20 июня 1918 года в Петрограде неизвестным лицом, как сообщили первоначально газеты, был убит комиссар по делам печати Северной коммуны В. Володарский (Моисей Маркович Гольдштейн). Убийство произошло примерно в 20.30 на Шлиссельбургском тракте, у одинокой часовни, недалеко от Фарфорового завода.
Согласно заявлению шофера Гуго Юргена, у машины, закрепленной за Володарским (Роллс-ройс), закончился бензин и автомобиль вскоре остановился:
“Когда мотор остановился, я заметил шагах в двадцати от мотора человека, который смотрел на нас. Был он в кепке темного цвета, темно-сером открытом пиджаке, темные брюки, сапогов не помню, бритый, молодой, среднего роста, худенький, костюм не совсем новый, по-моему, рабочий. В очках он не был. Приблизительно 25–27 лет. Он не был похож на еврея, тот черней, а он был похож скорее на русского. Когда Володарский с двумя женщинами отошел от мотора шагов тридцать, то убийца быстрыми шагами пошел за ними и, догнав их, дал с расстояния приблизительно трех шагов три выстрела, направив их в Володарского. Женщины побежали с тротуара на середину улицы, убийца побежал за ними, а Володарский, бросив портфель, засунул руку в карман, чтобы достать револьвер, но убийца успел подбежать к нему совсем близко и выстрелить ему в упор в грудь. Володарский, схватившись рукой за грудь, побежал к мотору, а убийца побежал по переулку, по направлению к полям. Когда раздались первые выстрелы, то я, испугавшись, спрятался за мотор, ибо у меня не было револьвера. Володарский подбежал к мотору, я поднялся ему навстречу и поддержал его, ибо он стал падать. Подбежали его спутницы, которые посмотрели, что он прострелен в сердце. Потом я слышал, что где-то за домами был взрыв бомбы… Володарский скоро помер, ничего не говоря, ни звука не издавая. Через несколько минут проехал Зиновьев, мотор которого я остановил”.
Эти показания с самого начала вызвали сомнения у следствия, т.к. они не совпадали с показаниями спутниц Володарского, находившихся с ним в машине. Одна из них, Нина Аркадьевна Богословская, свидетельствовала: “В это время мы стояли рядом. Я ближе от панели, на расстоянии полшага от меня Володарский. Зорина стояла по другую сторону от Володарского. Когда раздался первый выстрел, я оглянулась, потому что мне показалось, что выстрел был произведен сзади нас на близком расстоянии, но ничего кругом не увидела. Я крикнула: “Володарский, вниз!” — думая, что надо ему спрятаться под откос берега. Володарский тоже оглянулся. Мы успели сделать еще несколько шагов по направлению к откосу и были уже посреди улицы, когда раздались сразу еще два выстрела, которые послышались ближе. В этот момент я увидела, что Володарского два раза передернуло, и он начал падать… Когда я оказалась рядом, он лежал на земле, делая глубокие вдохи. Лежал он головой в сторону автомобиля, на расстоянии шагов трех от машины. Мы с Зориной стали искать рану и заметили одну в области сердца. Две другие раны я заметила на другой день при перемене ему льда. Когда я увидела, что Володарский уже умер, я подняла голову, оглянулась и увидела в пятнадцати шагах от себя и в нескольких шагах от конца дома-кассы по направлению к Ивановской улице стоящего человека. Этот человек упорно смотрел на нас, держа в одной руке, поднятой и согнутой в локте, черный револьвер. Кажется, браунинг. А в левой руке я не заметила ничего. Был он среднего роста, глаза не черные, а стального цвета. Брюки, мне показалось, были одного цвета с пиджаком, навыпуск. Как только он увидел, что я на него смотрю, он моментально повернулся и побежал…”
Схожие были показания Елизаветы Яковлевны Зориной: “Я поехала с Володарским и Богословской 20 июня из Смольного на Обуховский завод, но по дороге мы заехали в Невский райсовет. Оттуда поехали за Зиновьевым, но, проехав минут восемь, заметили, что автомобиль замедлил ход. Мы между собой завели разговор о причине этого. Шофер, отвернувшись, ответил, что, вероятно, бензина нет. Через несколько минут автомобиль совершенно остановился. Шофер вышел, потом опять сел в машину и сказал:
— Ничего не будет. Бензина нет.
— Где же вы раньше были? — спросил Володарский.
— Я не виноват. Два пуда всего дали бензина, — ответил шофер.
— Эх вы! — сказал Володарский и начал вылезать из машины.
Выйдя, мы стали советоваться о том, что нам делать. Володарский предложил пойти в райсовет. Богословская предложила позвонить по телефону из кассы. Мы с Володарским несколько секунд обождали Богословскую, которая, увидев, что касса закрыта, направилась назад. Сделав десять шагов от автомобиля — все в ряд: Володарский посередине, я — в сторону Невы, близко от себя я услышала за спиной громкий выстрел, как мне показалось, из-за забора. Я сделала шаг к откосу, не оглянувшись, и спросила: “В чем дело?” Но тут раздался второй и через секунду третий выстрел — все сзади, с той же стороны.
Пробежав несколько шагов вперед, я оглянулась и увидела на фоне дома-кассы позади себя человека с вытянутой рукой и, как мне показалось, с револьвером, направленным на меня. Человек этот выглядел так: среднего роста, загоревшее лицо, темно-серые глаза, насколько помню, без бороды и усов, бритый, лицо скуластое. На еврея не похожий, скорее похожий на калмыка или финна. Одет был в темную кепку, пиджак и брюки. Как только я его заметила, он бросился бежать по направлению за угол Ивановской улицы. Кроме этого человека, я ни одного его сообщника не видела. Я отвернулась сейчас же опять в сторону автомобиля и Володарского. Недалеко от себя я видела стоящего Володарского, недалеко от него, в сторону автомобиля, Богословскую. Через секунду Володарский, крикнув: “Нина!”, упал. Я и Богословская с криком бросились к нему. Больше я убийцу не видела…”
Таким образом, обе свидетельницы зафиксировали убийцу-одиночку, одетого в пиджак и брюки, оказавшегося в месте остановки роллс-ройса Володарского, и три выстрела (один и затем еще два выстрела).
Как уже указывалось, с показаниями женщин разнилось свидетельство шофера Гуго Юргена, который “зафиксировал” четыре выстрела, описав иные “действия” Володарского во время покушения. Однако отметим и совпадение с показаниями женщин, описание, например, одежды террориста. Также отметим упоминание им взрыва бомбы.
Вместе с тем, укажем на странное совпадение времени окончания бензина в машине и присутствие поблизости террориста, что в дальнейшем будет объясняться по-разному. Насколько версия шофера Гуго Юргена об окончании горючего в автомобиле верна? Всего утром было выделено 2 пуда бензина. Маршрут машины в этот день достаточно продолжительный: редакция “Красной газеты” (Галерная улица) — Смольный (обед в 16.00), затем трамвайный парк на Васильевском острове, позднее Средний проспект, затем возвращение в Смольный, оттуда на митинг на Николаевский вокзал (сейчас Московский вокзал), затем в Невский райсовет, затем незавершенная поездка на Обуховский завод. Итого достаточно большой маршрут, на который, действительно могло не хватить бензина. Могла быть случайность…
Вскоре было объявлено об ответственности за теракт партии эсеров. Определенная логика в этом была. Володарский был известным оратором, редактором крупной газеты, шла предвыборная борьба в Петросовет. Согласно этой версии, поэтому В. Володарский был выбран целью теракта эсеровскими организациями как активный участник предвыборной июньской избирательной кампании. Комиссар по делам печати Северной Коммуны организовывал не только давление на печатные издания эсеровской и меньшевистской партии, но и организовывал и участвовал в многочисленных митингах, направленных против этих партии.
Анатолий Васильевич Луначарский давал такую оценку ораторскому дару В.Володарского: “С литературной стороны речи Володарского не блестели особой оригинальностью формы, богатством метафор, которыми дарил слушателей от своего переизбытка Троцкий. Его речи с этой стороны были как бы суховаты. Они должны были бы особенно восхитить нынешних конструктивистов, если бы, впрочем, эти конструктивисты были настоящими, а не путаниками.… Речь его была как машина, ничего лишнего, все прилажено одно к другому, все полно металлического блеска, все трепещет внутренними электрическими зарядами. Быть может, это — американское красноречие, но Америка, вернувшая нам немало русских, прошедших ее стальную школу, не дала все же ни одного оратора, подобного Володарскому. Голос его был словно печатающий, какой-то плакатный, выпуклый, металлически-звенящий. Фразы текли необыкновенно ровно, с одинаковым напряжением, едва повышаясь иногда. Ритм его речей по своей четкости и ровности напоминал мне больше всего манеру декламировать Маяковского. Его согревала какая-то внутренняя революционная раскаленность. Во всей этой блестящей и как будто механической динамике чувствовался клокочущий энтузиазм и боль пролетарской души. Очарование его речей было огромное. Речи его были не длинны, необычайно понятны, как бы целое скопище лозунгов, стрел, метких и острых. Казалось, он ковал сердца своих слушателей. Слушая его, больше чем при каком угодно другом ораторе понималось, что агитаторы в эту эпоху расцвета политической агитации, какого, может быть, мир и не видел, поистине месили человеческое тесто, которое твердело под их руками и превращалось в необходимое оружие революции”.
Довольно быстрый в речи и страстный оратор (получивший соответствующее партийное прозвище “Пулемет”), он был одной из фигур, наиболее ненавидимой антисоветскими силами в Петрограде. На 20 июня предвыборная кампания при активном участии Володарского складывалась крайне удачно для большевиков. 20 июня 1920 г. “Красная газета” (редактор В. Володарский) вышла с характерной шапкой “65 большевиков, 3 левых эсера, ни одного оборонца!”. Таким образом, с некоторой натяжкой, главной причиной убийства В. Володарского часто называлась его активная агитационная работа и стремление партии эсеров изменить ситуацию, либо отомстить лично Володарскому.
Также важным моментом, объясняющим появление в нужном месте и в нужное время террориста на месте покушения (и как возможная причина покушения именно на В. Володарского), являются события на Обуховском заводе. Забастовочное движение на заводе, с многочисленными митингами приводило к постоянному курсированию представительских советских автомобилей в этом и обратном направлении. Так, в этот день, несколькими минутами после состоявшегося теракта, здесь в центр Петрограда проследовали автомобиль Григория Евсеевича Зиновьева. Рассматривалась даже версия, что это была подготовка покушения против Зиновьева, но попался Володарский. Очевидно, что в этих условиях место как раз было неслучайным, в плане удобства покушения, в целом на советских руководителей (кроме Зиновьева, можно упомянуть выступавших на обуховском митинге Иоффе, Луначарского, лидера левых эсеров Марию Спиридонову, также проследовавших через место будущего теракта). Наличие бомбы у террориста как раз свидетельствовало в пользу предполагаемой насильственной остановки автомобиля с последующим расстрелом пассажиров.
Версия о причастности эсеровского боевого отряда, совершившего теракт с ведома эсеровского руководства, в июньские дни 1918 г. была выгодна политически, давая повод для разгрома партии, и позволяя большевикам завершить выборную кампанию полным разгромом противников. Позднее лидер партии эсеров В. Чернов писал по этому поводу: “Убийство было несвоевременным, ибо нанесло ущерб избирательной кампании эсеров на выборах в Петроградский Совет”.
Впервые эта версия причин убийства в ее первой интерпретации была озвучена непосредственно после убийства В. Володарского. Следует сразу отметить, что эсеровское руководство предполагало выдвижение такого обвинения и уже на следующий день, 21 июня 1918 г., появилось официальное сообщение ЦК правых эсеров о непричастности к покушению. Однако данные заверения воспринимались советскими властями, как минимум, скептически. В результате, с самого начала следствия “эсеровская версия” убийства В. Володарского (в нескольких вариациях) стала основной, да и в дальнейшем пользовалась популярностью.
Есть два варианта этой версии. Первоначально организатором теракта назывались круги, близкие к известному в прошлом террористу Борису Викторовичу Савинкову, а позднее к боевому эсеровскому террористическому отряду Семенова (версия 1922 г.). Первая версия (савинковская) представляется более подтвержденной реальными фактами, т.к. деятельность семеновского отряда встречает многочисленные сомнения, особенно учитывая сотрудничество Семенова уже осенью 1918 г. с ВЧК и более позднее издание его воспоминаний, как раз к открытому Политическому судебному процессу над партией социалистов-революционеров 1922 г.
На траурном митинге Петросовета председателем Петроградской ЧК Моисеем Соломоновичем Урицким было выдвинуто обвинение в организации убийства правыми эсерами при поддержке английских агентов. Партию правых эсеров Урицкий связывал непосредственно с организацией теракта через выявленное им участие в организации теракта правого эсера Максимилиана Филоненко. Урицкий заявлял: “Правый эсер Филоненко проживал в Петрограде под разными вымышленными именами. Он является вдохновителем убийства. Нам достоверно известно, что английский капитал замешан в этом деле. Правым эсерам было обещано 256 млн руб., из которых они уже получили 40”. Данная схема предполагала связь Филоненко не только с англичанами, но и с Савинковым, который возглавлял самую крупную антисоветскую подпольную организацию 1918 г. “Союз защиты родины и свободы”.
К середине мая 1918 г. она насчитывала в Москве и 34 провинциальных городах до 5 тыс. членов. Состав организации включал в себя пехоту, артиллерию, кавалерию и саперов. К концу весны 1918 г. Союз достиг той стадии развития, которая делала из него внушительную организационную силу. В Москве у Союза были реальные шансы захватить наиболее важные стратегические пункты, арестовать СНК, однако угроза оккупации столицы со стороны Германии изменила план действий. Последовало майское решение о переводе организации в Казань, и в это же время была вскрыта московская организация (до этого отслеживаемая большевиками). В этих условиях члены союза вырабатывают новый план выступления против советской власти. Первоначальной задачей было убийство в Москве Ленина и Троцкого. Одновременно с этим предполагались выступления в Рыбинске, Ярославле, Муроме, Казани, Калуге.
Как писал Савинков: “Ни чехо-словаки, ни сербы, ни другие наши союзники не принимали в этом никакого участия. Все выступления были выполнены исключительно русскими силами – членами СЗРС” (ГАФР – источник). Савинков позднее писал по этому поводу: “План этот отчасти удался. Покушение на Троцкого не удалось. Покушение на Ленина удалось наполовину: Дора Каплан, ныне расстрелянная, ранила Ленина, но не убила”. Правда, позднее, уже в заключении, он давал иные показания (на суде в 1924 г.: “К делу Доры Каплан наш союз не имел никакого отношения. Я знал, что эсеры что-то делают, но что именно, не знал. Покушению на Ленина и Троцкого я в ходе нашей работы придавал очень небольшое значение. Для меня гораздо важнее был вопрос о вооруженном восстании”. (Дело Бориса Савинкова, Москва, 1924 г.)
Савинковская организация имела представителей в Петрограде. Собственно Максимилиан Филоненко и был его представителем в городе. Более того, сам Савинков говорил о причастности своей организации к ряду петроградских событий 1918 г. Поэтому Филоненко и Савинков с самого начала были провозглашены организаторами теракта. Быстро был и найден убийца Володарского. Им оказался шофер Смольного Петр Андреевич Юргенсон. Уроженец Риги, Юргенсон работал там электромехаником, хорошо зарабатывая. В гараже № 6 Смольного стал работать с апреля 1918 г., имел расходы — играл в карты.
На его след вышли очень быстро. К следователям ЧК обратился начальник Смольного гаража Юрий Петрович Бирин. Он служил до революции артиллерийским унтер-офицером на балтийском крейсере “Россия”, был убежденным большевиком (впоследствии служил в Амурской флотилии, в 1930 г. награжден за боевые заслуги его корабля монитора “Ленин” орденом Красного знамени). Бирин сообщил, что “сегодня после допроса шофера Гуго Юргена последний мне рассказал следующее: несколько дней назад, с тех пор как я его назначил ездить с Володарским, к нему стал обращаться шофер того же гаража Петр Юргенсон с вопросами, куда и когда поедет Володарский… Юргенсон рассказал Юргену, что все равно Володарского убьют, ибо на него сердиты адвокаты и студенты. Кроме того он сказал, что есть какой-то автомобиль “Паккард”, если эта машина ночью будет останавливать его автомобиль, чтобы я потихоньку ехал, чтобы можно было бы застрелить Володарского”. Как раз водителем “Паккрада” был Юргенсон.
Арестованный Петр Юргенсон был предъявлен спутницам В. Володарского, которые его опознали. Зорина свидетельствовала: “В предъявленном мне Петре Юргенсоне я нахожу сходство с убийцей в росте, сложении, выражении глаз, и скул, и по строению лица”. Нина Аркадьевна Богословская давала схожие показания: “Предъявленный мне шофер Юргенсон Петр имеет большое сходство с убийцей лицом, особенно скулами, глазами и взглядом, ростом и всей фигурой”.
Странными в этом контексте являются только первые сбивчивые показания 20 июня 1920 г. шофера Гуго Юргена, который “не узнал” в террористе своего приятеля Петра Юргенсона. Однако следует учитывать, что допрос произошел вскоре после покушения и Гуго Юрген мог еще не выработать свою точку зрения на события, избегая возможного прямого обвинения в соучастии. Характерно, что уже после допроса, обдумав ситуацию, он быстро сдал Юргенсона Юрию Петровичу Бирину. Эту же версию, приведенную выше, в расширенном варианте он привел на повторном допросе. Согласно показаниям Гуго Юргена, еще 7 июня Петр Юргенсон, служивший водителем в смольнинском гараже, подошел к нему и спросил:
— Хочешь, Гуго, денег заработать?
“На мой вопрос: как? — Юргенсон говорил: — Очень просто. Надо Володарского убить”.
— Я, что ли, должен убить? — спросил Гуго.
— Нет. Ты сиди в машине и молчи. Когда навстречу будет идти машина и покажут сигнал, остановишься. Сделаешь вид, что машина испортилась, — ответил Юргенсон. — Тогда сделают все, что надо.
Гуго Юрген заколебался, и Юргенсон сказал ему, что в награду Гуго может взять себе бумажник убитого Моисея Марковича Володарского. “Сказал, чтобы я не кричал, а взял бы бумажник Володарского в свою пользу и только потом заявил бы о случившемся. Потом учил, чтобы я незаметно брал бы бумажник от Володарского, осматривая его, где его ранили”.
Характерен и разговор, который состоялся между Петром Юргенсом и Гуго Юргеном в день убийства после четырех часов дня в Смольном, куда Гуго привез В. Володарского на обед. Шофер, согласно его показаниям, зашел в комнату № 3, чтобы взять наряд на следующий день и встретил здесь Петра Юргенсона. “Мы разговаривали две-три минуты. Юргенсон спросил: “В какой комнате в “Астории” живет Володарский? Сегодня я должен дать окончательные сведения”. Таким образом, сведения о В. Володарском собирались, возможно, в связи с тем, что планировалось его убийство в “Астории”. Гостиница являлась местом жительства многих большевиков. В частности, здесь жил и Григорий Евсеевич Зиновьев. Характерно, что в конце августа на Зиновьева именно в гостинице будет предпринята попытка убийства. Это обстоятельство говорит о возможной случайной остановке автомобиля в 20.30. Просидев несколько дней под арестом, Гуго Юрген, несмотря на то, что многочисленные факты свидетельствовали об его возможной причастности к убийству В. Володарского, был выпущен на свободу. Прямых улик против него не было. Возможно, что его выпустили с целью отслеживания его связей.
21 июня 1918 г. на квартире Юргенсона был произведен обыск. На квартире было найдено: “1 снаряд 37 мм, начиненный порохом, одно воззвание против Советской власти, всевозможная переписка, письма, фотографии, автомобильные пропуска на проезд по Петрограду за № 5379, машина “Делонэ” № 1757, пропуск на проезд по городу Петрограду на машине “Паккард” 1918″.
Алиби у него не было, хотя он и пытался его впоследствии организовать. Первоначально он заявлял, что после разговора в Смольном с Гуго Юргеном пошел в гараж, где и пробыл до девяти часов вечера, но это алиби опровергли показания Юрия Петровича Бирина и матери Петра Андреевича — Христианы Ивановны Юргенсон. Юрий Петрович Бирин в день убийства Володарского спустился около шести часов вечера в гараж и увидел там Петра Юргенсона.
— Что ты тут делаешь? — спросил он. — У тебя ведь выходной.
— Посмотреть зашел… — ответил Юргенсон.
Бирин собирался в кинематограф и предложил Юргенсону присоединиться.
“Из гаража вышли — я, моя жена, Юргенсон и Озоле. У ворот встретили Коркла, и все пошли по направлению к Кирочной. На углу Кирочной и Потемкинской Юргенсон и Озоле отделились от нас”. Христиана Ивановна Юргенсон, в свою очередь, показала, что “в день убийства Петр пришел домой около семи часов вечера, покушал и опять вышел около восьми часов. Кажется, в кинематограф. Вернулся он около одиннадцати часов вечера”. Сам же Петр Юргенсон на допросе 21 июня 1918 г. говорил о своей невиновности, отказавшись признать себя причастным к убийству В. Володарского.
Получив материалы, уличающие Петра Юргенсона в причастности к покушению, Урицкий вызвал П. Юргенсона на допрос к себе. Это не было чем-то неординарным, чрезвычайным, как пишет известный публицист Николай Коняев. Урицкий часто допрашивал ключевые фигуры из числа подследственных. Имеются многочисленные воспоминания о подобных беседах с Моисеем Урицким. При этом, допрос велся без протокола. Очевидно, что данные этих допросов были использованы Урицким при подготовке уже упомянутой его речи, посвященной убийству, на траурном заседании Петросовета.
Вскоре вина водителя “Паккарда” Петра Юргенсона стала более очевидна, так нашелся еще один свидетель против него. Так в траурной речи Моисей Урицкий упомянул в связи с Петром Юргенсоном некого генерала, проживавшего на Загородном проспекте. Согласно речи Урицкого: “Один портной показал, что к нему явился однажды незнакомый шофер и, заказывая костюм, заявил, что на Загородном живет один генерал, предлагающий большие деньги за особые заслуги советским шоферам. Когда этому портному предъявили тридцать шоферов, он сразу указал на Юргенсона”. (Коняев “Гибель красных Моисеев). Таким образом, сложилась версия об организованном убийстве Володарского со стороны савинковской-филоненковской организации с ориентацией на англичан. Характерно, что Урицкий все лето вел так называемое “английское дело”, известна была даже “английская папка”.
Важный момент, на который следует указать, это выход на людей, имевших связи с Петром Юргенсом. Важные сведения следствию дал Роман Иванович Юргенсон — двоюродный брат Петра Андреевича Юргенсона, служивший в Петроградской ЧК. Согласно его показаниям, его брат Петр имел хорошие знакомства среди контрреволюционеров — офицеров 1 броневого дивизиона и дружил с Эммануилом Петровичем Ганжумовым, офицером, родом из Терской обл., армяно-грузинского вероисповедания, род. 16 сентября 1891 г., с офицером того же броневого дивизиона Казимиром Леонардовичем Мартини, полковником Добржанским и другими. Впоследствии в августе 1918 г. еще при участии Урицкого он будет приговорен к смертной казни за присвоение денег и вещей во время обыска.
Все это реальные известные деятели. Эммануил Петрович Ганджумов, согласно данным д.и.н. Волкова, в 1917-1918 гг. член офицерской организации в Петрограде; с августа 1918 г. в белых войсках Северного фронта в Архангельске. Выпускник Павловского военного училища. В 1915 г. поручик. Полковник Добржанский — это, возможно, произведенный в чин генерал-майора в 1917 г. Александр Николаевич Добржанский, командир первого броневого дивизиона в России. Казимир Леонардович Мартини, выпускник Петербургского института инженеров путей сообщения 1913 г. Эти обстоятельства Николай Коняев приводит, но без дальнейшего анализа. Между тем, распутывая эти данные, можно многое уточнить. В частности, он высказывает сомнение в причастности М. Филоненко к теракту. На наш взгляд, это серьезное упущение Коняева.
Сразу отметим, что на Загородном проспекте в этот период проживал генерал-майор Борис Викторович Шульгин. Об этом, в частности, свидетельствуют упомянутые ниже ранее показания Зуева 1930-х гг. Сестра Шульгина в 1918 г. содержала кафе-кондитерскую “Goutes” на Кирочной улице, на углу со Знаменской. Это кафе, наряду с кафе-гастрономом на углу Бассейной и Надеждинской (содержал генерального штаба подполковник Люденквист, впоследствии в 1919 г. разоблаченный как изменник начштаба 7 армии), было вербовочным пунктом подпольной антисоветской организации ее брата генерала Шульгина, местом встреч. Организация ориентировалась первоначально на французов, впоследствии на немцев, а затем и англичан (с которыми был связан Люденквист). Имеющие материалы на нее, и в целом на фигурантов дела Ковалевского, дополняют данные следственных дел начала 1930-х гг. в СССР. В ходе мероприятий по выявлению бывших офицеров в Ленинграде, об организации Шульгина и его сестре будут давать показания арестованные в ходе чисток (Зуев и другие), подтверждая наличие организации и участие в ней Шульгиной. Согласно следственным показаниям 1930-х гг., организация Шульгина помимо всего прочего, занималась вербовкой шоферов в Смольном. Сам генерал как раз в эти дни, после убийства Володарского, срочно покинул город. Сестра осталась. Ее арестуют 24 августа, длительное время после ареста ее не допрашивали. Первый раз она была допрошена следователем Байковским лишь 17 октября, о чем ею было написано заявление на имя Геллера.
Шульгина отрицала всяческие связи с подпольем, признавая лишь факт сдачи комнаты офицеру Соловьеву и знакомство с несколькими фигурантами дела или их родственниками. Вместе с тем, она не могла объяснить нахождение у себя бланков 6 Лужского полка и литеры 1-го Василеостровского полка. Последнее обстоятельство было решающим, так именно в этих частях были изобличены заговорщики. Свидетельствовали против нее и показания других арестованных. Было выявлено и ее участие в содержании кафе на Кирочной, 17, в котором проходили вербовки офицеров организацией Шульгина. Согласно следственному делу, Шульгина — “правая рука своего брата генерал-майора Бориса Шульгина”. Он жил на Загородном проспекте, он и вербовал шоферов Смольного, Шульгин был связан (согласно Зуеву) с начала 1918 г. с Филоненко, Шульгин скрылся после убийства.
Таким образом, вероятно участие Петра Юргенсона в организации генерала Шульгина. Отметим, что Зуев упоминает и ряд подпольщиков, который возможно связать с упоминавшимися выше фамилиями. Урицкий упоминал нескольких молодых офицеров, в т.ч. Ганжумова, офицера, родом из Терской обл., армяно-грузинского вероисповедания. Зуев же показывал: “Фамилий их я никогда не знал, лиц не помню, видал их мельком. Для входа в квартиру надо было звонить, потом стучать особо и еще говорить пароль. Один офицер был с Кавказа, у него денщик был в черкеске, горец, с кинжалом. Эти офицеры имели связь со Смольным, откуда почти ежедневно получали кое-какие копии, преимущественно информации телеграфа и т.п., существенного значения не имевшие”.
Таким образом, на наш взгляд, за убийством В. Володарского стояла организация Шульгина-Филоненко. Об этом же могут свидетельствовать и более поздние события. Арестованный за убийство Урицкого двоюродный брат Филоненко Леонид Канегиссер, уже в заключении, будет обращаться к нему с просьбой организовать вооруженный налет на тюрьму при помощи автомобилей. Правда, к к тому времени Филонеко уже сбежит в Финляндию, где хвастался причастностью к убийству Урицкого.
Существует еще одна версия убийства В.Володарского. Она возникла позднее, в 1922 г., в преддверии процесса правых эсеров. Согласно этой версии, к убийству был причастен боевой эсеровский отряд Семенова-Васильева, который получил санкцию на акцию от одного из лидеров эсеров Гоца (последний это отрицал). Согласно этой версии, боевик Сергеев (рабочий, личность которого, кроме этого свидетельства Семенова, никто не мог удостоверить) репетировал покушение на месте теракта, привязывал место к будущему теракту. Предполагалось в будущем остановить машину бомбой или стеклом и гвоздями, рассыпанными на дороге. После чего расстрелять кого-либо из советских вождей. В этот момент здесь остановилась машина с Володарским, и Сергеев посчитал это знаком свыше и реализовал намеченный на более поздний момент теракт. После чего он бросил преследующим его рабочим бомбу и переплыл Неву.
“… На Шлиссельбургском тракте, у одинокой часовни, недалеко от Фарфорового завода, машина остановилась. Шофер, чертыхаясь, выскочил из кабины и, откинув капот, полез в мотор. Дело долгое… Володарский спустился на булыжник мостовой и, разминая затекшие ноги, не спеша пошел по почти безлюдному шоссе. Он не сделал и полусотни шагов, как впереди от забора на обочине отделилась серая фигура. Человек судорожно выдернул руку из кармана. Раздались выстрелы… Одна из пуль попала Володарскому прямо в сердце”. Эта версия после 1922 г. вошла практически во все советские издания.
“..Убийце двадцатишестилетнего комиссара удалось скрыться. Перемахнув забор, он наугад метнул навстречу бежавшим людям осколочную бомбу английского образца, срывая на ходу пиджак, проскочил прибрежные кусты и бросился с низкого берега в холодную невскую воду” (из книги “Чекисты Петрограда на страже революции”).
Версия вызывает вопросы не только принадлежностью Семенова к чекистам, но и отсутствием данных на Семенова. Единственно, что, возможно, в выработке версии были задействованы некоторые реальные моменты событий 1918 г.(возможная версия о причинах нахождения на месте преступления убийцы, наличие и использование им бомбы).
Есть и современные конспирологические версии. Однако эти версии достаточно поверхностно проработаны и явно не выдерживают какую-либо критику. Наиболее подробно, но вместе с тем и политизировано (с явным антисоветским и антисемитским уклоном) это изложено в исследовании Николая Коняева. Согласно его версии (без указания на источники), убийство В. Володарского напрямую связано с Гельфандом–Парвусом. Согласно Николаю Коняеву, Володарский “… прикарманил деньги, которые следовало передать Израилю Лазаревичу. И все же, как нам кажется, погубило Моисея Марковича Гольдштейна-Володарского не только крысятничество. Сыграл свою роль и “наезд” его на верного помощника Израиля Лазаревича Гельфанда-Парвуса — Моисея Соломоновича Урицкого”. Коняев объясняет суть “наезда” тем, что Володарский 6 июня 1918 г. рассказал Зиновьеву, что Урицкий в прошлом был меньшевиком и отсюда его мягкость. Это выглядит, по крайней мере, смешно. И Зиновьев, и остальные члены большевистской партии это прекрасно знали, как и то, что и Урицкий, и Володарский одновременно вступили в партию большевиков летом 1918 г. в составе меньшевиков-межрайонцев. Более того, Урицкий был в эмиграции вместе с Лениным и Зиновьевым и приехали они одним поездом.
Поэтому что-то открыть о меньшевистском прошлом Урицкого было невозможно, т.к. секрета и не было. Согласно же версии Коняева, с этого момента и начинается подготовка убийства В. Володарского, организованная Урицким, как агентом Парвуса. В дальнейшем все нестыковки дела и странности он объясняет “противодействием” следствию со стороны Урицкого, который, по его мнению, обрывал факты и свидетельства. Данное утверждение не выдерживает никакой критики.
На наш взгляд, Моисей Урицкий не был организатором убийства в той версии, как ее излагает Коняев. Более того, Урицкий в 1917-1918 гг. — наиболее последовательный противник Парвуса. И расследование дела Володаского велось достаточно активно. Хотя велось оно в направлении выявления английского следа и прервалось после убийства Урицкого.
Первоисточник: https://www.nakanune.ru/articles/113652/
