В 1959 году журналисты газеты «Советская молодежь» Б. Куняев и Я. Мотель по горячим следам попытались исследовать эту историю. Тогда им многое удалось выяснить. Минули десятилетия. Воинский подвиг пяти русских танкистов сегодня почти забыт. Думается, пришло время напомнить об этих отважных людях.
Осень 2007 года, Чиекуркалнс.
Вместе с Александром Ржавиным стоим у бетонного забора, за которым виднеются потемневшие от времени кирпичные заводские корпуса. Теперь тут царит мрак запустения, но когда-то кипела жизнь. До революции здесь располагался знаменитый вагоностроительный завод «Феникс».
В годы войны на этой территории находился немецкий танкоремонтный завод «Чиекуркалнс». Повреждённая в боях германская бронетехника доставлялась сюда эшелонами. Особенно много её стало поступать с лета 1943 года, когда окрепшая Красная Армия начала последовательно и неуклонно громить вермахт на всех фронтах. Рабочих рук не хватало, и немцы привлекали для ремонтных работ советских военнопленных, которые содержались в концлагере, размещавшемся в Риге, на ул. Пернавас. Именно отсюда начал свой путь тот легендарный «Тигр».
В тот день, 18 апреля 1944 года, всё было как обычно. Немецкие слесари, механики и инженеры работали в цехах, военнопленные перетаскивали тяжёлые броневые плиты во дворе завода. Здесь же стояло несколько танков, готовых к отправке на фронт. Два из них уже были заправлены горючим, в них укладывали снаряды. В 18.30 раздался сигнал на обед для второй смены. Во дворе остались только несколько пленных и двое часовых. Жизнь завода как будто замерла. Но вдруг грозно взревел мотор, и один из танков рванул вперёд! Разнеся в щепки высокий дощатый забор, стальной гигант миновал ворота, центральный пост охраны и вырвался на улицы Риги. Пока часовые у входа и на пулемётных вышках приходили в себя, машина уже мчалась в сторону Псковского шоссе…
В 50-е годы журналисты нашли в доме № 7 по улице Старту очевидца побега — Антона Юрьевича Марцинкевича.
— В нашем доме жил главный инженер завода, немец Хейзер. Плюгавенький такой, с черными усиками под фюрера, — поведал он тогда. — Однажды после обеда на улице раздался страшный грохот. Моя жена сидела у окна и видела, как рядом с нашим домом на огромной скорости промчался немецкий «Тигр». Тут же из своей комнаты выскочил бледный, как покойник, Хейзер. Обычно в это время он отдыхал, а тут в одном мундире, с трясущимися руками убежал в сторону завода. Через несколько минут вслед за первым промчался второй танк, видимо, в погоню. Утром к Хейзеру приходил колоть дрова русский военнопленный. Он-то и рассказал мне, что несколько ребят совершили побег на «Тигре». Проломив заводской забор, танк промчался по улицам Старту и Ропажу, уже где-то на Югле вырвался на Псковское шоссе.
Тогда же была записана интересная версия тех событий. Заводской механик К. Е. Климченко, хромировщик А. А. Тесин и рабочий В. А. Антонов несколько раз слышали о втором танке, на котором якобы также был совершён побег из фашистской неволи. По их рассказам, второй танк сумел прорваться через линию фронта и соединился с частями наступающей Красной Армии. Но, увы, это, скорее всего, красивая легенда.
Первый бой они приняли под Инчукалнсом. Немцы подкатили к шоссе противотанковую пушку и пытались ударить по танку прямой наводкой. Целились в большой спешке, и снаряд лишь повредил орудийную башню, но одного из беглецов всё-таки ранило в голову. Наши с ходу сумели двумя выстрелами разбить попавшийся навстречу грузовик с солдатами. На 59 километре от Риги, севернее Сигулды, мотор вдруг начал глохнуть — кончалось горючее. Механик-водитель развернул танк на шоссе и направил его в болото. Оглохшие от грохота и выстрелов, бывшие военнопленные, а теперь бойцы, стали покидать машину. В этот момент подоспели гитлеровцы. Началась перестрелка. Четверо беглецов через поле бросились к ближайшему лесу, раненый скрылся в придорожном кювете. До спасительных деревьев оставалось лишь несколько шагов, когда один из бегущих упал, сражённый пулями. Трое других скрылись в наступающих сумерках в чаще, один из них, видимо, был ранен…
Апрель 1959 года, рассказ Б. Куняева и Я. Мотеля.
Несколько раз мы колесили от Лигатне к Сигулде и обратно, стараясь хотя бы по внешним приметам отгадать, где остановился танк, однако дорога также «молчала». В последние годы Псковское шоссе почти на всем протяжении неоднократно обновлялось и переделывалось, так что редко где сохранило свой прежний профиль…
Как-то в полдень, когда, устав от бесконечных поисков, мы присели на тепловатый от солнца камень на обочине дороги, к нам подошёл невысокий мужчина с худощавым, морщинистым лицом. Попросив огонька, он добродушно заметил:
— Что пригорюнились, молодые люди? В ваши-то годы…
Мы рассказали случайному собеседнику о своих неудачах.
— Постойте, постойте! — воскликнул он. — Да я знаю семью, которая в годы войны укрывала русского военнопленного. В последующие секунды мы вновь (уже в который раз!) на самой большой скорости мчались по направлению к посёлку Лигатне…
Перед нами сидит скромная седая женщина с глубокими, необычайно добрыми глазами. Это она, простая латышская труженица Ольга Ветерс, рискуя жизнью, вместе с мужем скрывала бежавшего из плена советского танкиста. Мы слушаем её взволнованный безыскусный рассказ об этом, и перед глазами встают героические картины недавнего прошлого.
…В этот день Ольга Ветерс не дежурила на переезде, но проснулась рано. Проводив мужа на работу, а дочурку — в школу, она вышла во двор дать корм корове.
Изрядно отощавший за зиму стожок сена под легкой, державшейся на четырёх жердях крышей, находился в нескольких шагах от железнодорожной будки. Молодая женщина протянула руки, чтобы набрать полную охапку душистой, пахнувшей ромашкой и клевером сухой травы, и вдруг в испуге отшатнулась. На стоге под самой крышей лежал незнакомый небритый мужчина. Лицо его было в крови, на ногах виднелись грязные деревянные колодки. Ольга хотела крикнуть, убежать домой, но слова застряли в горле. Ноги не слушались.
— Не бойтесь, хозяюшка. Свой я… — тихо сказал незнакомец. — Нет ли у вас дома табачку, замёрз я очень…
«Что же будет, что же будет?— билась горячая мысль в голове у женщины. А вдруг его увидят соседи?! Ведь все говорят, что они дружат с немцами». А губы уже сами собой еле слышно прошептали:
— Хорошо. Вот придёт из школы дочка Велта, я её пришлю. Только вы не выходите отсюда, соседи у нас не очень надёжные…
Тринадцатилетняя Велта украдкой отнесла раненому табак и спички. Ей очень понравился добродушный, курносый русский солдат.
— Сильный он какой — голова вся изранена, а он даже ни разу не застонал, ещё про отметки мои спрашивал, — задыхаясь от волнения делилась с матерью девочка.
К вечеру вернулся муж Ольги — Ероним. Он долго разговаривал с раненым, передал ему хлеб, сало, флягу с водой, но остальным строго-настрого, чтобы не вызвать подозрений, запретил подходить к стогу.
— Военнопленный он, бежал из Риги на немецком танке, да вот горючего не хватило. «Тигр» встал в трёх километрах от нас, у хутора Плявиняс, — рассказывал Ероним жене ночью, когда дочь уснула.
Двое суток провёл раненый красноармеец в стоге сена у железнодорожной будки, а на третью ночь Ероним проводил его на глухую лесную тропинку. Чтобы легче было в пути, он подарил ему галоши. У раненого так распухли ноги, что никакая другая обувь ему не подходила.
— Большое тебе русское спасибо, Ероним, — сказал танкист и крепко, по-мужски обнял железнодорожника.
Через несколько дней кто-то из местных гадов выдал советского бойца фашистам. Дождливой полночью приехали гестаповцы и за Еронимом Ветерсом. Гитлеровцы хотели устроить очную ставку. Потом люди рассказывали, что держались парни на допросе мужественно и твёрдо. Не юлили, пощаду не вымаливали. Так и не вернулся к своей семье отважный путевой обходчик. Его расстреляли…
Осень 2007 года, заброшенный переезд.
После войны Псковское шоссе местами было спрямлено. Только по старым картам можно сегодня проследить направление прежней трассы. Там, где в годы войны был железнодорожный переезд, сегодня лежит заброшенный непроезжий просёлок. Сквозь куски потрескавшегося асфальта пробивается кустарник, сам переезд перекрыт вросшими в землю бетонными столбами. Мы прошли до старой сторожки путевого обходчика Ветерса. Как ни странно, она оказалась обитаема. Кто-то и сегодня живёт там, на небольшом огородике растёт какая-то зелень. Мы не застали хозяев дома, но вряд ли они помнят события шестидесятилетней давности…
Апрель 1959 года, рассказ Б.Куняева и Я.Мотеля.
Теперь мы проезжали участок шоссе, непосредственно связанный с героическим экипажем. Конечно, наивно было полагать, что обнаружим где-нибудь у кювета сбитое танком дерево, найдём, скажем, звено гусеницы или покрасневший от ржавчины стакан снаряда. Но, всё же, направляясь в хутор Плявиняс, мы жадно всматривались в окрестности…
У дорожного знака с цифрой «59» мы повстречались с пожилым человеком. Он крупно шагал по обочине дороги, внимательно осматривая асфальт. Сухощавое, обветренное лицо было бронзовым от загара. На одежде, припорошенной пылью, виднелись следы извести. Руки у него были шершавые, мозолистые. Говорят в народе, что лица часто обманывают, руки — никогда. Не сговариваясь, мы решили, что перед нами строитель. Не ошиблись. Янис Янович Лусинь оказался дорожным рабочим.
— Вот уже четверть века марширую по этой магистрали, — не без гордости сказал Лусинь, когда мы спросили у него, знает ли он здешние места. Встреча с таким человекам была как нельзя кстати. Разговорились.
— Танк был. — Янис Янович приветливо улыбнулся, у углов глаз веером легли складки. — Я вам его сейчас покажу…
Мы недоуменно посмотрели друг на друга. «Не хватил ли старик лишнего?»
— Видите указатель, — словоохотливый старик, не обращая на нас внимания, показал на столбик с цифрой «59».
— Пройдете от него в сторону Лигатне еще 400 метров. Там найдёте то, что ищете. Впрочем, я вас провожу…
Занималось утро. Сквозь белёсую пелену тумана робко пробивались солнечные лучи. Мы молча шли за стариком, еле сдерживая волнение. «Неужели через несколько минут увидим то, что искали много дней, о чём не раз думали даже во время отдыха?»
Вскоре наш проводник свернул с шумного шоссе и зашагал по из¬гибу старой дороги. Асфальтовое покрытие здесь осело, потрескалось, повсюду виднелись выбоины. Наконец Янис Янович остановился и показал на болотистую лужайку, примыкавшую к насыпи. На ней отчетливо вырисовывались две глубокие колеи, покрытые поднимающейся травой.
— На этом месте, — серьёзно заметил Лусинь, — я видел немецкий «Тигр». Было это весной сорок четвертого года. Подошел, помню, тогда к нему, осмотрел. Вроде бы всё на месте — и гусеницы, и башня. Так и не мог догадаться, как эта махина у дороги оказалась. Вскоре узнал, что на танке из Риги бежало несколько военнопленных. Куда делись ребята — не слыхал. Вроде бы полицаи одного из них убили здесь у леса. Вам бы поговорить с кем-нибудь, кто видел бой, яснее всё станет…
Мы попросили его проводить нас на хутор Плявиняс или хотя бы указать дорогу к нему. И снова увидели добродушную улыбку на его загорелом лице:
— Да вот же он, хутор, перед глазами, — и старик указал на несколько ветхих строений, видневшихся неподалеку.
Осень 2007 года, окрестности хутора Плявиняс.
Саша Ржавин фотографирует неприметную ложбинку, заросшую кустами и травой. Здесь когда-то проходило шоссе. Рядом поле. Пытаюсь представить стоявший тут танк. Элитный Pz.Kpfw.VI, знаменитый «Тигр», самый мощный из серийных танков Вермахта. Можно оценить негодование немцев, когда именно его угнали русские военнопленные. Так сказать, на святое покусились! К сожалению, при всех своих достоинствах, машина эта обладала существенным недостатком — малым запасом хода. Если некоторые модификации Т-34 могли на одной заправке идти до 300 км, тяжёлый «Тигр» ограничивался расстоянием максимум в сто. Это объясняет, почему русские танкисты вынуждены были так рано оставить захваченную машину. Это же обстоятельство во многом определило их дальнейшую судьбу…
Апрель 1959 года, рассказ Б. Куняева и Я. Мотеля.
К большому замшелому сараю примыкал кирпичный дом. Встретила нас хозяйка, невысокая полная женщина. Торопливо вытирая передником руки, она проводила нас в просторную комнату. Узнав, что нас интересуют «дела давно минувших дней», произнесла:
— Об этом вам лучше дед наш расскажет. Она открыла дверь в соседнюю комнату, позвала старика. Август Янович Енертс тяжело опустился на табуретку, широкой ладонью провёл по своему большому лицу, покрытому ажурной сеткой синеватых и красных жил, пригладил рыжеватые усы. Говорил он медленно, пристально всматриваясь в лица собеседников:
— Весной это было. В сорок четвертом… Сели мы вечером к столу ужинать. Вдруг слышим, где-то неподалёку рокочет танк. Сперва не придали этому никакого значения. Время военное, всякое бывает. Внезапно рев смолк. Не в гости ли, подумал, немцы к нам пожаловали. Вышел я из дому, смотрю, танк стоит в стороне от дороги. Кругом не видно ни души. Но не успел я вернуться к столу, как грянули выстрелы. Бог весть откуда немцев собралось — чума! И все бегут по направлению к лесу. Мы всей семьей спрятались в погребе. Позже узнали: на танке, что остановился возле нашего хутора, из Риги вырвались русские военнопленные. Фашисты встретили смельчаков ещё под Инчукалном. Там разгорелся жаркий бой. Но что могли сделать трусливые шуцманы и подоспевшие немцы? Ровным счетам — ничего. Русские разогнали их, как зайчат, и продолжали свой путь к Пскову. Видать, у парней не хватило горючего. Как только они стали у нашего хутора выходить из танка, их настигла погоня. Вскоре примчались немцы и со стороны Цесиса. Наверное, им сообщили из Риги. Танкисты бросились в разные стороны. Одного пуля настигла вот тут недалеко, у самой опушки леса. О других, правда, не приходилось слышать. Утром немцы снова появились возле нашего хутора. На этот раз они приехали за танком. Вот, пожалуй, всё, что знаю.
Покидая хутор, мы снова вернулись к месту, где виднелись следы танка. Странно, но мы увидели теперь то, что раньше, в порыве нахлынувшего волнения, не заметили. Рядом с чёткими следами гусениц стояла тонкая стройная берёзка. Набухшие почки вот-вот готовы были распуститься под ласковыми лучами вешнего солнца. Казалось, что в эту минуту мы стоим у могилы пяти безвестных, но близких и дорогих нашему сердцу людей, которые отдали жизнь за нашу весну…
Осень 2007 года, хутор Плявиняс.
На хуторе нас встретили две пожилые женщины. Я представился, объяснил, что именно нас интересует.
— Да, — заговорили они практически вместе. — Был танк, стоял он там…
Седовласые кундзес уверенно показали, где именно всё это случилось. Похоже, они сами были свидетелями боя русских танкистов с преследовавшими их шуцманами. Мы жадно всматривались в поле, пытаясь представить себе место давней трагедии. Вдруг почтенные дамы переглянулись, и показалось, что волна какого-то необъяснимого страха полыхнула от них. Женщины как будто сжались, скукожились.
— А почему вас это интересует? В чём дело?! Какие у вас есть документы?! — робко, но напористо стали вопрошать нас хозяйки хутора.
Меня поразила их неожиданная реакция на наши безобидные вопросы. Какой-то иррациональный, необъяснимый страх вызвали у почтенных дам воспоминания о далёком прошлом. Чего испугались они? Своих ли собственных мыслей, или возможной причастности к чему-либо? Мы нечаянно вторглись в какой-то замкнутый мирок, своими расспросами нарушили их устоявшуюся гармонию. Так или иначе, сопровождаемые отталкивающими волнами этого необъяснимого испуга, мы поспешили ретироваться. Уже садясь в машину, я обратил внимание, что хозяйки продолжали стоять у дверей, напряжённо ожидая отъезда непрошенных и нежеланных гостей…
Одиннадцать суток бродили измождённые и преследуемые люди по лесам и болотам. 29 апреля, когда силы уже совсем оставили их, они почти ползком добрались до селения Скуене. Тот, кто ещё держался на ногах, постучался в один из домов и попросил хлеба. Открывшая дверь женщина увидела обросшего, покрытого лохмотьями человека и вскрикнула, однако через пару минут вынесла беглецам еды. Подкрепившись, трое товарищей прошли ещё около двадцати километров в поисках места для ночлега. Под утро они набрели на сенной сарай, который стоял в заболоченном лесу. Лачу пурвс — Медвежье болото — так называлось это место в Тауренской волости Цесисского уезда. Это было их последнее утро в жизни…
Протокол допроса бывшего шуцмана Петериса А., проходившего службу в Цесисском «взводе тревоги».
«Примерно в апреле 1944 года „взводом тревоги” совместно с немецкими жандармами была проведена операция в Тауренской волости Цесисского уезда в целях задержания трёх советских военнопленных, якобы бежавших из Риги на немецком танке. Военнопленные были обнаружены в сенном сарае, недалеко от хутора Пиканяс. Увидев полицейских, русские стали стрелять из пулемётов и бросать гранаты. В результате схватки все они были убиты… У убитых нашли оружие, большую деревенскую буханку хлеба».
Апрель 1959 года, рассказ Б. Куняева и Я. Мотеля.
За Цесисом лента асфальта оборвалась. Машина помчалась по просёлочной, хорошо укатанной дороге, поднимая облака пыли. По обе стороны проплывали чудесные картины Видземе, не раз воспетые поэтами и художниками. Поднявшись на пригорок, мы увидели в синеющей дали извилистую ленту Гауи. Зеркальной змейкой она окаймляет в здешних местах живописные холмы, покрытые густым кустарником и лесом. То тут, то там у реки притаились хутора. Некоторые из них лишь угадывались за тёмной пеленой леса по тонким струям дыма, поднимавшимся из труб.
Показалось Таурене. Вскоре мы приблизились к добротному дому, стоявшему почти у самой дороги.
Хозяин — высокий, плечистый человек с большими мозолистыми руками вышел нам навстречу. Здороваясь, он снял свою видавшую виды кепку. Серебристые, блестящие, как примороженный после таяния снег, волосы чётко обрамляли его голову.
Мы рассказали старику о цели нашего приезда. Он немного помолчал, потом медленно заговорил, точно каждое слово давалось ему с трудом.
— Слыхал, слыхал о таком. Бы¬ло это в сорок четвертом году, в конца апреля. Точно скажу — в воскресенье. Хорошо запомнил этот день потому, что накануне выпал снег. Весной такое нечасто случается в наших краях. Запомнил я это ещё и по другой причине. С ночи к нам нагрянула свора немцев и шуцманов — эдак человек двести. Принесла их нелегкая — весь хутор взбудоражили.
— Видите вот тот холм… — старик протянул руку по направлению к лесу, синевшему вдали, — к нему примыкает болото. Туда и поспешили фашисты. Ранним утром послышалась стрельба.
Я человек военный, — улыбнулся старик, — всю германскую когда-то прошёл. Мне нетрудно было распознать: палили из винтовок, автоматов, пулеметов, гранаты бросали. Спустя некоторое время, кругом всё стихло.
К обеду из леса показались немцы и шуцманы. Они весело переговаривались. Лица их самодовольно сияли. Потом узнал я, что гитлеровские вояки вели бой с… тремя красноармейцами.
Узнал я это от старого Бриедиса. Его и Гулбиса немцы заставили везти в Цесис трупы убитых бойцов. По дороге в город Бриедис и Гулбис выпытали у сопровождавшего их шуцмана, что трое, погибших в неравном бою — советские военнопленные. Они вроде бы работали в Риге, ремонтировали немецкие танки. Захватив «Тигр», пленные вырвались из Риги и помчались на восток по Псковскому шоссе. Где-то за Сигулдой у них кончилось горючее, они бросили танк и скрылись. Не знаю, как долго ходили пленные по лесу, но накануне боя их видели в Скуене. Это в пятнадцати километрах от нас. Местный полицай сообщил об их появлении в Цесис. На ноги был поднят весь уездный гарнизон и «ударный взвод» шуцманов. Они-то и прибыли в наши места на облаву. Обнаружить бежавших удалось без труда. Я вам уже говорил, что накануне ночью выпал снег.
Красноармейцы стояли насмерть. Они превратили простой сарай в неприступную крепость. Даже тогда, когда прекратилась стрельба, каратели долго не решались в него войти.
С волнением слушали мы рассказ колхозного конюха Паулиса Паэглитиса, свидетеля тауренской трагедии. Когда мы решили побывать на месте последнего боя русских военнопленных, жена Паулиса — Альбертина, ещё не старая, крепкая женщина, с добродушным загорелым лицом, ворчливо заметила:
— Э, в ваших ботиночках хорошо по асфальту ходить, а в такую глушь в них не пройти. Тут же она вынесла из дома огромные резиновые сапоги. Через минуту мы уже шагали в сторону покрытого синеватой дымкой леса.
В заболоченном лесу стояла необычная тишина. Покрытые сизоватым мхом огромные сосны закрывали своими лохматыми лапами яркое апрельское солнце. Внизу, словно бледнолицые, лишённые света дети, стояли тоненькие безжизненные ёлочки. Топь, тьма, глухомань. Лишь изредка клочком белой бумаги мелькнёт в полумраке снег, словно вещественное напоминание о том дне, когда здесь искали себе приют советские воины.
— А вот и Лачу пурвс — Медвежье болото, — проговорила Альбертина, пропуская нас вперед. — Вон там и стоит этот страшный сарай…
Перед нашими глазами открылась небольшая, покрытая вешней водой полянка. На одном краю её у могучих сосен и трёх тоненьких берёзок виднелось почерневшее от времени строение: огромный, сложенный из брёвен сруб, дырявая драночная крыша.
Когда мы подошли ближе, на покрытых зелёной плесенью стенах стали угадываться многочисленные следы от пуль и осколков. Перед входом и единственным небольшим окошком на влажной земле сохранились несколько неглубоких ямок. По словам старожилов, это воронки от гранат.
Внутри сарая всё говорит о подвиге — толстый сруб весь изрешечен пулями и осколками. Не сговариваясь, мы подошли к вырезанной ножом на правой стене надписи: «1944 год 30. IV». Чьей рукой начертана эта дата? Может быть, её вывел ослабевший от потери крови рукой один из героев, а может быть, это запечатлел день своего преступления торжествующий шуцман…
Пользуясь случаем, здесь же в Таурене мы решили встретиться с Бриедисом и Гулбисом, некогда отвозившими трупы погибших в цесисскую уездную полицию. К сожалению, нам это не удалось. Гулбис умер несколько лет назад, трагически погиб в годы войны Бриедис. Его дочь с некоторыми подробностями повторила рассказ старого Паэглитиса…
