Число языков, на которых говорит современное человечество, очень велико. Их насчитывается от 5 до 6 тысяч. Как же возникло на земном шаре такое множество языков? Имеют ли они общие корни, появившись в результате цепи дивергенций какого-то одного языка (концепция моногенеза), или же было несколько независимых очагов возникновения языков (концепция полигенеза)?
Среди лингвистов имеются сторонники как первой, так и второй точек зрения, однако тенденция такова, что приверженцев моногенетической концепции становится со временем все больше. Такая тенденция связана главным образом с тем, что в последние десятилетия больших успехов достигли лингвистические исследования по так называемой глубокой компаративистике, когда делаются попытки установить путем сравнения генетические связи между языками, которые прежде считались совершенно не родственными. Еще недавно подавляющее большинство лингвистов считали, что родственные связи между языками можно выявить лишь в тех случаях, когда языковое единство распалось не более 5 – 10 тыс. лет назад, – например, между языками внутри таких семей, как индоевропейская, уральская, семитская, – и что родство между языками, дивергенция которых произошла раньше, никогда не сможет быть установлено. Лингвистам же, пытавшимся выявить глубинные связи между языками разных семей, приклеивали ярлык “креационистов”, исходящих из содержащегося в Священном Писании положения о едином происхождении всех языков.
Накопившийся к началу 20 в. материал по сравнительному языкознанию позволил некоторым наиболее дальновидным и смелым лингвистам прийти к выводу о возможности устанавливать и более отдаленное генетическое родство. Датчанин Хольгер Петерсен, в 1903 г. выдвинул гипотезу о наличии отдаленного родства между обширной группой языков, распространенных в Европе, Северной и Западной Азии и Северной Африке: языками индоевропейскими, семито-хамитскими и так называемыми урало-алтайскими. Петерсен назвал эту большую группу языков ностратическими (от латинского “noster” – наш). Научная обоснованность ностратической концепции была, как ни странно, блестяще аргументирована много десятилетий спустя советским лингвистом еврейского происхождения Иллич-Свитычем. Более того, Иллич-Свитыч значительно расширил рамки ностратической макросемьи, включив в ее состав картвельскую и дравидийскую семьи и присоединив к алтайской семье корейский язык. В настоящее время ностратическая макросемья рассматривается некоторыми исследователями в еще более широком составе, к ней относят также юкагирский язык, который считают близким уральским языкам, японский язык, причисляемый к алтайским языкам, и даже эскимосско-алеутские языки.
В советских научных работах неизменно подчеркивалось отсутствие связи между этноязыковой и расовой принадлежностью. В качестве примера нередко приводилась тюркская группа, в которой языковая близость действительно никак не сопровождается близостью расовой. В числе тюркоязычных народов можно встретить и средиземноморцев (турки, и др.), и монголоидов (якуты, тувинцы), и лиц смешанного европеоидно-монголоидного происхождения (туркмены, казахи.). Однако такая позиция не учитывает то обстоятельство, что на ранней стадии истории человеческих популяций связь между языком и расой была гораздо более тесной, и только интенсивные миграции, сопровождавшиеся расовым смешением, ее нарушили.
Так, носители ностратического праязыка были, бесспорно, северными европеоидами или нордиками, о чем, в частности, свидетельствуют палеоантропологические находки, по месту и времени соответствующие предполагаемой прародине ностратической этноязыковой общности на обширной территории России от Енисея до Днепра. Тем не менее, расовую однородность удалось сохранить далеко не всем ветвям, образовавшимся в результате распада ностратической этноязыковой общности. Полностью европеоидной осталась лишь малочисленная картвельская семья. Сохранила европеоидный облик и большая часть групп индоевропейской семьи, а многие народы индоарийской группы впитали в себя существенный инородный (австралоидный) элемент. Ряд народов уральско-юкагирской семьи получил бoльшую или меньшую монголоидную примесь, хотя у основной части уральскоязычных этносов она заметна слабо. Лишь у хантов и манси монголоидные черты достаточно сильно выражены, а юкагиры вообще являются монголоидами. Дравидийская ветвь ностратической макросемьи, попав в результате миграции в Южную Азию, смешалась там с местным австралоидным населением, и в настоящее время народы дравидийской языковой семьи образуют в своем большинстве особую (южноиндийскую, или дравидскую) контактную европеоидно-австралоидную малую расу.
Весьма сильно подверглись расовой “трасформации” народы алтайской языковой семьи. Алтайская этноязыковая общность была, по-видимому, подобно другим общностям распавшегося ностратического этноязыкового единства, европеоидной, однако по мере продвижения на восток многие ее группы, сохраняя свои языки, все более поглощались в расовом отношении местным монголоидным населением. Предки же народов монгольской и тунгусо-маньчжурской групп, а также предки корейцев и японцев, двигаясь в восточном направлении, полностью “растеряли” все свои европеоидные черты. Такая “монголизация” ожидала и предков эскимосов и алеутов.
До сих пор никто из ученых не пытался всерьёз поставить проблему, почему именно праязык белой расы стал родоначальником такого большого количества языков на всех земных материках. Версии о культурном или цивилизационном превосходстве белых ностратийцев над своими менее удачливыми соседями отметаются как неполиткорректные. Но других версий предложить никто не может.
