После изгнания с флота легендарный подводник МАРИНЕСКО работал грузчиком и столяром, последние годы жил в нищете и умер от рака в 50 лет

В портрете прославленного одессита и подводника Александра Маринеско нет полутонов: только белые краски и черные, только восторженные отзывы и уничижительные. С одной стороны, легендарной под­водной лодке С-13 под его командованием за пять боевых походов удалось потопить немецкие транспорты и корабли водоизмещением почти в 43 тысячи тонн, что было абсолютным рекордом всех флотов времен Второй мировой войны. С другой — командование Балтийским флотом считало этого капитана III ранга злостным нарушителем дисциплины, о котором в служебных характеристиках писали: «малоинициативный и грубый», «склонен на берегу к частым выпивкам». За организацию азартных игр в дивизионе его исключали из партии, за самовольную отлучку с корабля в боевой обстановке отправляли под трибунал, а за боевые подвиги вручили ордена Ленина и Красного Знамени и в конце концов представили к званию Героя Советского Союза, которое, впрочем, было присуждено только в 1990 году — посмертно.

«Золотой Звездой», которая задержалась ровно на 45 лет, Александр Маринеско был награжден за уничтожение крупнейшего немецкого лайнера «Вильгельм Густлофф». 30 января подводная лодка С-13 выпустила по этому судну с более чем 10 тысячами человек на борту три торпеды: «За Родину!», «За советский народ!», «За Ленинград!», — после чего «Густлофф» пошел ко дну.

Вопреки легенде, в Германии не состоялся трехдневный траур по этому роскошному судну — символу величия рейха, и Гитлер не объявлял Маринеско своим личным «врагом № 1». И то, что британские историки назвали «атакой века», немецкие до сих пор считают преступлением, поскольку большинство пассажиров на «Густлоффе» в том роковом рейсе составляли старики, женщины и дети.

Представьте, 18 градусов мороза при ледяном ветре. Шлюпок и спасательных плотов оказалось слишком мало. На широких лестницах и узких трапах самых слабых затаптывали насмерть. Беженцы, сгрудившиеся на верхней палубе — на высоте 10-этажного дома, замерзали и продолжали стоять, как ледяные столбы. Когда палуба накренилась, люди посыпались в морскую воронку. «Коллективный вопль» с тонущего судна и с моря — со шлюпок и плотов — накрыла сирена гибнущего «Густлоффа» — жуткое двуголосие. По свидетельствам не­многих выживших, ужаснее всего был вид мертвых детей: «Все они падали с корабля головками вниз. Так и плавали в ледяной воде в своих громоздких жилетах ножками вверх»… По официальным данным, в этой катастрофе погибло пять тысяч 348 человек, по оценкам ряда историков, реальные потери могут составлять до девяти тысяч. Мне почему-то кажется, что эта апокалиптическая картина преследовала Александра Маринеско потом до последних дней.

Александр Маринеско на Краснознаменной подводной лодке С-13, которая в конце в войны провела «атаку века», уничтожив лайнер «Вильгельм Густлофф». 1941 год

В мирной жизни от Маринеско отвернулась удача, сопровождавшая его в военные годы. Чтобы как-то выжить, Александр Иванович вынужден был работать грузчиком и столяром, а когда он тяжело заболел, его не приняли на лечение в военный госпиталь — формально ему не хватило для этого выслуги лет. Последние годы легендарный подводник жил, забытый всеми, в нищете. Когда писатель Сергей Смирнов рассказал о его бедст­венном положении в телевизионной передаче, со всей страны начали при­ходить денежные переводы — их при­сылали даже пенсионеры и студенты. Александр Маринеско оценить народный порыв уже не смог — 25 ноября 1963 года он умер. Ему было всего 50 лет.
ДОЧЬ АЛЕКСАНДРА МАРИНЕСКО ТАТЬЯНА: «ОТ ПАПЫ НА ФЛОТЕ ОЧЕНЬ ХОТЕЛИ ИЗБАВИТЬСЯ, ПОТОМУ ЧТО МНОГИМ ОН МОГ СОСТАВИТЬ КОНКУРЕНЦИЮ»

Татьяна Александ­ровна — младшая дочь подводника от второго брака с Ва­лентиной Громовой — живет в Петербурге. Стар­шая — Лео­но­ра — от первой суп­­руги Нины Ка­рю­ки­ной — в Одессе, где не­­дав­но сестры пре­­зен­то­вали книгу «Ты на­ша гор­дость, отец!».

— Татьяна Алек­сандровна, вы хорошо помните отца?

Татьяна и Леонора Маринеско на презентации книги об отце в Одессе, 2011 год

— К сожалению, куда меньше, чем хотела бы, — когда он умер, мне было всего 10 лет. В моих воспоминаниях он очень добрый и веселый. Папа любил мне рассказывать смешные истории из своего детства. В детст­ве он часто убегал из дома. Однажды они с другом пешком отправились «смотреть мир» — шли вдоль берега моря, общались с рыбаками и местными жителями, но далеко забрести не успели. Мальчишек подвела «легенда»: и тот, и другой сказали дома, что пойдут к другу. Их родители случайно встретились на рынке и выяснили, что ни у тех, ни у других детей дома нет. Беглецов начали искать, отловили через три дня и посадили под домашний арест.

— Это излечило его от авантюр?

— Конечно, нет, папу всегда манило все загадочное, недоступное и опасное. Он, например, часто спускался в одесские катакомбы. А так как родители поручали его заботам младшую сестренку Валю (у них было два года разницы), брал ее с собой. Чтобы не потеряться, привязывал у входа в катакомбы веревку и по ней шел, пока клубок позволял. Одесские мальчишки нередко находили в катакомбах оставшиеся еще со времен гражданской войны старые боеприпасы, фрагменты обмундирования. Думаю, именно за этим они туда и лазили.

С дочерью Леонорой

— Барышни на него внимание обращали?

— Конечно. Правда, ухаживал за ними папа в юности весьма оригинальным спо­со­бом — одну из них, Лену, все время… пугал. Девочка очень любила семечки, поэтому он насыпал их в карман поверх маленьких ужат, садился на скамеечку около дома и грыз. Лена подходила и просила: «Саш, дай и мне». — «Бери сама», — как можно равнодушнее отвечал ухажер, подставляя свой карман. Девочка засовывала туда руку и с визгом убегала, нащупав что-то скользкое и холодное.

Папа, как и все одесситы, обладал уникальным чувством юмора. Обожал петь, особенно в компании, — его любимыми песнями были «Вечер на рейде» («Прощай, любимый город, уходим завтра в море») и «Ти ж мене підманула». Еще он замечательно готовил. Его коронным блюдом была рыба под маринадом, ее приготовление отец никому не доверял. Если маме было некогда, мог семью обедом накормить — борщ сварить, картошку пожарить. Вообще, был, как говорят в народе, рукастым мужчиной: если что-то в доме ломалось, сам все чинил, даже новые ключи выпиливал.

С первой женой Ниной Карюкиной, конец 30-х

— Александр Иванович был строгим отцом?

— Больше всего его бесило, когда я ленилась. Бывало, задумаюсь о чем-то своем и напишу небрежно домашнее задание или вообще не решу задачу. Он очень сердился, мог порвать мне тетрадку и заставить все переписывать заново — иногда просто замучивал меня своей любовью к опрятности и аккуратности. Такие качества, видимо, были у него в крови — он же учился в Одесской мореходке на штурмана, а в этой профессии без аккуратности никак.

В остальном же папа всегда и везде меня защищал и оберегал. Когда на даче я, гуляя босиком, наступила на осколок стекла и поранила ногу, он четыре километра тащил меня на себе домой, а кровища так и хлестала. Мы заходили в близлежащие дома, перевязывали мою ногу, но через не­сколько минут повязка промокала насквозь, мы снова заходили к кому-то домой и снова перевязывали. А потом еще дома долго ждали врача.

— Ваши родители рассказывали вам, как познакомились?

— Они служили на одном корабле, вместе ходили в море. Папа был помощником капитана, а мама — старшим радистом. В первые месяцы плавания все время ссорились и дерзили друг другу — видимо, присматривались. А потом подружились и много времени проводили вместе, поэтому вся команда знала, где их искать. «Где старпом?». — «В рубке у радистки сидит». — «Где радистка?». — «Да, наверное, у старпома».

— Как герой войны, советский подводник № 1 оказался в заключении?

Александр Иванович на встрече с ветеранами-подводниками в Кронштадте, 1963 год Фото «ИТАР-ТАСС»

— По оговору. Отец в то время уже ушел с флота и работал заместителем директора в Институте переливания крови. За то, что он раздал сотрудникам списанные торфяные брикеты, его обвинили в разбазаривании социалистической собственности. Во время первого суда прокурор-фронтовик отказался от обвинения, поэтому был второй суд, в результате которого отец получил три года тюрьмы. Отбывал он их у черта на куличках — в порту Ванино, на Дальнем Востоке, хотя на такие маленькие сроки туда никого не посылали.

Я считаю, что от папы на флоте очень хотели избавиться, потому что он был талантливым командиром и мог многим составить конкуренцию. Тем более что у него были большие военные заслуги, орден Ленина и два ордена Красного Знамени. Вот обладатели тепленьких мест и сделали все для того, чтобы Маринеско с флота ушел и никогда больше на него не возвращался. Главнокомандующий военно-морским фло­том Горшков вообще заявил: «Пока я жив, Маринеско Героем не будет!». Так и вышло — звание Героя Советского Союза отцу присвоили посмертно, уже при Горбачеве, в 1990 году.

Отца очень любил его экипаж — моряки стояли за него горой. 1 января 1945 года он с другом, тоже командиром, встречался в Турку на берегу. Внезапно на лодку нагрянуло начальство, а командира нет — назревал грандиозный скандал. Папа тогда закрутил любовь с хозяйкой гостиницы и остался у нее ночевать. Один из матросов прибежал за ним: «Александр Иванович, вас ищут!». Но хозяйка гостиницы возмутилась: «Я из-за тебя жениха выгнала, а ты уходишь?». И он сказал своему матросу: «Скажи, что ты меня не нашел».

Когда отец утром пришел на лодку, проверяющие налетели на него, как коршуны: «Где вы были — почему оставили корабль и экипаж в боевой обстановке?!». Хотя в море идти в праздничные дни было не нужно, лодки стояли в порту без дела. Влетело отцу тогда здорово, но экипаж единодушно сказал: «Мы без командира в море не выйдем». — «Все под трибунал пойдете!» — кричало начальство. Но ребята ответили: «А нам что на дно, что под трибунал, все равно. Но другого капитана нам не надо». Отца оставили, но обязали «смыть позор кровью». В этом походе он потопил два немецких транспорта — «Вильгельм Густлофф» и «Генерал фон Штойбен».

Лайнер «Вильгельм Густлофф» был спущен на воду в 1937 году. Во время Второй мировой войны использовался в качестве лазарета, был торпедирован 30 января 1945 года советской подлодкой С-13 под командованием Маринеско. Гибель «Вильгельма Густлоффа» считается одной из крупнейших катастроф в морской истории – по оценкам ряда экспертов, тогда погибло около девяти тысяч человек

— О чем вы не успели поговорить с отцом?

— Он никогда не говорил со мной о войне — видимо, считал, что я мала для этого. Ничего не рассказывал мне и о своих родителях, моих бабушке и дедушке. Дедушка Иона Маринеско погиб во время войны. Бабушку, Татьяну Михайловну, я почти не помню — когда мы жили в Одессе, я еще была совсем маленькой. А в Ленинград она к нам приезжала только один раз — на похороны папы…

— Вы, наверное, хотели в мужья такого же мужчину, как отец. Наш­ли?

— Второго такого на свете нет. Кстати, папа не выглядел атлетом — невысокого роста, зеленоглазый, но был в нем какой-то шарм, поэтому женщины его любили.

— Почему, выйдя замуж, вы оставили себе девичью фамилию?

— Хотела, чтобы память об отце жила и в моих детях. Не только я, но и три мои дочери и двое моих внуков, Анжелика и Тимофей, носят фамилию Маринеско. Их мужья все поняли и не возражали. У средней дочери муж тоже подводник, капитан II ранга, сейчас он в отставке, так что у него тоже морская династия. Более того, зять служил в Кронштадте в той же бригаде, что и мой отец, — там, на праздновании Дня подводника, они с дочерью и познакомились.
ПРИЕМНЫЙ СЫН АЛЕКСАНДРА МАРИНЕСКО БОРИС МЕДВЕДЕВ: «ПЕРЕД СМЕРТЬЮ ПОПРОСИЛ КОНЬЯЧКУ, НО У НЕГО В ГОРЛЕ УЖЕ ТРУБКА СТОЯЛА, ТАК ЧТО И НЕ ВЫПИЛ ТОЛКОМ»

Если кто-то не знал, что Борис — пасынок Александра Маринеско, никогда бы об этом не догадался. Александр Иванович принял и воспитал сына своей второй жены, Валентины Громовой, как родного.

— Борис Викторович, почему Александр Маринеско вас не усыновил?

— Он хотел, но мама его отговорила, сказав: «Я еще рожу тебе сына, а Борю не трогай — у него есть свой отец, тоже моряк». Когда в 1945 году Маринеско пришел в нашу семью, мне было семь лет. Довольно быстро у нас с ним сложились родственные отношения: он в шутку звал меня бродягой, а я его — папоном. Когда я стал старше, мне часто говорили: «Ну ты вылитый Маринеско!». — «Как это, — возмущался я, — у меня фамилия Медведев». Но с возрастом понял, что влияние его личности на меня трудно переоценить.

— Вы позволяли ему себя воспитывать?

— А куда было деваться, если мама привела и сказала: «Это твой новый папа!». Увидев его, я даже рот раскрыл, настолько сильное впечатление он на меня произвел. Александру Ивановичу очень шла форма, да и вообще он был щеголеватый и ухоженный. Даже сейчас таких мужчин мало, а в то время они и вовсе были редкостью. В этом смысле я всегда старался и стараюсь быть похожим на него — не позволяю себе расхлябанности и неаккуратности в одежде.

Но бывало, что я ему и сопротивлялся, особенно когда стал постарше. Если они с мамой ссорились (в нашей семье, как и в любой другой, сегодня мирились, завтра ссорились, а послезавтра снова мирились), пытался заступаться за нее. Когда я приносил из школы тройки, а учился я, прямо скажем, не очень хорошо, Александр Иванович не ругался, но делал мне замечания: «Если ты будешь так относиться к учебе, моряком тебе не стать». Позже я узнал, что он всегда мной гордился. Когда его посадили, мне было 11 лет, и он в каждом письме спрашивал у мамы, как у меня дела. Мама послала Александру Ивановичу мою фотографию, он всем ее показывал и говорил: «Смотрите, какой у меня сын!».

— Александр Маринеско всегда мечтал стать подводником?

— Нет, он мечтал о море, а в подводники попал по воле начальства. Именно поэтому, когда пришло время выбирать профессию, я понял, что не хочу быть военным моряком, — уже знал, каково это — подчиняться приказам.

Героем же Маринеско стал исключительно благодаря своим личным качествам. Ему, кстати, во многом помогло то, что он был не военным, а торговым моряком и знал море и морские пути лучше, чем его противники. И потом кадровые военные, как правило, слепо повинуются приказам начальства: ему сказали находиться в этом квадрате — и он оттуда ни ногой. А Александр Иванович вносил в свои действия элемент творчества: никому не докладывая, уходил туда, куда считал нужным. В глазах начальства у Маринеско был один недостаток — он не умел стоять по стойке смирно. Но, думаю, именно благодаря этим своим качествам Александр Иванович стал легендой. История знает много героев-подводников, которые во время войны совершали подвиги, но вспоминают именно Маринеско.

— Почему ваш отчим так рано был списан на берег?

— Маринеско всю жизнь воевал с ГлавПУРом — Главным политическим управлением Военно-морского флота, чего ему простить не могли. Они ждали только повода, который у них появился после истории с хозяйкой гостиницы в Финляндии. Хотя можно ли капитана-подводника за нее осуждать? Александр Иванович был в то время еще очень молодым человеком (он с флота уволился в 32 года!), который к тому же понимал, что каждый поход может стать для него последним. Ну не устоял мужик перед женскими чарами, а кто бы на его месте поступил иначе?

Но тогда был такой закон: если во время стоянки в заграничном порту засекли, что ты не ночевал на своем судне, тебя по воз­вращении домой уже встречала машина НКВД. Не скажу, что за такие провинности сразу же сажали в тюрьму, но неприятного разговора было не избежать. Более того, моряк сразу оказывался под колпаком, к нему могли и топтунов приставить. Вот такая жизнь была и у героя войны Маринеско, хотя он всегда держался молодцом — не опускал рук, не унывал, не ходил с поникшей головой, а боролся.

Матросы, которые спасали и оберегали его, звали его к себе на Волгу: «Батя (так они его всегда называли), поедем к нам. Будешь капитаном, там же свежий воздух, простор — красота!». Но он остался в Петербурге. Без работы Александр Иванович сидеть не мог, поэтому они с матерью ездили в топографические экспедиции — зарабатывали на жизнь.

— Как Маринеско узнал, что серьезно болен?

— До какого-то времени все было нормально: он много занимался спортом, особенно любил бокс. Я перенял это увлечение у него, и «папон» часто приходил ко мне на соревнования, болел, размахивая руками и крича: «Давай-давай!». Пока он хорошо себя чувствовал, у нас дома всегда было много гостей, на праздники собирался весь его экипаж — сидели за столом, пели, шутили. Правда, были у Александра Ивановича и вредные привычки: пил он не больше других, а вот курил очень много и выбирал самые паршивые сигареты. Табак его и сгубил — у отчима обнаружили рак горла и пищевода. Ему становилось все хуже и хуже, он часто лежал в больницах и госпиталях.

Вот тут-то флотское начальство на нем и отыгралось — легендарному Маринеско даже пенсии не назначили. Правда, те, кто его гнобил, и сами долго не прожили, но и ему крови много попортили. Мстили даже после смерти — запрещали печатать о нем книги, упоминать его имя в газетных и журнальных статьях.

— Была у него обида на свою страну, которая так с ним поступила?

— На страну — никогда, в своих бедах он винил только начальство, да и то никогда не жаловался, переживал все в душе. Конечно, как и все мы, мог что-то резкое сказать в сердцах, но быстро отходил и забывал причиненное ему зло.

Умирал Маринеско тяжело. А перед самой смертью попросил коньячку, ему принесли граммов 50, но у него в горле уже трубка стояла, так что и не выпил толком.

Часто бываю на могиле Александра Ива­новича на Богословском кладбище, там всегда много народу. Особенно в хорошую солнечную погоду — просто настоящая демонстрация. Придут, посидят, нальют по рюмочке себе и ему, потом поклонятся и уходят. Поначалу меня это раздражало, а потом привык. Он же настоящий народный герой, а значит, принадлежит не только своей семье.