1 июня 1941 года советский разведчик «Рамзай», он же немецкий коммунист Рихард Зорге, работавший корреспондентом берлинских газет в Японии, направил в Москву сообщение о предстоящем нападении Германии на СССР, к которому в Кремле, как принято считать, не прислушались. Не он был первым, не он – последний…
В 1964 году Зорге было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
Берущая за сердце драма о разведчике, ценой жизни предупредившего страну об опасности, и недалеком, упрямо-самонадеянном и бездушном правителе как нельзя лучше укладывалась в «оттепельную» версию истории. Воистину, если бы Зорге и его предупреждения не было, их следовало бы выдумать.
Одним Зорге, впрочем, дело не ограничилось. В 1990-х годах с подачи ряда ветеранов и историков спецслужб утвердилось мнение, что в предвоенные годы советская разведка отличалась невероятной эффективностью, раскрыла чуть ли не все тайны «Третьего рейха», но Сталин почему-то не верил ей, а «верил в подпись Риббентропа под пактом о ненападении».
Большинство таких утверждений не сопровождалось ссылками на факты и документы, а было выдержано в духе: «Еще не пришло время рассказать все, но вы уж нам поверьте…».
Доля истины в них была. Параноидальная недоверчивость являлась одной из главных черт сталинского характера, а в тоталитарной стране указать ему на ошибки было некому.
Но действительно ли советская разведка была настолько всевидящей, а Сталин – таким глупым?
И что конкретно сообщил Рихард Зорге?
Гадание на кофейной гуще
Знаменитое донесение выглядит так:
«Ожидание начала германо-советской войны около 15 июня базируется на информации, которую подполковник Шолл привез из Берлина… Шолл заявил, что самый сильный удар будет нанесен левым флангом германской армии…».
Была еще одна шифрограмма, датированная 17 июня:
«Германский курьер сказал военному атташе, что он убежден, что война против СССР задерживается, вероятно, до конца июня. Военный атташе не знает, будет война или нет».
Как видно, Зорге ничего не утверждал со стопроцентной уверенностью, и не называл даты 22 июня.
А главное, не заслуживал большого доверия источник информации – подполковник Шолл, назначенный германским военным атташе в Таиланде, выехавший из Берлина 6 мая и по пути сделавший остановку в Токио.
Дату нападения даже будущие командующие группами армий на Востоке узнали только 30 апреля. Какой-то подполковник не мог быть посвящен в секреты подобного уровня, а если бы был – не стал бы выбалтывать их в праздных разговорах с посольскими работниками, которых предстоящие события в Европе совершенно не касались.
Шолл просто делился с оторванными от родины соотечественниками последними берлинскими сплетнями. Его прогнозы имели примерно такую же ценность, как умозаключения сегодняшних российских аналитиков о том, кто будет следующим президентом: Медведев или Путин.
Среди океана слухов
Разумеется, полностью скрыть переброску войск такого масштаба, какой требовался для осуществления «Барбароссы», было невозможно, особенно начиная с середины апреля 1941 года.
Точно так же немцы были в общих чертах осведомлены об аналогичном процессе на советской стороне. Берлин объяснял свои действия «отдыхом и переформированием частей перед вторжением в Англию», Москва – «проверкой работы железнодорожного аппарата».
Чтобы весной 1941 года высказать предположение о скорой войне между Германией и СССР, не требовалось быть гениальным провидцем. Дипломатические, экспертные и журналистские круги гудели подобными разговорами со ссылками на «хорошо информированные источники».
Так что советская разведка, конечно, не бездействовала. Донесения со всего мира шли в Москву килограммами. Но они представляли собой либо отрывочные сообщения о передислокации отдельных воинских частей, либо пересказ бесед сотрудников резидентур с иностранными дипломатами и корреспондентами и не содержали ответов на главные вопросы: где, какими силами, и главное, когда?
Все опубликованные в 1990-х годах варианты «Соображений по плану стратегического развертывания Вооруженных Сил Советского Союза на случай войны с Германией» содержали фразу: «Документальными данными об оперативных планах вероятных противников Генеральный штаб не располагает». Эти слова подводят черту под разговорами о «секретах Гитлера на столе у Сталина».
Увидеть план «Барбаросса» советские руководители смогли лишь после войны
Составители сборника под таким названием, изданного ФСБ в 1995 году, в предисловии признали, что «информация о военных приготовлениях не отвечала на главный вопрос: с какой целью эти приготовления осуществляются, принято ли правителями Германии политическое решение о нападении, когда следует ожидать агрессии, каковы будут стратегические и тактические цели ведения противником военных действий».
Вопреки легенде, советская разведка не добывала плана «Барбаросса». Он существовал всего в девяти экземплярах, шесть из которых до конца войны хранились в личном сейфе Гитлера, а остальные три в декабре 1940 года были направлены Браухичу, Герингу и Редеру. При этом фюрер особо предупредил «господ главнокомандующих» до поры до времени никаких документов в развитие плана не готовить, а докладывать ему свои предложения устно.
К тому же, даты начала войны не содержала и «Барбаросса». Гитлер определился только 30 апреля, но и тогда были возможны варианты: сроки нападения на Польшу и Францию он менял по несколько раз.
18 июня в войска поступил условный сигнал «Дортмунд», после чего задачи были поставлены командирам до полковых включительно, и в тайну оказались посвящены несколько тысяч человек. Солдатам приказ фюрера зачитали перед строем в 13:00 21 июня. Но и после этого в Москве узнали о предстоящем нападении не от своей агентуры, а от немецких перебежчиков, которых было, по одним данным, двое, по другим – трое.
Кстати, одной из загадок истории является то, что нам ничего не известно о судьбах этих людей, которые, живые или мертвые, должны были бы стать в СССР и ГДР героями.
По крайней мере, согласно данным, доступным через 66 лет после конца войны, СССР никогда не имел в Берлине агента уровня Штирлица, вхожего к Гиммлеру и Борману.
Самыми высокопоставленными и осведомленными нелегалами были обер-лейтенант из штаба Геринга Харро Шульце-Бойзен («Старшина») и референт рейхсминистерства экономики Арвид Харнак («Корсиканец»). Они передали в Москву немало полезной информации, но к пресловутым «высшим секретам рейха» доступа не имели.
Немецкая «деза»
Накануне войны германская разведка проводила масштабную и, увы, небезуспешную кампанию дезинформации сразу по четырем направлениям.
Во-первых, в информационное поле постоянно вбрасывались разные даты начала войны, чтобы Москва, в конце концов, потеряла бдительность, как в известной сказке о мальчике, кричавшем: «волки, волки!».
Во-вторых, немцы сумели внушить командованию Красной армии и самому Сталину ложную мысль, будто в случае начала войны они нанесут главный удар по Украине и на севере, из Восточной Пруссии и чуть ли не из Финляндии. В результате советская 4-я армия, находившаяся на оказавшемся в реальности главным брестском направлении, стала единственной армией первого эшелона, не имевшей в своем составе бригады противотанковой артиллерии.
В-третьих, усиленно навязывался миф, будто началу войны будет предшествовать некий ультиматум со стороны Берлина, то ли о присоединении СССР к «пакту трех», то ли о резком наращивании поставок продовольствия и нефти.
В-четвертых, немцы внушали, будто ближайшей их целью является ближневосточная нефть.
20-31 мая они провели дорого им обошедшуюся и ненужную в свете предстоявшей войны против СССР операцию по захвату Крита. В апреле немецкая разведка инспирировала переворот в Ираке, приведший к власти прогерманское правительство Рашида Али (вскоре низложенное англичанами).
Маршал Георгий Жуков вспоминал, что во время одной из бесед со Сталиным в мае 1941 года тот подошел к висевшей на стене карте, указал черенком трубки на Ближний Восток и уверенно заявил: «Вот куда они пойдут!».
«Тупой генерал» и «е… мать»
В литературе имеют широкое хождение два документа, подтверждающих тезис о тотальном недоверии Сталина к разведке.
Первый – докладная записка Берии от 21 июня 1941 года:
«Я вновь настаиваю на отзыве и наказании нашего посла в Берлине Деканозова, который по-прежнему бомбардирует меня «дезой» о якобы готовящемся нападении на СССР. То же радировал и генерал-майор В.И.Тупиков, военный атташе в Берлине. Этот тупой генерал утверждает, что три группы армий вермахта будут наступать на Москву, Ленинград и Киев. Но я и мои люди, Иосиф Виссарионович, твердо помним Ваше мудрое предначертание: в 1941 году Гитлер на нас не нападет».
Второй – резолюция Сталина от 17 июня, адресованная наркому госбезопасности Меркулову:
«Можете послать ваш «источник» из штаба герм. авиации к е… матери. «Это не «источник», а дезинформатор».
Обнаружить в архивах оригинал докладной Берии не удалось. По некоторым данным, текст пустил в оборот советский писатель Овидий Горчаков.
Лаврентий Берия не обращался к патрону по имени-отчеству
Многие историки считают его вымышленным от начала до конца из-за содержащихся в нем стилистических несуразностей.
До 1943 года СССР имел за границей не послов, а полпредов.
Сталин терпеть не мог имен и отчеств, и ко всем, за исключением Молотова и маршала Шапошникова, обращался исключительно по фамилии с прибавлением слова «товарищ». «Дорогим и любимым Иосифом Виссарионовичем» его называли за глаза, в речах и статьях, но тысячи адресованных ему документов начинались единообразно: «товарищу Сталину».
От рабочих материалов диктатор требовал краткости и делового тона. Настоящая записка Берии не могла содержать ни топорной лести, ни плоского юмора.
Наконец, упоминание должности Тупикова было бы оскорбительным для Сталина, поскольку он обладал феноменальной памятью на имена, а уж кто у него служил военным атташе в Берлине, знал наверняка.
Подлинность второго документа сомнений не вызывает. «Источником в штабе авиации» был Шульце-Бойзен.
Посылать такого агента по известному адресу, конечно, не следовало, но донесение, вызвавшее сталинский гнев, содержало совершенно фантастическое утверждение, будто в первый день войны люфтваффе нанесут удары по находящейся в Карелии электростанции «Свирь-3» и «московским заводам, производящим отдельные части к самолетам, а также авторемонтным мастерским».
Как следовало из хорошо изученной к тому времени практики блицкрига, в первый и последующие дни все силы немецкой авиации концентрировались на ударах по войскам и аэродромам в прифронтовой полосе, а не по второстепенным хозяйственным объектам в глубоком тылу.
Железный аргумент
Нельзя сказать, что от предупреждений Зорге и остальной тревожной информации в Кремле отмахивались. Шла напряженная аналитическая работа. Только за три недели июня нарком обороны Тимошенко и начальник генштаба Жуков встречались со Сталиным семь раз.
Согласно воспоминаниям Жукова, они буквально «не слезали» с вождя, требуя привести войска в какое-то непонятное «состояние полной готовности к войне», а, по мнению ряда современных исследователей – упредить германское нападение ударом Красной армии, не дожидаясь завершения стратегического развертывания.
Однако у Сталина имелась весомая причина считать эти настроения паникерскими: реальное соотношение военных сил.
Молотов в ноте правительству Румынии по поводу передачи Бессарабии, и Сталин в речи перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года практически дословно повторили, видимо, полюбившуюся им фразу: «Военная слабость СССР ушла в прошлое».
Историки по-разному объясняют военную катастрофу лета 1941 года, но уж точно не в материально-технической стороне следует искать причину. Опубликованные данные опровергают мифы об «истории, которая отпустила нам мало времени», «подавляющем превосходстве противника» и «одной винтовке на троих».
К началу войны СССР имел под ружьем 5 млн. 774 тыс. 200 человек, 303 дивизии и 19 бригад сухопутных войск и ВДВ, 25784 танка, 24488 самолетов, 117581 орудие и миномет, в том числе в первом эшелоне 190 дивизий, 3 млн. 289 тыс. 851 военнослужащего, 15687 танков, 10743 самолета, 59787 орудий.
Германская армия вторжения насчитывала 145 дивизий, 3 млн. 920 тыс. 100 человек, 3754 танка, 4322 самолета, 40354 орудия и миномета.
При этом советские разведсводки занижали число немецких дивизий до 120-122.
В любом случае, атаковать СССР такими силами было чистой авантюрой.
Сталин руководствовался обычной логикой военного планирования, имеющей дело с количеством дивизий, килотоннами боеприпасов, километрами фронта и миллиметрами брони. Мысль о том, что Гитлер, одержимый идеей расовой неполноценности славян, вообще не считает его армию серьезным противником и намеревается разгромить ее за три месяца, вряд ли могла прийти ему в голову.
Вот другой информации Зорге – о том, что Япония нападет не на Советский Союз, а на США – Сталин поверил и немало от этого выиграл, перебросив в критический момент под Москву сибирские и дальневосточные дивизии. Здесь все выглядело логично и правдоподобно.
Как бараны подвели советскую разведку
Накануне войны случилась еще одна история, которую, говорят, по сей день изучают во всех разведшколах мира.
То ли начальник ГРУ Филипп Голиков, то ли его подчиненные придумали безупречный, по их мнению, критерий, позволявший судить о намерениях Германии.
Они рассудили, что подготовка к войне против холодной России обязательно должна включать массовый забой овец для пошива полушубков, что в условиях рыночной экономики должно было обвалить цены на баранину.
Советская агентура по всей Европе получила задание отслеживать эти цены, а поскольку они оставались стабильными, был сделан вывод: в 1941 году нападения не случится.
Разгадка крылась все в той же запредельной самонадеянности Гитлера. Как показал плененный под Сталинградом Фридрих Паулюс, в канун войны генерал-квартирмейстер германского генштаба и главный разработчик «Барбароссы», фюрер заявил ему: «Никакой зимней кампании не будет. Я категорически запрещаю говорить мне о зимней кампании».
По ту сторону будущего фронта
Германская разведка накануне войны работала еще хуже.
Помимо тотальной закрытости советского общества, у этого имелась и другая причина.
Существуют разные объяснения таких действий руководства Абвера, но адмирал Канарис и его ближайшие помощники Лахузен, Остер и Пикенброк систематически и, видимо, сознательно занижали возможности Красной армии, как по количеству дивизий, так и, особенно, по качеству вооружений.
Вскоре после начала войны Гитлер утратил былое доверие к Канарису и его сотрудникам, а впоследствии все четверо были обвинены в измене и казнены.
Политическая разведка Шелленберга располагала первоклассными специалистами по дестабилизации других государств, организации переворотов, провокациям и спецпропаганде, похищениям людей и убийствам, графологами, криптологами и химиками, но не имела профессиональных военных аналитиков.
Многие советские дивизии, во второй половине 1930-х годов реорганизованные из кавалерийских в танковые, продолжали числиться у немцев кавалерийскими до начала войны.
Полным сюрпризом оказалось для них наличие у СССР танков Т-34 и КВ, которых к 22 июня 1941 года в войсках имелось соответственно 1225 и 636, а также реактивных минометов.
Уже 11 августа 1941 года начальник немецкого генштаба Гальдер сделал вывод: «Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс Россия, который сознательно готовился к войне со всей безудержностью, свойственной тоталитарным режимам, был нами недооценен».
Фельдмаршал Кейтель на допросе 17 июня 1945 года показал: «До войны мы имели очень скудные представления о Советском Союзе и Красной армии».
«Вся русская кампания, – писал после войны генерал Эрхард Раус, – войдет в историю как одна гигантская импровизация. Старшие командиры… просто не понимали, с чем им предстоит столкнуться».
Бывший сотрудник оперативного отдела генштаба Фейерабенд признал: «Германская разведка почти не заметила происходившего в это время перевооружения Красной армии».
Гитлер, обычно не склонный к самокритике, в разговоре с Гудерианом осенью декабре 1941 года заявил: «Если бы я знал, что у русских действительно имеется такое количество танков, я бы, пожалуй, не начинал эту войну».
Автор: Артем Кречетников; Би-би-си, Москва
