Отношения между Сталиным и автором романа «Мастер и Маргарита» Михаилом Булгаковым (чью 120-летнюю годовщину со дня рождения мы будем отмечали 15 мая), как и все, что связано с их именами, всегда вызывают особый интерес.
Однако то, что открылось недавно в недрах политических архивов, явно переворачивает все господствующие на их счет представления.
Сталин постоянно и пристально следил за творчеством Михаила Булгакова. Подтверждением тому сталинский ответ 2 февраля 1929 г. на «революционное письмо», отправленное в декабре 1928 г. членами объединения «Пролетарский театр». Впервые назовем их поименно, чтобы отныне знали все, кто начал травлю Булгакова. Это: В. Билль-Белоцерковский (драматург), Е. Любимов-Ланской (режиссер, директор Театра им. МГСПС), А. Глебов (драматург), Б. Рейх (режиссер), Ф. Ваграмов (драматург), Б. Вакс (драматург и критик), А. Лацис (теаработник и критик), Эс-Хабиб Вафа (драматург), Н. Семенова (теаработник и критик), Э. Веский (критик), П. Арский (драматург).
Эти «борцы за настоящее искусство» писали: «Уважаемый товарищ Сталин! (…) Как расценивать фактическое «наибольшее благоприятствование» наиболее реакционным авторам (вроде Булгакова, добившегося постановки четырех явно антисоветских пьес в трех крупнейших театрах Москвы; притом пьес, отнюдь не выдающихся по своим художественным качествам, а стоящих в лучшем случае на среднем уровне)?»
На прямо поставленный вопрос Сталин ответил не менее прямо: «Потому, должно быть, что своих пьес, годных для постановки, не хватает».
При этом Сталин разъяснял жаждавшим расправы над Булгаковым: «Что касается собственно пьесы «Дни Турбиных», то она не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда». Потому что благодаря Булгакову весь мир, смотрящий эту пьесу, убеждается, что «даже такие люди, как Турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным…»
«Я бы не имел ничего против «Бега»
Больше того, Сталин вопреки ожиданиям «борцов за настоящее искусство» решается поддержать и новое произведение Булгакова «Бег», говоря: «…Я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил внутренние социальные пружины гражданской войны в СССР, чтобы зритель мог понять, что все эти по-своему «честные» Серафимы и всякие приват-доценты оказались вышибленными из России не по капризу большевиков, а потому, что они сидели на шее у народа (несмотря на свою «честность»)…»
Тех же, кто был настроен и дальше травить таланты, подобные Булгакову, Сталин пытается привести в чувство следующими словами: из этого, конечно, не следует, что тот или иной представитель искусства «не может исправиться, что он не может освободиться от своих ошибок, что его нужно преследовать и травить даже тогда, когда он готов распроститься со своими ошибками, что его надо заставить таким образом уйти за границу».
Естественно, эти слова Сталина не могли не дойти до Булгакова. Тем не менее вопрос о поездке (а может быть, и эмиграции) за границу для него, ни разу не покидавшего Родину, встал тогда, как никогда, остро.
|
Почему Булгаков хотел уехать из России?
Не может не возникнуть вопрос: почему еще вчера успешный драматург и писатель вдруг захотел уехать из страны хотя бы на время?
Ответ прост: менее удачные собратья по искусству под видом борьбы за коммунистическую чистоту литературных рядов, а на самом деле в борьбе за место под солнцем организовали против Булгакова общий фронт и сумели сделать так, что перестали его печатать и ставить его пьесы.
Булгаков какое-то время пытался биться сам, но против такой «творческой братии» один в поле не воин! Маяковский и тот, затравленный этой «братией» до предела, вынужден был пустить в себя пулю. Булгаков же стал писать во все инстанции: дескать, если я со своим творчеством не нужен в СССР, то… хотя бы отпустите туда, где могу пригодиться!
Однако ответом было молчание до тех пор, пока, видимо, напуганные самоубийством Маяковского (14 апреля 1930 г.), «идейные функционеры» не передали письмо Булгакова от 28 марта 1930 г. с этой просьбой Сталину, который 18 апреля сам позвонил писателю. После чего судьба Булгакова начала заметно налаживаться: сразу нашли хорошую работу, стали возвращать на сцену пьесы (в том числе и сомнительный «Бег»), делать новые литературные заказы и даже выдали разрешение на выезд за границу…
И тут случилось непредвиденное! Много на этот счет домыслов. Но, видимо, пришло время рассказать то, на что до сего дня не хотели обращать внимание, рассказать, что и как было в действительности.
Тайная переписка вождей
В связи с этим особый интерес представляет прежде всего рассекреченный недавно документ, появившийся при следующих обстоятельствах.
…30-е годы – время, когда вопреки всему, что говорилось об СССР (про голод и репрессии), в страну возвращались знаменитые эмигранты и стремились в нее на постоянное жительство передовые люди Европы, Азии и Америки. Однако в СССР тогда были и те (а среди них и Булгаков), кто, напротив, хотел бы выехать из страны, но кого из страны не выпускали! Вот как это выглядело в тайной переписке вождей.
В 1935 г. Александр Щербаков, поставленный от партии курировать деятельность советских писателей, сообщал Сталину о поэте Илье Сельвинском:
«…Сельвинский… заявил: «…А что мне не верят, свидетельствует тот факт, что не дают возможности на месяц за границу съездить».
О поездке за границу ставят вопрос многие (В. Иванов, Леонов, Слонимский и др.). Леонов говорит: «…За границу едут инженеры, архитекторы, повара, боксеры, легкоатлеты. Писателю поехать трудно».
Т. Ст. Воевать нам придется. Писателей надо к этому готовить. Я двигаю вопрос о посылке части писателей за границу – не потому, что им хочется (они как раз могут и не попасть), а для того, чтобы они лучше изучили «соседей». Для этой цели следовало бы строго отобрать человек 10 – 15 писателей».
На лето 1935 года был намечен Международный конгресс писателей в Париже. Даже среди ведущих советских литераторов возникла обычная по такому случаю склока: кому важнее поехать?!
Многое решал Горький, однако последнее слово было за Сталиным. В связи с этим примечательны следующие (явно обидные для Булгакова) строки из письма Щербакова Горькому от 15 мая 1935 года: «Шолохов попросил т. Сталина освободить его от поездки в Париж. И. В. дал согласие и предложил наметить другого кандидата».
Булгаков в этот список не попал. Шолохов со своим антисоветским «Тихим Доном» отказался, а автор нравившейся Сталину пьесы «Дни Турбиных» не попал даже в список, хотя очень хотел… Чтобы понять, почему так обошлись с Булгаковым, обратимся к некоторым неизвестным или замалчиваемым эпизодам его биографии.
|
До Маргариты «Мастер» жил в Кремле
Начну с маленького открытия: изучая недавно архивные документы 20 – 30-х годов, с большим удивлением узнал, что Михаил Булгаков назвал свой главный роман «Мастер и Маргарита» потому, что в те годы в Москве «Мастером» звали… Сталина!
Впрочем, не знают об этом, как выяснилось, и литературоведы. Между тем Булгаков находился тогда под таким впечатлением от личности Сталина, что в одном сугубо личном письме признался: «В самое время отчаяния… мне позвонил генеральный секретарь… Поверьте моему вкусу: он вел разговор сильно, ясно, государственно и элегантно. В сердце писателя зажглась надежда…»
Трудно сказать, кто первым назвал Сталина «Мастером»… Бухарин ли, подразумевавший под этим, вероятнее всего, «Мастера революции»? Троцкий ли, с юности мечтавший раскрыть тайну «Мастера масонства»? Или… еще кто-то?! Только до того, как между собой вожди стали звать Сталина «Хозяин», они звали его «Мастер»!
Вот как про это осенью 1928 г. (именно в 28-м Булгаков начал «Мастера и Маргариту») писал Троцкий Раковскому: «Мы с тобой достаточно знаем Мастера…». Или: Бухарин сообщает, «что разногласия с оппозицией (Зиновьевым и Каменевым) были ничтожны по сравнению с теми разногласиями, которые отделяют тройку (Бухарина, Рыкова и Томского) от Мастера…». Или: «О шашнях Коли с двумя мушкетерами (Бухарина с Зиновьевым и Каменевым) в Москве говорят совершенно открыто. Мушкетеры, однако, воздерживаются, ожидая за это поощрения от Мастера».
Для узнавших, кто в действительности был прообразом «Мастера», и весь роман «Мастер и Маргарита» будет читаться теперь по-иному!
Трудно сказать, что именно хотел показать своим романом Булгаков «Мастеру»-Сталину, который в молодости сам всерьез подумывал стать поэтом или писателем. Вождь поражал Булгакова своей начитанностью. Уже тогда ходили легенды, что Сталин – один из самых читающих, если не самый читающий человек в мире. Эти легенды уже в наши дни нашли свое подтверждение в исследованиях ученых, которые, изучая личную библиотеку Сталина, обнаружили примерно в 20 тысячах книг его многочисленные собственноручные заметки на полях. Что означает: он действительно прочитывал не менее одной книги в день – при скорости чтения от 60 до 120 страниц в час!
Скажем, если вы читаете одну книгу в месяц, то за год вы прочитаете 12 книг и 700 – 800 книг за всю жизнь (за 60 лет). А Сталин прочитал, по разным данным, 15 – 20 тысяч!
Все это способствовало тому, что Сталин и Булгаков быстро нашли общий язык. Причем настолько, что вождь сам предложил: «Нам бы нужно встретиться, поговорить с Вами».
Однако встреча не состоялась, и телефонных звонков больше не было! Большой разговор, в котором Сталин, судя по всему, рассчитывал склонить Булгакова на переход в число своих сторонников, был отменен…
Булгаков никак не мог понять: что могло бы помешать продолжению так многообещающе начавшегося знакомства? Позже (26.07.1931) в письме Вересаеву он так и напишет: «Год я ломал голову, стараясь сообразить, что случилось? Ведь не галлюцинировал же я, когда слышал его слова? Ведь он же произнес фразу: «Быть может, Вам действительно нужно уехать за границу?..» Он произнес ее! Что произошло? Ведь он же хотел принять меня?..»
А перед этим письмом Вересаеву 30 мая 1931 года он написал Сталину: «…хочу сказать Вам, Иосиф Виссарионович, что писательское мое мечтание заключается в том, чтобы быть вызванным лично к Вам. Поверьте, не потому только, что вижу в этом самую выгодную возможность, а потому, что Ваш разговор со мной по телефону в апреле 1930 года оставил резкую черту в моей памяти… Я не избалован разговорами. Тронутый этой фразой (Вы сказали: «Может быть, Вам действительно нужно ехать за границу…»), я год работал не за страх режиссером в театрах СССР».
Почему же Сталин вдруг прервал отношения? Причины оказались такими же обычными, какими они были во все времена: ложь, дурные слухи, клевета, травля и способствующие им стечения обстоятельств.
|
В ХОД ШЛО ВСЕ!
Травля, обозначившаяся особенно четко после «революционного письма» Сталину, завершилась тем, что вопреки предостережениям вождя гонители булгаковского таланта еще ожесточеннее стали добиваться и добились-таки в конце концов к июлю 1929 г. устранения его пьес из всех советских театров! А чтобы Сталин не реагировал на жалобы Булгакова, использовали подлый прием: вождю ненавязчиво, но систематически стали сообщать: дескать, на слова Михаила Афанасьевича всерьез реагировать не стоит, потому что он (Булгаков) – обычный душевнобольной человек…
Одно из подтверждений подобных заявлений можно найти даже в записке хорошо относившегося к Булгакову начальника Главискусства РСФСР А. И. Свидерского, в которой 30 июля 1929 г. он написал в ЦК следующее: «Я имел продолжительную беседу с Булгаковым. Он производит впечатление человека затравленного и обреченного. Я даже не уверен, что он нервно здоров. Положение его действительно безысходное. Он, судя по общему впечатлению, хочет работать с нами, но ему не дают и не помогают в этом…»
К сожалению, таким впечатлениям способствовал и сам Булгаков, писавший друзьям, знакомым и вообще во все инстанции, в том числе и Сталину, что «серьезно болен» – страдает сильными психическими расстройствами. Так, 30 мая 1931 г. он решается сообщить следующее: «Многоуважаемый Иосиф Виссарионович! <…> С конца 1930 года я хвораю тяжелой формой нейрастении с припадками страха и предсердечной тоски, и в настоящее время я прикончен. <…> Я страдаю припадками страха в одиночестве…»
В. Вересаеву (22.07.1931) он признается, что склонялся к самоубийству: если бы вы не пришли и не подняли мой дух, я был уже готов «поставить точку, выстрелив в себя…». И Станиславскому (6.08.1930) он признается, что был в Крыму, «где я лечил мои больные нервы…».
Между тем проблемы со здоровьем у Булгакова наметились еще в 1923 г., что, разумеется, тоже доложили Сталину. Сам же Михаил Афанасьевич написал тогда про это так: «Живу я как сволочь – больной и всеми брошенный…» Не лучше оценивал он свое состояние и летом 1926 и 1929 гг.: «Я сейчас, испытывая головные боли, очень больной, задерганный и затравленный… доведенный до нервного расстройства…»
Естественно, все это особенно осложнилось после травли, которую поначалу не смог предотвратить даже Сталин, о чем Булгаков сообщил 3 сентября 1929 г. Горькому следующими словами: «Все запрещено, я разорен, затравлен, в полном одиночестве».
Положение начало меняться только после уже упоминавшегося телефонного звонка Сталина 18 апреля 1930 г. Уже на другой день «М. А. пошел в МХАТ, и там его встретили с распростертыми объятиями», но, судя по всему, затаив злобу до удобного случая. Уже 10 мая 1930 г. мхатовское руководство любезно предложило жившему впроголодь, тонущему в долгах Булгакову написать заявление о приеме на работу режиссером. И он, не изощренный в бюрократических манерах, написал: «Прошу принять меня и зачислить в М.Г.Х.Т.».
Однако, видимо, чтобы урезать возможности Булгакова для связи с высоким руководством, с ним поступили так, что он вынужден был (1.06.1930) сказать: «У меня сняли телефон и отрезали таким образом от мира»…
Медвежья услуга заграницы
Но и это было еще не все: началось самое страшное – дурные (в том числе и политические) слухи, которые не могли не дойти до Сталина.
7 августа 1930 г. не вылезавший из долгов Булгаков так информировал об этом жившего в Париже родного брата Николая: «Даже в Москве какие-то сукины сыны распространили слух, что будто бы я получаю по 500 рублей в месяц (тогда это были большие деньги. – Прим. авт.) в каждом театре. Вот уже несколько лет, как в Москве и за границей вокруг моей фамилии сплетают вымыслы. Большей частью злостные». Действительно, до Сталина, пожелавшего встретиться с Булгаковым для большого разговора, стали доходить такие слухи, что о встрече не могло быть и речи. Дошло до того, что начали шушукаться: дескать, Булгаков не только душевнобольной, но и… «морфинист», который не представляет уже жизни без наркотиков!
Дескать, Булгаков «одержим одним желанием – уехать за границу». Дескать, он передал за кордон пьесу «Зойкина квартира», которую недавно запретили показывать в советских театрах и которую Булгаков специально переделал по запросам Запада, для чего представил в самом черном свете святые для каждого советского человека образы Ленина и Сталина…
Узнав, что заграничные «переводчики» действительно исказили в таком духе пьесу «Зойкина квартира», Булгаков 31 июля 1934 г. обратился с письмом на Запад: «В первую очередь прошу Вас исправить то искажение моего текста, которое находится в первом акте… Слова «Сталин» у меня нигде нет, и я прошу вычеркнуть его. Вообще, если где-нибудь еще по ходу пьесы вставлены имена членов Правительства Союза ССР, я прошу их вычеркнуть, так как постановка их совершенно неуместна и полностью нарушает мой авторский текст». И еще: «Абсолютно недопустимо, чтобы имена членов Правительства Союза фигурировали в комедийном тексте и произносились со сцены». «Я надеюсь, что тут нечего долго объяснять, насколько неуместно введение фамилий членов Правительства СССР в комедию».
…Однако требовать все это было уже слишком поздно: Сталин был шокирован всем тем, что узнал о Булгакове. Чтобы распространить слухи – достаточно дня, но чтобы их развеять – не хватает порой и целой жизни! А ведь все шло к тому, что перед Булгаковым начинали открываться все дороги и двери. Ах! Если бы не эти «переводчики»…
В конце апреля 1934 г. Булгаков подал заявление, в котором «испрашивал разрешение на двухмесячную поездку за границу, в сопровождении… жены Елены Сергеевны Нюренберг-Булгаковой» (кстати, она показала пример – какой должна быть настоящая, до конца верная жена писателя!). И уже 17 мая ему сообщили, что «относительно вас есть распоряжение» и что платить за паспорта не надо, так как для вас «паспорта будут бесплатные»… и буквально завтра! Но… неожиданно выдачу паспортов стали откладывать со дня на день, а 7 июня вдруг без объяснений было заявлено, что «в паспортах отказано»… Причем Булгакову сказали: «Вы сами понимаете, я не могу вам сказать, чье это распоряжение…»
Так между Булгаковым и Сталиным «пробежала черная кошка», доставленная советской разведкой, осведомленной во всем, что готовилось против СССР на Западе…
Накрылась после этого и постановка пьесы «Бег» во МХАТе, которую начали готовить к представлению после отрезвляющего письма Сталина группе Билль-Белоцерковского. А ведь были все надежды, что она выйдет, о чем еще 14 сентября 1933 г. Булгаков написал в Париж брату Николаю следующее: «В «Беге» мне было предложено сделать изменения (см. выше предложение Сталина на этот счет! – Прим. авт.). Так как изменения эти вполне совпадают с первым моим черновым вариантом и ни на йоту не нарушают писательской совести, я их сделал».
…Так Сталин разочаровался в Булгакове. Так Булгаков разочаровался в Сталине. Так комедия, которую устроили «собратья» Булгакова по литературе, превратилась в трагедию… для автора романа «Мастер и Маргарита».
Правда, на исходе жизни Булгаков попытался сделать шаг навстречу Сталину, написав к его 60-летию в 1939 г. пьесу «Батум» о революционном прошлом молодого Сталина. Но Сталин ее не принял. Впрочем, не без ведома Сталина Фадеев навестил тяжелобольного Булгакова примерно за месяц до смерти и обсудил с ним возможность «поездки на юг Италии для выздоровления»…
Если не знаете где можно прикупить недорогую и качественную кровлю, то зайди к компании СибТеплоКомплект. Поверьте их цены вас приятно удивят.
