора Пронина» переиздали. «Воениздат» меня, конечно, сильно надул. Они печатали «Рассказы», наверное, раз десять, а платить – не платили. Книжка стала очень популярной. И я решил написать продолжение. Катаев, главный редактор «Юности», заказал мне целую повесть о Пронине.
– О чём она?
– Называлась «Тайны чёрной магии». А сюжет такой: в одной из деревень живёт знахарь и по ночам разбрасывает по полям какие-то семена. Потом выясняется, что это вовсе не семена, а амброзия. А знахарь так ненавидит советскую власть, что специально заражает колхозные поля страшными болезнями… Кстати, с этим знахарем я был знаком, когда после освобождения работал врачом в одной районной больнице. Правда, то, что он всячески вредил нашей советской власти, я придумал…
Всем, кроме Катаева, в редакции повесть понравилась. Он же решил, что я слишком идеализирую чекистов. Так с тех пор она и лежит у меня в столе…
Катаев сказал: «Недавно из Союза выслали иностранных шпионов. Напишите об этом – и я тут же напечатаю, даже не читая». Выхожу из редакции, и вдруг на окне какого-то дома – букет алых роз. Меня как током ударило: вот об этом я и напишу! Повесть получила название «Букет алых роз».
Шпионские истории придумывались легко. В начале 60-х сочинил ещё одну вещь – «Секретное оружие». Японские… китайские… тьфу… американские шпионы оказались до того умные, что решили выкрасть нашу учёную даму и в багаже переправить за кордон. Пронин там уже не майор – генерал… Последней книгой о Пронине был роман «Медная пуговица» – самый, пожалуй, известный. Его сюжет я придумал ещё в лагере.
– Скажите, вас не смущает, что придуманный вами Пронин стал нарицательным персонажем?
– Мне это очень приятно, чёрт возьми! Он живёт своей самостоятельной жизнью уже больше пятидесяти лет. Судя по этому сроку, я стал русским классиком. Детектива, конечно…
По мне, в мировой литературе присутствуют три классических героя – Шерлок Холмс, отец Браун и мой майор Пронин. Но первые двое – англичане, а Пронин – русский. И если вы внимательно прочтёте, то увидите, что это чисто русский человек во всём. Он не похож на этих надуманных англичан. Он честный, порядочный, гуманист по природе своей. И всех, кто его окружает, учит тому же: любить людей. В то же время он самый простой человек. Не случайно я дал ему такое обыденное имя – Иван Николаевич Пронин. Только сейчас прониных очень мало. Мне кажется, в большей степени майора напоминает Примаков. Он очень хитрый, довольно ловкий…
Откровенно говоря, другие мои книжки намного лучше. Но успех достался почему-то Пронину. Конечно, все эти «рассказы» очень наивны. Но некоторые, а особенно «Медную пуговицу», я до сих пор люблю. Мне нравится концовка – там есть какой-то грустный, лиричный мотив. Ведь всё в нашей жизни кончается грустно… Теперь-то, в свой девяносто один год, я знаю это точно…
