Двое ростовчан, Александр Расторгуев и Павел Костомаров, оператор и режиссер, несколько лет назад придумали универсальную методику превращения жизни в кино: они раздали жителям своего города камеры и предложили снимать самих себя. Получился фильм “Я тебя люблю”, который так и не вышел в прокат, но успешно гастролировал по фестивалям планеты и киноклубам Москвы. Теперь у него появилось продолжение под названием “Я тебя не люблю”. Здесь героев не несколько десятков, а всего трое: 20-летняя девушка с красивыми глазами по имени Вика Шевцова и двое ее молодых людей – Артем Сотников и Женя Борисов; имена и фамилии сохранены настоящие.
О том, как заставить обычных людей ссориться перед камерой, печь булочки и превращаться в Солярис, Костомаров рассказал в интервью РИА Новости, пока Вика и Женя с достоинством опытных звезд отклоняли просьбы о телесъемках. Любопытствовала Ольга Гринкруг. – Как вы нашли людей, готовых жить на камеру. – Повезло.
У нас кастинг был большой в Ростове, более полутора тысяч человек посмотрели. И из этих ребят, которым было не страшно, вырастает уже второй фильм таким методом. Есть еще третий – такой художник Ваня, он уже снимает себя четыре или пять лет, и там конца-края не видно: это очень большой и сложный материал. – Что от них требовалось на кастинге.
– Мы предлагали им быть откровенными. Задавали какие-то не очень приличные вопросы и вообще лезли за шиворот и в душу. Тех, кто был готов открываться, мы подробно, пристально изучали, интервьюировали, чтобы они болтали обо всем на свете, а потом давали камеры и просили снимать свою жизнь так же, как они могут о ней рассказывать. – Вы их учили каким-то операторским приемам.
По фильму довольно очевидно, что поначалу Вике трудно вписаться в кадр, а ближе к середине она управляется с объективом уже довольно лихо. – Мы их ничему не учили, только просили снимать на широкий угол, не увлекаться длинным фокусом, чтобы камера ближе была к лицу, потому что это трудно физически – снимать длиннофокусной оптикой с рук. Они, может, учились сами – этого я не могу отследить, я слишком в материале все время. У них бывают разные периоды, волны, состояния: иногда долго не снимают, иногда наступает съемочный раж.
А мы сидим, монтируем то, что они приносят. Какую руду они добывают, ту мы плавим, варим, протягиваем, закаляем. – Кстати о “них”: почему на премьеру не приехал первый мальчик – Тема. – Вика осталась с Женей, они давно вместе, хотя у них, как и у большинства пар, живущих вместе, бывают разные периоды.
Посмотрите фотоленту: – Они сегодня ведь впервые смотрели фильм. Не поссорились. – Они частично видели какие-то фрагменты, частично принимали участие в постпродакшне. Но сесть и посмотреть – это в первый раз.
Я, правда, не успел с Женей поговорить, но он никак не проявлял обиды. Понятно, что этот Женя – образ, и он знает это. Многие эпизоды – игровые, там не чистый Женя и не чистая Вика. История слеплена из их мяса и их плоти, но она другая.
– То есть сюжет фильма придуман не Викой, а сценаристами. – Сюжет, конечно, придумываем мы – собрав критическую массу документальной их жизни. Вот идете вы в лес и не понимаете, вы найдете грибы, ягоды или кабана. Нельзя идти, зная: вот найду я кабана, его пристрелю, сделаю из него коврик, мясо запеку.
Вы пошли, не встретили кабана, но встретили ягоды. Они – этот лес: мы не знаем, что мы там найдем. Но из того, что найдем – из коряг и из ягод, из того, что они нам подарят и откроют в своем первоначально девственном лесу – мы варим свой суп, химичим, лепим из них какие-то образы других людей, начинаем просить их помочь какие-то части снять уже в режиме актерском. Хотя “актерском” тоже надо в кавычках иметь в виду.
Это специфическая история. Мы говорим, чего мы хотим от них: вы должны пошептаться, повыяснять отношения, побеситься. Как они это делают – вообще не знаю. Просто получают задание, уходят, их нет день или неделю, потом они приносят что-то и говорят: “Мы вот как-то так поняли”.
Мы говорим: “Ну классно. А теперь давайте вы будете печь булочки”. – Кто они вообще для вас. Натура, которую вы наблюдаете.
Друзья. Объекты эксперимента. – Это огромное счастье – щедрые люди, которые вынимали из себя свою жизнь, плоть и чувства и дарили нам, чтобы мы в это игрались. Вынимали из себя какие-то блоки и кости, из которых мы лепим какой-то конструктор “Лего”.
На самом деле это взаимное изменение, они тоже сильно влияют на нас. На период съемок ты все время думаешь о них, чувствуешь их, спрашиваешь о них, помогаешь им в их жизни. Это сотрудничество, которое становится взаимной правкой. Они такие океаны, где бывают штормы и затишья.
Что-то выбрасывает на берег, а мы там бегаем, собираем и складываем янтарь в кучу. А потом начинаем с этим океаном устраивать Солярис: он начинает вести себя не просто как стихия, а как живой организм. Вот этот момент трансформации просто моря в море играющее и живущее происходит во второй трети строительства фильма, когда они начинают становиться актерами. А так как отношения уже сложились близкие, они начинают прекрасно играть себя.
Профессиональный актер отличается от непрофессионального только тем, что может не себя сыграть. – Вы сами себя могли бы в таком формате снимать. – Мне “слабо”. Я не настолько свободный и открытый человек.
Это должен быть особый психотип. Когда ты его находишь, можно начинать с ним играть в эту игру, но он должен быть способен играть в эту игру сам с собой. А мы просто монтируем, сочленяем. – Вы могли бы снять нечто подобное не в Ростове, а в Москве.
– Конечно – мы и хотим это делать, у нас есть глубоко разработанная методика, и мы в нее верим, считаем новой, правильной, живой. Мы не можем смотреть на кино, где актеры встают на метку, поворачиваются в нужный свет и говорят текст. Весь этот ужас, балет этот, танки брестские, солнцем утомленные – невыносимо уже все это старомодное, прошлогоднее, прошловековое кино воспринимать как метод рассказа истории. Нам кажется, что это сплошная пудра, грим и пыль.
Мы хотим вот таким заниматься. Нам кажется, что это кривое, косое, нерезкое, грязное, исцарапанное и неслышное, но – настоящее. Мы предлагали разным людям, но не можем найти человека, который получает от этого такой же кайф, как мы, и может это запустить. Мы придумали, как сделать сериал, абсолютно коммерческий и работающий.
Сейчас мы вместе с Алексеем Пивоваровым попробуем это применить к социальной активности думающей части Москвы, но пока не нащупали формат. Сейчас самое начало пути – как четыре года назад, когда мы просто давали людям камеры и не знали, они нам вообще их принесут назад или как. Нас кинуло в новую стихию, и мы нащупываем, как абсолютно вулканический, подвижный, готовый к детонации материал социальных страстей трансформировать в образы, в кино. Даже делаем как бы новости, репортажи, близкие к журналистике, но так, чтобы каждый ролик был законченным мини-фильмом.
Это интересная задача: до того мы делали академичные вещи типа Попогребского, теперь кидаемся в разные крайности. И это очень радует, потому что нет ничего хуже, чем рутинная, размеренная жизнь, от которой Вика сама начинает выть и говорить: где же романтика. Где же чувства. – Вика утверждает, что они с Женей снова начали снимать друг друга.
Значит ли это, что вы будете что-то домонтировать. – Версий было огромное количество, мы перемонтировали вплоть до последнего момента. Совершенно внезапно, в последний месяц, когда уже идет постпродакшн, мы добавляли эпизоды, потому что они приносят новое, и ты видишь, что оно может поменять всю структуру твоего карточного домика. Ты вынешь все, он обрушится, и надо уже заново собрать все по-другому.
Таких моментов разрушения и воссоздания заново было огромное количество. Это одна из больших радостей делания кино: ты можешь править мир. Реальный мир ты исправить не можешь, только принять его или мучиться, не принимая. А здесь ты можешь все менять.
Но сейчас мы в этой истории поставили точку.
Статья взята с: http://ria.ru
