Кто стрелял в Ленина?
Когда я узнал, что совсем рядом с нашим домом было совершено великое злодейство, я отказывался верить. Эта негодяйка Каплан, стрелявшая в дорогого Ильича, да она сумасшедшая! И уж совсем я удивился тогда, узнав, что на месте покушения установлен камень – в память, а может, в назидание, чтобы не стреляли больше в наших вождей.
С трепетом мы со школьным товарищем подошли впервые к этому камню. Детское воображение воссоздало картину того, что случилось 30 августа 1918 года у завода Михельсона в 3-м Щипковском переулке, где ныне пролегает Большая Серпуховка.
…Ленин пробирается сквозь толпу рабочих к своей машине. Все улыбаются, кричат что-то радостное. Вдруг – выстрелы. Ильич хватается за грудь, падает. Люди в ужасе склоняются над ним. Кто-то уже тащит за волосы орущую Каплан. Ее начинают бить… Самим нам делалось страшно от этой картины.
Только все было по-другому. Тайна покушения на Ленина и по сию пору без ответа. В боевую эсэровскую группу полуслепую Фанни Каплан вряд ли бы взяли. Куда ей в вождя стрелять? Она своего большого носа толком не видела. Так что же случилось тогда?
В 11 вечера Ленин, объяснив собравшимся на митинг рабочим, чем отличается их диктатура от диктатуры буржуазии, вышел на улицу. Уже сгустились сумерки. Стоял гул от голосов, и прозвучавшие выстрелы не расслышались. И только когда Ленин упал, народ на мгновение застыл в ужасе. А потом не кинулся к нему, а стал разбегаться. Один человек, трезвый во всех отношениях, решительный и хладнокровный – помощник комиссара советской пехотной дивизии Батурин, – огляделся и увидел под недалеким деревом одиноко стоявшую женщину. В одной руке она держала черный потасканный портфель, в другой зонтик. Батурин подошел к ней и обыскал. Женщина не возражала. Комиссар ничего подозрительного не нашел, но на всякой случай спросил: «Вы зачем стреляли в товарища Ленина?!» А она и не думала отказываться.
Шофер Гиль погрузил вождя в машину и помчался в Кремль, благо до него рукой подать. Ильич ожил по дороге и в Кремле, возле своей квартиры, отказался от помощи, сам поднялся на третий этаж. В квартире его обследовал консилиум знаменитостей и заключил, что пуля, попавшая в шею, угрозы жизни не представляет. Но лечащий врач В. А. Обух чуть позже записал: «Уклонись эта пуля на один миллиметр, Владимира Ильича, конечно, уже не было бы в живых». Метко, однако, стреляет слепая Каплан.
Нет и не было ни одного свидетеля, который бы видел, как она стреляла. Никто ее не опознал! А сама она, не отрицая, что стреляла, не могла сказать, сколько раз нажала на курок. Батурин пистолета на месте покушения не нашел. В Кремле – нашли.
Через три дня (неслыханная оперативность!) ЧК отправил на место покушения следователя, который исхитрился и нашел четыре гильзы от «Браунинга».
А эмиссар, меж тем не кто иной, как Юровский, – тот самый, что незадолго до того руководил расстрелом царской семьи в Екатеринбурге. Он уже в Москве, и с повышением.
Каплан вела себя странно. Рассказала о себе все, а о тех, кто ее послал к заводу Михельсона, – ни слова: «Я была одна».
Суда, конечно, не было.
3 сентября в 16.00 в кремлевском гараже завели автомобиль (чтобы слышно ничего не было) и ее расстреляли. Сделал это лично комендант Кремля, недавний матрос Балтфлота Павел Мальков. Тело затолкали в бочку и сожгли у стен Кремля. О чем восторженно поведал поэт Демьян Бедный, напросившийся поприсутствовать при расстреле.
Легенды, однако, долго еще оставляли живою Каплан. Ленин якобы простил ее и отпустил куда-то за границу. Где она жила тихо, незаметно, пока не сошла с ума.
А камень, на котором выбито обещание, что он станет первым, краеугольным, в памятнике вождю, так и остался на своем месте. Памятник воздвигли неподалеку, и без этого камня как-то обошлись.
