Из газет полувековой давности: «КГБ СССР арестованы за нарушение правил о валютных операциях и спекуляцию Рокотов Я.Т., Файбышенко В.П., Эдлис Н.И., Попов С.К., Лагун И.И., Паписмедов Я.О., Паписмедов Ш.О., Паписмедов И.М. и Ризванова М.Л. (…) Указанные лица скупали в крупных размерах у иностранцев валюту и золотые монеты, а затем перепродавали их по спекулятивным ценам (…), не занимались общественно-полезным трудом, разлагающе влияли на неустойчивых граждан и, вступая в преступные связи с иностранцами, унижали достоинство советских людей…»
Основные события, связанные с этим делом, развивались в мае-июле 1961 года.
Хрущевский гнев
«Дело валютчиков» 1961 г. очень нашумело в свое время, часто его вспоминают и сегодня. Чтобы не повторяться – напомним лишь суть.
После смерти Сталина в СССР начали все чаще ездить иностранцы – туристы, члены делегаций. И возникли бизнесы, завязанные на неофициальных отношениях с «гостями»: фарцовка, скупка валюты, золота (монеты контрабандой возили в Москву арабские офицеры, учившиеся в наших академиях). Вдоль всей Тверской (тогда улица Горького) стояли юноши, наметанным глазом узнававшие в толпе «не нашего человека» и предлагавшие за доллар не официальные 90 копеек, а, например, пятерку. Заработала целая система, где рубли и валюта обращались миллионами, золото – килограммами… Заправляли в ней Ян Рокотов (Косой), юный Владислав Файбышенко (Владик) и аспирант Плехановки Дмитрий Яковлев (Димыч).
Накрыли. Судили. По УК СССР данный вид преступлений карался сроком до восьми лет. Но Хрущев возмутился. Стране нужна валюта – а какое-то жулье ее перехватывало? И за это всего восемь лет? Закон спешно переписали: до 15 лет. Но и 15 лет Никиту Сергеевича не устроили. На Президиуме ЦК он впал в истерику, ссылался на «трудящихся», возмущенных «гнилым либерализмом», генпрокурору Руденко орал: «Не думайте, что ваша должность пожизненная»…
В общем, Рокотова, Файбышенко и Яковлева (его судили позже) расстреляли. Остальным – безумные сроки.
Без политики?
Но весьма советские юристы, отнюдь не симпатизировавшие подсудимым, не зря мялись. Во всем мире принцип «закон обратной силы не имеет» – один из главных в правосудии. А здесь наказание утяжелялось уже после совершения преступления! Ведь УК как бы предупреждает гражданина: в этом месте шагнешь за флажки – получишь два удара палкой. Два. Но не десять! Не сто! Не пулю! А получилось – он шагнул, а государство почесало в затылке и сказало: два удара несолидно как-то. Что ж ты раньше, милое, не думало?
Случившееся можно объяснить хрущевским самодурством (это само собой!). Хотя интересная вещь. На старости лет выгнанный отовсюду Никита Сергеевич во многом раскаивался: что Пастернака гнобил, что абстракционистов «пидарасами» обзывал… Но не в «деле валютчиков». Он ведь вышел из комиссаров Гражданской войны. А процесс Рокотова – Файбышенко – сугубо экономическо-уголовный – по сути, был еще и политическим.
Не случайно все началось с жалобы американских коммунистов Микояну и Суслову: как так, мы, идейные борцы, приезжаем в столицу победившего социализма, а здесь у нас какие-то прохиндеи валюту на улице спрашивают! И у Хрущева глаза кровью налились, когда в Западном Берлине бывшие американские дипломаты ему ехидно поведали про московский черный рынок. «Черный рынок»? У нас?! (Страшно далеки эти вожди от народа.) Страна на подъеме, Гагарин в космос летает, «нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме» (это Никита Сергеевич провозгласит через несколько месяцев). Что – жуликов-валютчиков тоже в коммунизм брать?
Рокотов…
В просьбе о помиловании (см. цитату справа) Ян Рокотов писал, что «переродился» и тоже готов строить коммунизм. Чего не напишешь, чуя у затылка пистолетное дуло! Скорее он молил: дайте отсидеть свое – а потом я клянусь жить тихо-тихо.
О коммунизме мечтал отец Рокотова, член партии с 1919 года. Но как-то он по судьбе сына не проходит: то ли семья рано распалась, то ли (есть упоминания) литературного критика Тимофея Рокотова, очень правильного, очень верноподданного, перед войной посадили. А мать умерла давно, вскоре после рождения сына. Яна воспитывала бабка. В детстве он по-дурацки потерял глаз – отсюда пожизненная кличка – Косой. В старших классах заделался «стилягой». Только в отличие от всяких «мажоров» крутых пап-мам не имел – потому, когда попался на мелкой спекуляции, заступиться было некому. При аресте сбежал, его поймали, из-за побега наказание утяжелили – дали восемь лет.
На лесоповале он, щуплый и городской, не выполнял норму. И блатные его страшно били – за то, что хилый, за то, что столичная штучка, за то, что вся бригада из-за него недополучает пайку. От постоянных побоев дошел до безумия. Но, как вспоминают его политические солагерники, к концу срока Ян был уже на какой-то нетяжелой «придурочной» должности, проворачивал всякие внутрилагерные махинации – и на волю, например, вышел в непонятно как добытом новеньком костюме. Повезло? Или все проще: согласился стучать и тем откупился от лесоповала? А чего? Блатных ему, что ли, жалеть, которые над ним измывались? Власть любить тоже было не за что, она его за колючку бросила – ну так и жрите друг друга! А он, Ян, как-нибудь сам по себе…
Перед казнью
«Ведь я не убийца, не шпион, не бандит»
«(…) Я приговорен к расстрелу. Преступление мое заключается в том, что я спекулировал иностранной валютой и золотыми монетами. Ко мне два раза применяли обратную силу закона… Я очень прошу Вас сохранить мне жизнь. Во многом я заблуждался. Сейчас я переродился и совершенно другой человек. (…) Мне 33 года, я буду полезным человеком для советского государства. (…) Ведь я не убийца, не шпион, не бандит. Сейчас прояснился ум у меня, я хочу жить и вместе с советскими людьми строить коммунизм. (…) Очень прошу помиловать меня».
Из письма Я. Рокотова Н. Хрущеву. 22.07.1961.
Вернулся в Москву, жил с теткой в комнате в коммуналке. Но ведь столько лет потеряно, охота наконец пожить по-людски. А для этого надо зарабатывать. И Рокотов начал выстраивать свою подпольную сеть. Одновременно состоял «на связи» в районном ОБХСС, регулярно сдавал то конкурентов, то просто мелкую рыбешку (и многим мальчишкам сломал жизнь) – потому его не трогали: «наш агент». Шли деньги, машина крутилась. Словно чувствуя, что однажды малина кончится, Ян гулял вовсю: кабаки, бабы… Одной из его подруг была бывшая любовница Берии, растившая дочку от Лаврентия Павловича, – возможно, Яну льстило, что главный по лагерям и посадкам гниет в позорной могиле, а он, недавний зэк, сейчас спит с его женщиной.
Честно признаюсь, симпатий у меня Ян Тимофеевич не вызывает. Это не диссидент, пострадавший за убеждения. Циник, стукач, барыга. Говорят – «энергичный», «деловой»… Ну, дорвались после перестройки такие «энергичные-деловые» до своего шанса – и что? Но для понимания личности – информация полезная.
…и другие
При этом старый лагерник Варлам Шаламов, читая судебные отчеты, пометил в записной книжке: «Московские валютчики держались с большим достоинством, чем троцкисты в тридцатые годы». Что ж, идеалисты-троцкисты творили дивный новый мир, а потом этот мир их пустил под нож – было от чего сломаться. Здесь же люди иллюзий не строили. Файбышенко вообще от адвоката отказался: «И меня не спасете, и себе жизнь испортите».
Слова Шаламова я зачитал человеку, который присутствовал на одном из заседаний суда. В редакцию «Московской правды» в те дни прислали пропуск, и Борис Пиляцкин, молодой репортер, решил сходить – не чтобы писать, а просто из любопытства. Сегодня Борис Арнольдович, мэтр журналистики, вспоминает: да, никто из подсудимых не юлил, не хныкал. Рокотов, хорошо одетый, с модной стрижкой, четко отвечал на вопросы. Вообще у моего собеседника свое впечатление: возможно, людям сказали, что надежд никаких, процесс особый, единственный шанс облегчить участь – все признавать.
Но любопытным мне показалось и другое его воспоминание. Действительно, дело было шумное. Но чтобы народ так уж возмущался… О валюте тогдашние граждане представления не имели, Рокотов с Файбышенко дурили не рядовых обывателей, а государство – ну и ладно… Может, потому пресса больше упирала на «классовые чувства», перечисляя изъятое: «344 тысячи рублей, 1524 золотые монеты…» (Одной из подсудимых эти перечисления аукнулись страшно: она доверилась сокамернице-уголовнице, пообещавшей передать весточку родным, дала адрес матери – а уголовница решила, что у той обязательно чего-то еще припрятано и «с целью ограбления» мать убила.)
Прокурором на процессе был Г. Терехов – сильный юрист, умный человек (сужу по уважительному отзыву о нем А. Солженицына в «Архипелаге ГУЛАГ»). Защиту держали в ежовых рукавицах, но, как вспоминала адвокат Ф. Баазова (она защищала Я. Паписмедова), Терехов дал понять: не возмущайтесь, мы здесь все под контролем КГБ. В свою очередь ветераны-чекисты охотно рассказывают, как была вскрыта сеть валютчиков, пишут, что КГБ даже просил о снисхождении к Яковлеву – туберкулезник, сотрудничал со следствием, – да прокуратура отказала. И все ныне признают: «вышка», да еще задним числом, – это было чересчур. «Обратная сила». Да и подсудимые, что ни говори, никого не убили, не изнасиловали…
Но тогда Никита Сергеевич вел страну в коммунизм, где всяким рокотовым места не было.
Правда, через несколько лет слова «нынешнее поколение будет жить…» уже вызвали ехидные усмешки.
…В 2003-м «Известия» опубликовали воспоминания одного бывшего офицера разведки, работавшего в 1980-е в ГДР. Он рассказывал про молодого коллегу и, в частности, про случайно зашедший разговор о «деле Рокотова». Коллега тогда заметил: «Эти валютчики пошли на преступление, зная, что в худшем случае отсидят по десять лет. Если бы знали, что получат «вышку», они бы, возможно, на дело и не пошли. Государство их просто обмануло».
Молодого коллегу звали Владимир Путин.
