От Петра Иваныча

В романе Лазаря Карелина «Змеелов» (абсолютный бестселлер начала 1980-х) отсидевший в тюрьме продавец размышляет: «Передо мной два пути: или попробовать жить честно, или снова идти в торговлю». Интересная альтернатива. В сознании советских людей само слово «торговля» было синонимом жульнических махинаций и неправедного богатства. А продавец, зав.секцией, директор магазина – это непременно «торгаш» и «вор».
Отчего так получилось?
Дело в том, что в Советском союзе было много чего прекрасного – например, полёты в космос, щедро финансируемая фундаментальная наука, энтузиазм молодёжи на великих стройках типа БАМа. Что было – то было, не отнимешь. Но кое-чего не было или было крайне мало. Я не о свободе слова. Я о простом, о земном. О колбасе и сыре, о пальто и брюках. Нет, советские люди, конечно, не ходили голодные и оборванные. Но уж больно скуден был ассортимент еды и одежды. И год от года становился все скуднее и скуднее. Особенно по сравнению с Европой и даже на фоне братских социалистических стран – от Болгарии до Польши.
Это, конечно, не значит, что копчёной колбасы и элегантных туфель вообще не было. Они были! Но их было мало. А с годами их становилось всё меньше и меньше. Поэтому дефицитные вещи – продукты и товары ширпотреба – можно было раздобыть двумя способами. Или получить официально, через «спецраспределитель». Или достать у продавцов. Как говорится, «из-под прилавка». Иными словами – по блату. То есть по знакомству.
Подружиться с директором магазина было нелегко. Перед ним заискивали обеспеченные и успешные люди – учёные и артисты. Угодить ему было нелегко, денег у него и так куры не клевали. Директору магазина нужны были билеты на премьеру, приглашения на вернисаж, пропуск в Дом кино. Директор магазина – это был пароль, знак всемогущества. И не только директор, но и самый обыкновенный мясник, то есть продавец мясного отдела. Потому что на прилавке лежали ошмётки жира с костями и редкими розовыми прожилками. А мякотью торговали со служебного входа.
Была в семидесятые годы популярная шутка. Разговаривают двое мужчин. Один говорит: «У меня выросла дочь, окончила институт, пора её замуж выдавать, хочу познакомить её с достойным молодым человеком». Другой отвечает: «У меня есть на примете молодой учёный, кандидат наук». – «Да нет, не то! Она таких не любит». – «Есть талантливый музыкант, солист филармонии». – «Да нет, не то! Он ей не понравится». – «А кто же твоей дочке нужен?» – «Ну, например, мясник». – «А что, она у тебя красавица?»
Наверное, сейчас мало кто поймёт, что тут смешного и вообще о чём речь. Молодёжь этого не застала, а люди постарше с удовольствием забыли, как они стремились подружиться с мясником.
Именно подружиться. Потому что, если бы всё решалось только деньгами, – экономика была бы просто рыночная. А она была «блатная». Блат – это рынок под страхом уголовного преследования за спекуляцию. Всё можно было достать хоть и с переплатой, но непременно по знакомству.
Надо было прийти «от Петра Иваныча». Петр Иваныч – это одно из трёх. Либо начальник районного звена, от которого прямо или косвенно зависит директор того магазина, куда ты пришёл со служебного хода. Либо директор соседнего магазина. Либо же давний и доверенный клиент, который уже много лет здесь пасётся. Если у тебя есть хороший Петр Иваныч, тогда нет никаких проблем с получением дефицитных товаров и услуг. Говори: «Я от Петра Иваныча». Плати, сколько скажут, и забирай.
Но сами по себе деньги, без поддержки со стороны Петра Иваныча, в советской системе не работали. И ах, как трудно было человеку, которого жизнь заставляла вступить на путь «блата», нужных людей и полезных знакомств! Честные и порядочные советские люди – и потомственные интеллигенты, и простые труженики – сходились в одном: «Ну, не умею я договариваться! Слов таких не знаю!»
Однако специальные слова и кодовые фразы были. Например, продавцу мясного отдела: «Мясо, значит, по два двадцать… А по три тридцать нету?» Мясник отвечал вполголоса: «Есть по три пятьдесят. Зайдите со двора в подсобку».
В гостиницах никогда не было свободных номеров. Но администратору можно было сказать: «Я по брони Госбанка». Если администратор был согласен, он отвечал «Давайте паспорт». Надо было вложить туда червонец и протянуть в окошечко.
А вот как поступал один мой знакомый, житель прекрасного южного города.
Он приезжал в Москву, приходил в ГУМ, заходил в пустую секцию мужской верхней одежды, подходил к продавцу и говорил: «Мне нужно два модных английских осенних пальто!»
Продавец смотрел на него, как на сумасшедшего, и отвечал: «Не бывает». Но мой знакомый ласково говорил: «Молодой человек, выслушайте меня, пожалуйста. Я хочу купить два пальто. Модных, понимаете? Английских, так? Два, понимаете? Одно себе, другое – вам!» Продавец светлел лицом и шептал: «Как раз сегодня утром подвезли. Пройдите вот сюда» – и вёл его в подсобку.
В фильме «Берегись автомобиля» Андрей Миронов сыграл персонажа по имени Дима Семицветов. У Димы был дом – полная чаша, и даже машина «Волга». Для 1960-х годов это было ой-ой-ой. Для 1970-х и 1980-х – тоже. Потому что Дима работал продавцом в комиссионном магазине. Он мог придержать магнитофон фирмы Грундиг и получить за это деньги. У него был свой круг клиентов, пробиться в который было непросто.
Комиссионный магазин – это не просто барахолка или секонд-хэнд.
Для обычных советских людей, которых не пускали в «спецраспределители», и которые не ездили за границу – то есть для 99% советских граждан, – комиссионный магазин был практически единственным местом, где можно было легально приобрести дефицитный заграничный товар. Легально – то есть не связываясь со спекулянтами.
В Москве были знаменитые одёжные комиссионки. Были технические (фото-радио) – на Новослободской, на Комсомольском, на Садово-Кудринской и на Смоленской-Сенной.
Знакомый продавец был очень нужен. Потому что хороший товар сразу распределялся среди своих.
В комиссионках часто продавались совершенно новые вещи. Потому что некоторые советские граждане ездили за рубеж. И привозили оттуда разное барахло, чтобы нажиться вдесятеро. Но многие из них боялись торговать самостоятельно, у себя на квартире. Поэтому они законопослушно несли всякие кофточки, брючки и магнитофончики прямиком в комиссионку. В комок, как говорили тогда. А продавцы бросались звонить своим клиентам.
Но, согласно правилам, вещь нельзя было держать в подсобке. Её надо было вынести в торговый зал. Но можно было пришпилить к ней специальную бумажку, чек. Дело в том, дорогие читатели, что товар у продавца надо было сначала «выписать», а потом этот чек нести в кассу. Зачем, почему? А потому, что товар был в единственном экземпляре. Вот я решил купить какую-то вещь, и говорю продавцу: «Выпишите, пожалуйста!». Он выписывает. И я спокойно иду с этим чеком в кассу, и никто меня не обскачет на повороте.
Более того. Я мог сказать продавцу: «Выпишите, а я схожу за деньгами». Вот как удобно! Можно было выписать на целых два часа. Продавцы этим пользовались. «Покажите мне эту кофточку!» – «Извините, она уже выписана».
Но некоторые опытные покупатели, вернее, покупательницы, говорили в ответ: «Выписана? А до которого часа? Покажите чек. До половины шестого? Отлично! Сколько сейчас времени? Без пяти четыре? Отлично. Я подожду». И ждали, стоя у прилавка. И ровно в половине шестого победно восклицали: «А вот теперь выпишите её мне!»
Продавщица зубами скрипела, но ничего не могла поделать.
Бедная продавщица, которая потеряла вознаграждение от клиентки. Бедная клиентка продавщицы, которая вся в мыле вбегала в магазин без двадцати пяти шесть, но увы! Бедная опытная покупательница, которая маялась полтора часа у прилавка и покупала кофточку более из азарта и злости.
Хорошо, что это закончилось наконец