Народный артист СССР (1950). Герой Социалистического Труда (1971).

Родился 21 ноября (4 декабря) 1901 г. в Самаре в семье управляющего мучной фирмы. Окончив шесть классов гимназии, Симонов поступил в 1918 г. на вечернее отделение Самарской художественно-промышленной школы, а в 1921 г. – на факультет живописи петроградской Академии художеств (учился у О.Э.Браза, А.А.Рылова, К.С.Петрова-Водкина).

 

Однако успехи в академии не давали забыть о постоянной тяге к театру, возникшей ещё в школьные годы. Осенью 1922 г. Симонов поступил в петроградский Институт сценических искусств (сразу на второй курс Л.С.Вивьена), недолгое время состоял студентом двух учебных заведений, но в 1923 г. был отчислен из академии по собственному желанию.


В 1924 г., по окончании ИСИ, был приглашён в труппу Александринского театра (тогда – Акдрама), но служба в рядах Красной Армии отодвинула начало работы в театре на год. Проработав в Акдраме 7 лет, Симонов, сыгравший уже несколько ведущих ролей, в 1931 г. покинул Ленинград ивозглавил в Самаре Краевой драматический театр. В 1934 г. вернулся в Александринский театр, чтобы остаться в нём до конца жизни (всю творческую жизнь Симонов был предан и своему призванию художника; его наследие составляет множество живописных работ).

Закончив класс у Вивьена, застав на знаменитых подмостках корифеев старого театра – Ю.М.Юрьева, В.Н.Давыдова, Е.П.Корчагину-Александровскую, И.Н.Певцова, Симонов получил настоящую школу русского реалистического сценического искусства. Однако в первое десятилетие пребывания в театре Симонову пришлось переиграть множество ролей в советских пьесах, сделанных зачастую наспех, на злобу дня: после революции академические театры стремились соответствовать требованиям новой власти.

В 1920-е годы в репертуаре актёра: Суслов («Виринея» Л.Сейфуллиной и В.Правдухина), Мехоношев («Конец Криворыльска» Б.Ромашова), Вершинин («Бронепоезд 14-69» Вс.Иванова) и др. В дальнейшем Симонов также часто выступал – и с успехом – в пьесах советских драматургов: «Платон Кречет» А.Корнейчука (Павел Берест, 1935), «Пётр Крымов» К.Финна (Крымов, 1942), «Победители» Б.Чирскова (Муравьев, 1946; Государственная премия, 1947), «Персональное дело» А.Штейна (Хлебников, 1955), «Сонет Петрарки» Н.Погодина (Суходолов, 1957). Одна из последних ролей – капитан Йынь в пьесе Ю.Смуула «Дикий капитан» (1955).

Сыгранный в 1934 г. Борис Годунов (несмотря на некоторую социологичность прочтения режиссёром Б.Сушкевичем пушкинской трагедии) открыл Симонова как трагического актёра. Впрочем, шекспировский Макбет в 1940 г. (как и грибоедовский Чацкий в 1928 г.) не стал удачей актёра. Среди прославивших Симонова в 1930–1940-е годы ролей: Граф де Ризоор («Фландрия» В.Сарду, 1937), Лаврецкий («Дворянское гнездо» И.С.Тургенева, 1941), Астров в чеховском «Дяде Ване» (1946). В 1950 г.

Создание образа Феди Протасова («Живой труп» Л.Н.Толстого) положило начало ряду ролей, ставших вершинами симоновского творчества: горьковский Сатин («На дне», 1956), Сальери («Маленькие трагедии» А.С.Пушкина, 1962), Маттиас Клаузен («Перед заходом солнца» Г.Гауптмана, 1963). Две последние роли принесли Симонову звание лауреата Государственной премии РСФСР им. К.С.Станиславского (1966).

Оставаясь актёром прежде всего театральным, Симонов много снимался в кино. В годы расцвета немого кинематографа молодой актёр играл роли бесшабашных парней или романтических бунтарей – Сергея в «Леди Макбет Мценского уезда», молодого Ломоносова в картине «Сын рыбака», белорусского национального героя Кастуся Калиновского в одноимённом фильме, Артёма в экранизации рассказа М.Горького » Каин и Артём».

В 1934 г. Симонов был приглашён братьями Васильевыми на эпизодическую, но существенную для фильма роль командира Жихарева в «Чапаеве» (История создания фильма) (первая значительная роль актёра в звуковом кино). А в 1937–38 гг. на экраны вышел «Пётр I» (История создания фильма) режиссёра В.Петрова с Симоновым в главной роли, сумевшим с необычайной глубиной и силой передать всю мощь личности русского царя-преобразователя (орден Ленина, 1938; Государственная премия, 1941).

Наряду с Петром среди лучших киноролей актёра: Чуйков («Сталинградская битва», 1948, Государственная премия 1950), Монтанелли («Овод», 1955), Флягин (телефильм «Очарованный странник», 1962). В 1967 г. Симонов был вторично награждён орденом Ленина – за заслуги в развитии советского искусства, — а в 1971 г. он первым среди актёров страны был удостоен Золотой Звезды Героя Социалистического Труда.

В 30-е годы Коля Симонов был душой компаний, гулякой, готовым даже случайному приятелю отдать, что называется, последнюю рубаху. На него невозможно было долго сердиться. Обезоруживала его простодушная улыбка, его открытость, прямота «рубахи-парня», который с незлобливой откровенностью говорил в лицо что думал. Но чувство меры порой изменяло ему.

Некоторые его выходки вызывали за кулисами театра настоящий переполох, наводили страх на «аристократическую» часть труппы… Зная тягу Симонова к спиртному, в театре установили жесткий режим: во всех буфетах Симонову отказывали в продаже водки, все подпольные «явки» и тайники были провалены. Он приходил в театр свежий, трезвый и такой же уходил. Но все же иногда, не выходя из стен здания, ухитрялся захмелеть.

Все, кто помнил его молодым, удивлялись перемене, пришедшей с возрастом. Теперь Симонов вёл довольно замкнутый образ жизни. Некоторым он казался загадочной, парадоксальной личностью. Иные считали его нелюдимым и даже эгоцентричным. Николай Константинович был не очень разговорчив, он мало делился с окружающими, избегал дискуссий, конференций, закулисных пересудов. Он стремился уберечь свой душевный мир от внешних, казавшихся ему ненужными и лишними соприкосновений.

 

Домашние с улыбкой вспоминали, как долго сопротивлялся глава семейства покупке телевизора… За всю жизнь Симонов ни о ком никогда не сказал плохого слова. Когда злословили другие, вставал и уходил прочь… В отличие от многих коллег Симонов никогда не просил для себя ролей, не добивался, не требовал, не хлопотал. Напротив, обычно уступал, отказывался при малейшем сомнении в своём праве сыграть ту или иную роль.

Николай Константинович любил читать. И читал много. Был в курсе литературных новинок, имел хорошую личную библиотеку. Вопреки отъединённости личного бытия Симонова он был широко распахнут миру и людям. Все тянулись к нему и любили его нежно и преданно …
К выступлениям на периферии Симонов относился с той же ответственностью, что и в родном театре. Иногда его сопровождала дочь Елена Николаевна. Она вспоминала, как поражало её то, что каждый раз перед очередным концертом отец необычайно волновался — «словно перед премьерой в Александринке».

Имелась для Симонова в этих поездках ещё одна сторона — житейская: приработок был далеко не лишним. На его плечах лежала забота о содержании большого семейства. По той же причине артист иногда соглашался выступать в фильмах, хотя и не ронявших его достоинства, но далеко не перворазрядных. Никто никогда не слышал от него упрёков или слов недовольства. Он был скромен, терпелив и непритязателен. Быта этот человек не замечал. Ходил в простой, ему удобной, кепке и скромном плаще…

Симонов страдал от появления на публике вне сценического образа. Он был профессиональным графиком и живописцем, имеющим право на выставки. Много лет Николай Константинович противился вернисажам любого масштаба. Наконец его удалось уговорить выставить свои работы во Дворце искусств им. К.Станиславского, на Невском проспекте. Он позволил отвезти туда холсты и рисунки, но сам ни разу не появился в выставочных залах.

Однажды у Симонова спросили: «Как часто Вы берёте в руки кисть?» — «Всегда, когда есть время — после театра», — прозвучал ответ. Рисовал он ежедневно, с годами всё увлечённее. Даже летом он носил перчатки — берёг руки для занятий живописью.
Его квартира напоминала прежде всего жилище живописца. С великим тщанием в ней было спрятано все, что касалось его актёрской славы. Там царила живопись — на мольбертах, в рамах и просто на голой стене. И книги, книги, книги…

Николая Константиновича всегда считали очень здоровым человеком. Он сам так думал. В конце 60-х годов стал покашливать. В декабре 1970 г. один из журналистов наблюдательно отметил это самое «покашливание», описав свою встречу с актёром. Поначалу домашние не придавали этому значения, думая, что Николай Константинович просто переложил в кушанье перцу, который очень любил.

Однако вскоре он признался, что ему трудно глотать пищу. Но свести главу семейства к врачам оказалось делом нелёгким. Всё находились причины, оттягивавшие неприятный для Симонова визит. Не любил он обращаться к докторам. Ему стали давать протёртую пищу, и затруднённость при глотании как будто исчезла.

Но вскоре недомогание усилилось, заметно ухудшулось самочувствие. В начале декабря 1972 г. его заставили сделать рентген. Сын, Николай Николаевич, врач-онколог, сразу понял всю серьёзность положения. На снимке явственно просматривалась опухоль в нижней трети пищевода. Была ещё некоторая надежда на на известного специалиста по хирургии пищевода, но он высказался против операции — поздно, шансов на благополучный исход уже не оставалось.

Больному, конечно, не сообщили о роковом диагнозе… Болезнь быстро прогрессировала, Симонов был угнетён, негодовал на своё бессилие. Последние дни он находился без сознания. Он умер 20 апреля 1973 г. в два часа ночи. Похоронили Николая Константиновича Симонова на «Литераторских мостках» Волкова кладбища.