Согласно опросам “Левада-центра”, 60% россиян испытывают ностальгию по СССР. Это практически все, кто успел повзрослеть до распада Советского Союза.Интересно, что в 1992 году, сразу после роковых событий, сожалели о конце советского строя только две трети из тех, кто сожалеет сейчас.Это значит, что принялись ностальгировать относительно молодые люди. Те, кому сейчас от 37 до 50, кто в начале девяностых надеялся на лучшее, а сейчас переживает некоторое разочарование.
И в этой возрастной группе я заметил одно свойство памяти, удивляющее меня до глубины души. В отличие от пожилых людей, они совершенно не помнят советских очередей. Разве что горбачёвская антиалкогольная кампания и отсутствие курева врезались в память. Скорее как эпизод временный и отчасти комический.
Уж не знаю, к добру это или нет, но у меня хорошая память. Я родился в 1973 году и отлично помню себя с 5 лет. Тогда по возвращении с прогулки я умолял маму не ходить в магазин: “пойду с тобой гулять, если мы не будем стоять в очереди за дефицитом”. Я ненавидел эти очереди, где взрослые наступали на детей и были все какие-то сердитые. А меня тащили в магазин, потому что товары выдавали не более стольких-то штук или кило в одни руки. Продавцы нередко уязвляли моё самолюбие, не признавая за человека: дескать, мальчик даже не удержит столько килограммов, сколько в одни руки полагается. Мне совсем не хотелось апельсинов и бананов, потому что они доставались ценой стояния в очередях.
Я не могу забыть, как мы с отцом ездили на другой конец Москвы отмечаться в очереди то за мебелью, то за кирпичом. Как в “Детском мире” старшие стояли за куртками в очереди, растянувшейся на три этажа. Как из Москвы уходили “колбасные” электрички в города, расположенные на расстоянии до 200 километров от столицы, где колбасы не было.
Я даже помню, как на Рижском вокзале в конце 80-х прибалты грузились в поезд с баулами, набитыми московскими макаронами. Одна умная женщина тогда сказала при мне: “Видно, Союзу конец. Раз даже эти, которых всегда лучше снабжали, чем нас, везут из Москвы макароны”.
Никак не изгладится из моей памяти декабрь 1990 года. Тогда в Москве было трудно купить хлеб, и я стоял в булочную с пекарней по несколько часов на морозе: за хлебом посылали меня.
А помните ли вы – те, кто был году в 90-м “на картошке”, с какой радостью мы тащили оттуда мешки с картошкой, так как её в Москве нельзя было купить?
Оказывается, этого не помнят даже те, кто стояли со мной вместе в ту булочную, и кто был со мной в том совхозе. Такой феномен памяти вполне достоин научного исследования. Тем более, что имеется огромная репрезентативная группа численностью двадцать миллионов человек.
