Это был 1983 год, мой первый год работы в Артеке. Мы уже слышали про какую-то американскую девочку, про ее письмо Андропову. И когда только прошел первый слух о приезде Саманты Смит, мы не обрадовались. Всех иностранцев и так в «Морской» возили каждый день, только и делали мы, что лагерь надраивали, а тут еще такое внимание со стороны прессы ожидалось! Мы даже заочно называли девочку “Саламандра”, так она нам заранее не нравилась. И тут вызывает меня начальник «Морского» Савельев, Валентин Антоныч, и говорит: «Сахатова, я тебя “продал”, будешь работать с Самантой». Я в панике: «Почему это именно я! Я ничем не провинилась… такая ответственность…». А он мне объясняет, что я одна такая вожатая, кто по-английски свободно говорить может. Да еще и в «Морском» работает.
Саманту должны были поселить в Синем корпусе (там самые лучшие условия были), а я -то работала с другим отрядом. На «Синем» были вожатые Боря Пухов из Костромы и Галя (кажется так ее звали, тоже костромичка-студентка). А на время пребывания Саманты я должна была им помогать, т.е. быть с американской девочкой и ее подружкой.
Наташа Каширина из Ленинграда была в том отряде, она тоже была англоговорящая (у нее мама учитель английского), да и остальные дети что-то умели в этом плане. Так как кровати Наташи и Саманты «почему-то» оказались рядом, то девчонки и подружились, как собственно и планировалось.
К приезду Саманты нам велено было подогнать форму на Наташе, чтоб хорошо сидела, мы подшили юбку (хотя форму портить всякими отрезаниями строго запрещалось), но начальство сильно шумело, что некрасиво, ну мы и отрезали. Боялись, конечно, но пронесло, случай уж больно исключительный.
Саманте форма артековская очень понравилась, она спросила у меня, можно ли ей оставить ее на память. Замдиректора мне на этот вопрос задумчиво так протянула: «Ой, не знаю, Сахатова, как ты будешь за ту форму расплачиваться.» (Кто работал в Артеке, знает, что за каждую потерянную вещь вожатые платили из своего кармана, поэтому очень часто в зарплату получать было практически нечего, поэтому мы считали эти несчастные кепочки каждую минуту, а также шорты и футболки, которые дети умудрялись забывать везде и всегда, а все стоило много). Я аж растерялась. То есть генсек Андропов приглашает в страну людей, а платить за что-то должна я? В конце концов я с этой мыслью смирилась, девочка-то была прекрасная, я уже ее воспринимала не как «посла мира», а как мое артековское дитя, почему бы мне и не подарить ей форму, что мы, мало кому должны что ли? Но все как-то уладилось без моих благих порывов, дали форму и Наташе. В ней-то она и была, когда Саманта встретилась с ней в Ленинграде (хотя по правилам форму нужно было сдать).
До приезда Саманты нас, конечно, инструктировали, как себя вести, не лезть без дела в теле-фото-камеры, не болтать о чем попало с вражескими корреспондентами, политинформации проводили, пугали тем, что введут «военное положение» (шутка начальника) и все будем жить в лагере. Вожатые же, в свою очередь, настраивали своих детей на то, что не надо пытаться постоянно фотографироваться с Самантой, просить автографы и приставать по пустякам. Так и было. Никто не пялился на нее, но и без внимания она не оставалась.
Все было нормально. А вот столовая Морского была в процессе капремонта и к тому сезону еще не была готова. Мы водили детей в «Горный». Сколько там ступенек вверх ползти, кто помнит? Ту лестницу звали в народе «сбрось кило». Но к приезду высоких гостей ремонт в нашей столовой (ура!) закончили и даже умудрились втащить туда огромную пальму, ее, разобрав часть пола, в середине посадили прямо в землю. Та пальма до сих пор там и стоит и вымахала так, что во время последней реконструкции для нее специальный колпак на крыше сделали.
Короче, инструктаж мы восприняли серьезно, вожатых в кадрах кино- и фотосъемок практически не было. А вот плаврук Вася был везде, его по всем каналам показывали (он не стеснялся позировать).
В день приезда Саманты начальник Артека 100 раз меня спросил: «Сахатова, скажи честно, ты по-английски понимаешь или нет?!!!» Я уж и сомневаться со страху начала. Кстати, первый автобус с корреспондентами «забыли», в Симферополе, второй послали по не той дороге, поэтому, когда семейство Смит появилось у нас на костровой площади, их встречали только артековцы, но минутой позже появились уже и журналисты.
Боже, как они бежали! Каждый хотел быть первым, мчались по головам друг друга, кому камеру разбили, кому очки. Как будто Саманта должна была через 5 минут исчезнуть. Все наши жутко волновались, поэтому ребенка повели в корпус бегом. Все почему-то бежали, психоз видать напал. Посмотрели Смиты на Морской, спросили ребенка , и она решила жить с детьми в лагере. Папа только условие поставил: оградить девочку от журналистов.
И вот тут началась наша прекрасная жизнь с Самантой и Наташкой. Никакие корреспонденты нам не докучали, куда они делись, не знаю. Детки все с ней возились, бантики дарили (Саманта очень хотела бантики, у них ведь так не носят), а мы их завязывали, купались, в отрядных делах участвовали. Все дети ее очень полюбили, все с ней общались с удовольствием, но никто не докучал. Спать в «абсолют» (так в Артеке называют «тихий час») моих девчонок никто не заставлял, мы это время на пляже проводили.
Вот во время «абсолюта» к нам подплыла спасательная лодка, там загорелый спасатель сидит. Предложил нам на лодочке покататься, мы втроем сели. Так хорошо все сначала было. А потом появился какой-то грозный дядя на катере, стал нашего спасателя ругать, как-де он мог такую важную девочку в лодку посадить и совершать несанкционированные морские прогулки, да еще без спасательных жилетов! А кто их видел, жилеты эти в то время? Я не видела. Дитя американское глазенки таращит, хоть смысла и не понимает, а чувствует, что скандал какой-то. В общем, Саманту я успокоила, что ничего дурного мы не сделали, а дядьке просто жарко, вот он и ругается. Интересно, с какого он ведомства был и как оказался средь Черного моря ни с того, ни с сего? И как он нас в море увидел? Тайна это для меня до сих пор. Хорошо работали некоторые службы, незаметно. Что потом было спасателю – не знаю. Даже не помню, видела ли его после. До сих пор удивляюсь, что меня саму на месте не расстреляли за самоуправство или не уволили на худой конец.
Саманта вела себя в лагере очень мило и естественно, ни капли «звездной болезни». Но и ее не выделяли, куда все, туда и она (исключая «абсолюты»). Зарядку по утрам делала, в море окуналась со всеми, визжала, как все. Ее первая реакция на море: «Ольга, что с водой? Она соленая! У нас в Мейне в озере вода пресная.» Это мы исправить не смогли, да она потом и привыкла.
Когда проводили День Нептуна в «Морском», мне дали роль Сплетницы. Так было всегда: я себя чувствовала Джульеттой или Дездемоной, а играла всяких кикимор и прочую нечисть. В книге Саманты «Путешествие в Советский Союз» (см. фото) можно увидеть меня в шали и с большой черной папкой в руках, куда я, по сценарию, записывала всякие сплетни про вожатых. Потом Нептуну про то докладывала. В конце концов черти, во главе с Лешей Ункуровым, меня в море за те самые сплетни и сбросили. Когда они меня раскачивали за руки-за ноги, то успели-таки спросить: «Сахатова, контра, ты плавать-то умеешь?». И с долгим криком «Не-е-ет!» я полетела в черную пучину. А сверху еще кого-то толстого бросили прямо мне на голову. Насилу выплыла. Но это было в конце праздника. А в начале я подошла к Саманте в своем дурацком прикиде и как гаркну: «Что ты знаешь плохого про вожатых, а ну говори быстро!!!» Она сначала так испугалась, но быстро меня узнала и никаких обличительных показаний не дала. Праздник был очень веселый, только у меня потом голова болела.
Кстати, фотографии не врут, Саманта была исключительно красивым ребенком, с очень яркими красками на лице. (Коля Набока, вожатый наш, так это прокомментировал: «А что ж, крокодила ж не пошлют».) А если прибавить к этому ее постоянную готовность улыбаться (причем не чисто по-американски, для проформы, а от полноты жизни, от радости, что ты есть, и все у тебя хорошо), то от нее глаз было не отвести.
В столовой как-то бегут ко мне наши дети: «Переведи, что она говорит, не понимаем.» А Саманту интересует, почему у мальчика рубашка грязная, вся в пятнах. Не могу же я сказать, что в нашей кастелянной форму меняют через 10 дней, а не по мере загрязнения. Сочиняю, что мальчик художник, вот только что испачкался красками, он обязательно после ужина переоденется (а сама того мальчика уже чуть не съела глазами за несоответствие советским идеалам). Или второй вопрос, глядя на сосиски: «Что это такое? Сосиски?!! А почему они желтые?!!» (И это в пору дефицита продуктов, когда рады были любым изделиям, хоть как-то напоминающим сосиски и колбасу). Я что-то плету про особый сорт. Саманта ЭТО есть отказывается. На погашение возможного мирового скандала летит завстоловой с огромным подносом, на котором всякие явства стоят, которых в меню и не было, а тут есть. Саманта пугается, что все это она должна съесть, а она точно не сможет. Мы ей разрешаем есть, сколько может, конфликта нет.
Еще одно. Были запланированы какие-то пресс-конференции Саманты с детьми из всех лагерей . Одна точно была. Там Сэм рассказывала про то, что хочет стать ветеринаром и про то, что любит играть в бейсбол. Помню, что трудно было объяснить нашим детям, что это за игра такая. А вот вторая не состоялась. Дошли слухи, что папа Саманты за это запросил денег. Ну что ж, американцы всегда умели ценить свое время. Мне кажется, что папа был идейным вдохновителем в семье. Он и помогал дочке книгу про Советский Союз писать. Я думаю, что и письмо Андропову они вместе писали. А на что еще нужны родители, как не помогать своим детям?
Перед праздником (всеобщий, артековский, в честь Саманты устроенный, всему миру будут показывать), интересуюсь у руководства, на чем мы втроем поедем на центральный стадион (а это километра полтора под гору по пересеченной местности). А мне вежливо отвечают, что мы и пешком вполне можем. Мы-то все можем, я просто думала, что по протоколу что-то другое предусмотрено, ведь гость Такого уровня, а нас пешком отправляют. А Саманта-то из Америки, там, если помните, все на машинах ездят. Ну мы и пошли. И мы весело дошли, какие-то байки рассказывали. Встретили вожатого «Речного» лагеря, который нес полдник своему отряду, штук 40 шоколадок. Саманта так завистливо протянула: «Он наверное очень богат, вон у него сколько шоколада…» Естественная реакция советского джентельмена, который, даже не понимая, о чем говорит юная леди, всегда готов сделать даме приятное – он тут же бах – шоколадку дитю. И нам с Наташей. Так что было чем заняться, пока шли.
Выход Саманты на стадион остался незамеченным, мы тихо пришли, поднялись на свои места и сели. Только тут ее репортеры увидели, им же позволили появиться наконец. А никакой помпы и снимать особенно нечего, после чего она взяла шарик и стала на всех смотреть сквозь него. Через шарик веселее было, дитя ж совсем, 10 лет, одиннадцатый шел…
Как-то в «абсолют» на пляже Саманта учила меня петь свою любимую песню. Это из «Звуков музыки» (или мне так кажется?). Песня очень милая, про эдельвейс. Про то, как этот прекрасный яркий цветок счастлив меня приветствовать каждое утро. Я тогда изумилась, что Сэм не знает детских песенок. Просто я не могла предположить, что не было в Америке индустрии детских песен, стихов, речевок и пр. (Шаинского бы на них наслать). А я Саманту научила петь нашу песню, она была очень популярна в «Морском» и называлась соответственно «Морская душа» (Примечание «Артековца» – эта песня была очень популярна во всем Артеке). Когда дети пели это всем отрядом, они обнимали друг друга за плечи, раскачивались в такт мелодии и на словах “Морская душа, морская душа всегда молодая” наклонялись все вместе (это напоминало волны моря). И Саманта с ними. Ей так эта песня нравилась…
Когда у нас была последняя линейка, мы все провожали Сэм из Артека, все наши дети из отряда стояли на костровой, и Саманта сказала, что хочет спеть эту песню напоследок, со всеми вместе. Мы пели, так грустно было. Знаете это чувство, когда от тебя уезжают дети? Сердце не на месте, глаза полны слез, а старший давал инструкцию не плакать перед детьми, не разводить сырость. В большинстве случаев наши дети уезжали от нас надолго, но потом писали письма, приезжали, мы к ним ездили в гости то в Грузию, то в Армению, то в Латвию. А Саманта уехала безвозвратно.
Кстати, эту последнюю линейку снимали все мировые вещательные компании, и только у советского оператора именно на этом месте кончилась пленка (эпоха тотального дефицита). Так что программа “Время” показала совсем куценький репортаж об отъезде Саманты. Я его целиком в Америке смотрела, в записи.
А вечером того дня было массовка. Все танцевали на костровой, все моряне, дети и взрослые, все журналисты. Помню, как Джейн подхватила какого-то “вражеского” журналиста, он мне очень не нравился, все норовил то к Саманте подобраться, то к какому-нибудь вожатому со своими, как нам тогда казалось, иезуитскими вопросиками (вы видите, что в наших головах тогда творилось?) и стала лихо с ним отплясывать. А потом он меня подхватил, и совсем не страшный он оказался , а наоборот веселый. И вообще после тех 4 дней мое мнение об американцах сильно изменилось.
После этого я виделась с мамой Саманты Джейн Смит в Артеке, уже после гибели ее мужа и ребенка. Узнала я о приезде Джейн случайно. Я сидела дома в декретном отпуске с маленькой дочкой и кто-то из вожатых- «морян» сказал, что завтра линейка памяти Саманты. Я решила пойти, хотелось Джейн увидеть. Начальство в Морском к тому времени уже поменялось, и Елена Георгиевна удивилась, увидев меня в лагере, никто ж не звал, а незваный гость…(сами знаете).
Стою я где-то неподалеку от костровой нашей, слушаю Джейн, плачу, Саманту вспоминаю. Тут линейка закончилась, я робко у Джейн спрашиваю: «Может, вы меня помните?» Она как закричит «Олга!», стала меня обнимать, я на ней вишу без сил, а люди с камерами вокруг удивляются, что это за незапланированные встречи. В 1989 и 91 г.г. я ездила работать в Америку , в лагерь им. Саманты, это Джейн постаралась. А в 1998 я была в том лагере уже со своей 13-летней дочкой.
В Америке у меня в отряде были девочки из самантиной школы. Они очень интересовались, как Саманта вела себя у нас в Артеке. Я им много чего рассказывала. И мне было так приятно от них услышать, что у себя дома, после поездки в СССР, Саманта совсем не зазнавалась, а вела себя, как и прежде. Ее и там, дома, очень любили.
Кстати, в 1991 г. я с Наташей Кашириной (артековской подружкой Саманты)работала в американском лагере. Она к тому времени совсем не изменилась, слегка повзрослела, совсем слегка. Помню, когда мы в свой выходной выехали из лагеря в город и хотели попить пива в баре, Наташе пива не дали. У нее с собой документа не было, а бармен заподозрил, что ей еще нет 21 года.А ей уже чуть больше было. Наташа там и замуж сразу вышла за Стива, тоже вожатым работал в американском лагере. Очень красивая пара получилась.Стив похож был на Элвиса Пресли, только лучше.А потом мы не общались с Наташей. Жаль…
Откуда-то я знаю (не помню, кто рассказывал), что весть о гибели близких пришла к Джейн, когда она занималась дома в тренажерном зале. Она как закаменела, но тренировку довела до конца. Такая вот шоковая реакция. После похорон Джейн собрала все вещи Саманты и сложила к девочке в комнату, куда больше никогда не заходила. Потом она создала Фонд им. Саманты. Я думаю, такая вот активная общественная жизнь помогла ей как-то справиться с ее огромным горем.
Вспоминала Ольга Сахатова.
Следует сделать несколько уточнений. В частности к тем частям рассказа Ольги, где она говорит не о том что видела, а со слов других, или по слухах. Например насчет того, что папа помог Саманте написать письмо. Даже в книге Саманты написано, что журнал об Андропове она читала с мамой. Потом спросила маму, почему она не напишет Андропову, а та ей сказала:”А ты возьми и напиши….” Мама помогла с адресом. Насчет денег за вторую пресс-конференцию сказать сложно, мне кажется, скорее всего Смиты и отказались от нее только потому, что им надоели постоянные вопросы их 10-летней дочери. Ребенок же. Кроме того зачем американцам были нужны советские «деревянные» рубли? Слух же о деньгах мог возникнуть исключительно на почве того, как тогда пропаганда рисовала американцев. Мол деньги на первом месте.
Далее о тренажерном зале. В журнале «Yankee» 1988 года есть интервью с Джейн Смит, где она говорит, что об аварии она услышала в аэропорту, где ждала прибытие рейса. С подругой она на машине поехала на место катастрофы, там все сгорело… Она знала, что выжить не мог никто. А в тренажерный зал она пошла след. утром, что делала каждое утро – в 5:30 утра. Перевод: «Я практичный человек. Я знала, что утром все будут знать о трагедии. Я хотела быть подготовленной, чтоб суметь справится с предстоящим».