Революция 1917 года в России и последующая за ней гражданская война привела к расколу общества. Следствием этого стал отъезд за границу за границу большого количества эмигрантов.
Представляю подборку фотографий с воспоминаниями русских эмигрантов, в Германии и Франции, 1920-1930-х годов.
«Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести – триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят», – писал о русской эмиграции 1920-ых гг. Александр Вертинский. Это была разношерстная людская масса из аристократии, интеллигенции, казаков, духовенства и других беженцев. Кому-то из них удалось приспособиться к новым реалиям, уделом других до конца дней стала нищета и тяжелая работа в незнакомой стране. Свидетельства о подобных противоречиях жизни на чужбине оставили мемуаристы с самой разной судьбой.
Александр Вертинский, «Дорогой длинною…»
«Обессиленная продолжительной войной Франция нуждалась в мужском труде, ибо война унесла многих её сынов в могилу. Мужские руки ценились. Десятки тысяч русских эмигрантов работали на заводах Рено, Ситроена, Пежо и других. Много людей «сели на землю» и занимались сельским хозяйством — и собственным, если были средства, и чужим, если приходилось наниматься.
Всего во Франции русских было, вероятно, тысяч двести — триста. В Париже нас было тысяч восемьдесят. Но мы как то не мозолили глаза. В этом колоссальном городе мы растворялись как капля в море. Через какой нибудь год мы уже считали себя настоящими парижанами. Мы говорили по-французски, знали все, что творится вокруг нас, всюду работали с французами бок о бок и старались подражать им во многом. Правда, у нас был и свой быт: свои церкви, клубы, библиотеки, театры. Были свои рестораны, магазины, дела, делишки. Но это для общения, для взаимной поддержки, чтобы не потеряться в этой стране. В душе же каждый считал себя европейцем и парижанином. Снимали «гарсоньеры» и мансарды, устраивались по-мелко-и крупнобуржуазному, ссорились с консьержками, приглашали друг друга — не к себе в дом (как на родине), а обязательно в ресторан к Прюнье или в кабачки на Сене, ежедневно совершали прогулки в Булонском лесу (с собачками и без собак), пили до двенадцати дня различные аперитивы.
Весь Монмартр кишел русскими. Вся эта публика группировалась около ресторанов и ночных дансингов. Одни служили гарсонами, другие метрдотелями, третьи на кухне мыли посуду и т. д., потом шли танцоры — «дансэр де ля мэзон», или «жиголо» по-французски, молодые люди, красивые, элегантно одетые, для танцев и развлечения старых американок, потом артисты, певцы, музыканты, балетные танцоры, исполнители лезгинки, молодые красавцы грузины в черкесках, затянутые в рюмочку, потом цыгане, цыганки, цветочницы, зазывалы, швейцары, шофёры».
Прибытие русских эмигрантов в Париж (1917)
Князь Борис Владимирович Гагарин, пред. Союза Георгиевских кавалеров в изгнании пишет мемуары.
Живущие в пригороде Парижа русские аристократы слушают радио (1931)
Знаменитый оперный певец граф Василий Тарновский, получил высшую оперную награду в России.
«Бывший очень известный оперный певец граф Василий Тарновский сейчас работает как пианист и певец сатирических куплетов в русских кафе в Берлине, Германия, 1930 год.»
Генерал Неровинский (?) вместе с царем Николаем II и великой княгиней Ольгой, Россия, 1917 год.
Генерал Неровинский (?), командир гусарского полка под патронажем великой княгини Ольги.
Бывший генерал Неровинский работает поваром в одном из ресторанов в Берлине, Германия, 1930 год.
Нина Берберова, «Курсив мой»
«…православный собор на улице Дарю и все сорок сороков русских церквей Парижа и пригородов наполнялись «белыми русскими», как их называли тогда, остатками полков Деникина и Врангеля, молодцеватыми «чинами армии», с их преданными женами, портнихами, вышивальщицами, шляпницами, когда-то бывшими медсестрами Добровольческой армии или просто офицерскими дочками, белоручками и скромницами. Чины армии являлись в собор с детьми: сыном, записанным в мэрии Глебом-Жаном, и дочерью, Кирой-Жанеттой. Беленькие, синеглазые дети ползли на четвереньках к причастию, грудных подносили к чаше, хор Афонского гремел на всю церковь, на паперти стояли старушки-губернаторши, в прошлом — величественные дамы петербургского общества, «распутники», мужья которых давным-давно были заколоты или пристрелены. Среди них — нищие, с красными глазами и опухшими лицами, с грязной шляпой в руке:
– Сильвупле, подайте бывшему интеллигенту. В пятнадцатом кровь проливал на полях Галиции… Теперь абориген Армии Спасения.
– Подайте безработному, жертве законов прекрасной Франции…
– Подайте инвалиду Ледяного похода…
– Подайте русскому дворянину кусок горького хлеба изгнания…»
Русская церковь в Париже в день прощания с императрицей Марией Федоровной (1928)
Обед эмигрантов в Париже (1932)
Барон фон Руктешель до русской революции 1917 года служил капитаном гвардейского полка.
Барон фон Руктешель играет на гитаре каждый день в цыганском оркестре в Берлине, Германия, 1930 год.
Сахно-Устимович, из Терского казачьего полка, бывший адъютант царя.
Сахно-Устимович является достойным всяческого уважения поваром в небольшом русском ресторане в Берлине, Германия, 1930 год.
Русская церковь в Берлине, рядом с которой в бараке живет много русских эмигрантов. Германия 1931 год.
Нина Кривошеина, «Четыре трети нашей жизни»
«Осенью 1925 г. я, в силу сложных денежных обстоятельств, внезапно оказалась одной из хозяек русского ресторанчика «Самарканд». Мы вселились в смрадную комнату над этим бывшим кафе, небольшой зал разукрасили цветными платками, на столики поставили лампы в оранжевых абажурах; появилось пианино, кто-то порекомендовал двух милых юных подавальщиц, уже знавших толк в ресторанном деле, — и «Самарканд» вступил на свое новое поприще, а у кормила, за стойкой, встала я… Вскоре, как-то сама по себе образовалась и артистическая программа: появилась сперва прелестная, цыганского вида Лиза Муравьева «в своем репертуаре», вскоре начал каждый вечер выступать Жорж Северский, известный в мире русских кабаре певец, а затем чудесный музыкант с несноснейшим характером, но безупречным музыкальным вкусом — Владимир Евгеньевич Бюцов.
За ресторанной стойкой оказалась тогда не я одна, но и многие женщины из эмиграции. Русские рестораны и кабаре стали одной из характерных черт Парижа тех лет, от 1922−23 гг. до середины 30-х годов. Были и совсем скромные, куда ходили люди, которым негде было готовить, одинокие, часто жившие в самых дешевеньких и подчас подозрительных отельчиках; впрочем, если «заводилась деньга», то и в этих ресторанах можно было кутнуть, закусить с графином водки, и уж обязательно появлялась музыка — бывало, что тренькал на гитаре сам хозяин, а кто-нибудь подпевал, и часто такой кутеж кончался слезами: «Эх! Россия, Россиюшка!»
Но были и роскошные, чрезвычайно дорогие кабаре, с джазом, певицами, красивыми дамами для танцев, обязательным шампанским, со жженкой, которую зажигали, потушив в зале огни, или с шествием молодых людей в псевдо-русских костюмах, которые через весь зал торжественно несли на рапирах… шашлыки! Каких тут фокусов не придумывали! Об этом и сейчас еще горько вспомнить».
Русский продуктовый магазин в Париже (1930)
Русский ресторан «Якорь» княгини Варвары Репниной (1930-е)
Генерал фон Фусс, один из самых известных чиновников Санкт-Петербурга до 1917 года и особый друг царя. Россия.
Генерал фон Фусс в настоящее время набивает сигареты, тяжелая работа, которая приносит крохотный доход. Берлин, Германия 1930 год.
Актер немого кино и оперетты Александр Полонский, после революции 1917 в эмиграции. Умер в Париже в августе 1944 года.
Самый известный в России комический актер оперетты г-н Александр Полонский сейчас работает за стойкой бара в небольшом русском кафе в Берлине, Германия 1930 год.
За столом ест бывший генерал-адъютант Свиты Ее Императорского Величества.
Барон Владимир Романович фон Кнорринг, генерал-адъютант великого князя Владимира.
Одна из самых близких друзей императрицы княгиня Мария Ивановна Путятина со старыми подругами пришедшими ее навестить.
Йохан фон Греков бывший директор Технического университета в Санкт-Петербурге, в настоящее время изготовляет гробы для умерших членов этой колонии изгнанников.
Лев Любимов, «На чужбине»
«Многие казаки батрачили в самых тяжелых условиях и там и в других местах. Один из них, еще молодой и красивый парень, как-то приехал в Париж, зашел в «Возрождение» и разговорился со мной. Оказалось, что он стал батраком после того, как потерял работу на заводе. Работа была нелегкая, оплата низкая, но местом своим он дорожил, так как ему приглянулась дочь хозяина. Смущаясь и запинаясь, он обратился ко мне с просьбой составить для него по-французски любовное письмо. «Нехорошо там жить, — говорил он мне. — Не то что девушки, коровы и те ни слова не понимают по-русски. Никак с ними не сладишь!» Письмо я написал, причем он настаивал, чтобы такие выражения, как «голуба», «мое золото», были переведены на французский дословно. Вышло, в общем, малопонятно, но достаточно пылко. Через несколько лет я снова встретил его. Он постарел, отяжелел. Однако выглядел еще молодцом, со своими лихо закрученными усами и французской кепкой, по-казацки заломленной набекрень. Сообщил, что женился на дочери фермера; тот вскоре умер, и теперь фермером стал он сам. Но жизнь по-прежнему не удовлетворяла его: не ладил с женой. «Эксплуататорша, — говорил он — точь-в-точь как ее отец. И кого эксплуатирует? Таких же казаков, как я, которых я устроил на работу. Черства, скаредна, каждый сантим помнит и готова сантим за сантимом вытянуть из самой кожи у рабочего человека. Ссоримся часто. Почему? Потому, что я со своими казаками держусь на равной ноге. «Ты ведь хозяин, — говорит, — а они батраки! Скверная жизнь!»
Курсы шоферов, организованные русскими офицерами
Таксист — офицер русской армии
Бывший казачий полковник, работающий музыкантом в берлинском кафе.
Алекс Авалов, бывший крупный помещик и профессор химии в Санкт-Петербурге. Сейчас Авалов занимается производством крепких алкогольных напитков с помощью аппарата, построенного им в Берлине, Германия, 1930 год.
Замок Сен-Мишель-сюр-Орж, подаренном англичанкой г-жой Лумис, Франции, в котором проживают русские дворяне, 1932 год. Как и все французские замки Сен-Мишель-сюр-Орж окружен громадным парком.
Каждому обитателю замка дают ту работу к которой он больше всего расположен. Таким образом, этот казачий офицер стал кухонным работником.
Руководителем прачечной назначен русский князь, в числе работников прачечной вдова генерала Никифорова.
Русский князь в бельевой комнате.
В замке нет часовни, поэтому ритуальные услуги жителям замка оказывает ежедневно православный священник отец Александр.
Русский капитан чинит крышу барака, в прошлом он был одним из крупнейших землевладельцев.
Бывший губернатор Тульской губернии (возможно Александр Николаевич Тройницкий) живет на пожертвования баронессы Марии Матавтиной-Маковской, вдовы художника Константина Егоровича Маковского.
Бывший командующий 10-м уланским полком теперь кухонный работник.
Баронесса Дикова, вдова морского министра в России Ивана Михайловича Дикова, проводит время при помощи пасьянса.
Павел Александрович. Офросимов, бывший генерал-майор Свиты Его Величества сейчас разводит кур.
Бригадный генерал Виктор Петрович который служил 50 лет служил Царю и Отечеству.
Зинаида Гиппиус, «В Париже успокоения еще нет»
«Но что о молодых, когда из старых многие ли чувствуют ответственность, сознают свои ошибки в прошлом? Для этого, впрочем, необходимо быть не совсем старым, сохранять какой-то запас юности, доверчивой доброты к жизни и людям, молодой легкости в движении. Мне уже довелось отметить, что такой «виноватый» человек, как А. Керенский, вышеназванными запасами обладает; это и делает его «своим» в кругу здешней интеллигентной «молодежи». (Один поэт его недурно знает в прошлом; Керенский произвел его на фронте в офицеры…).
Теперь здесь с бывшим «главковерхом» случаются примечательные истории. Одна из них случилась как раз тогда, когда он шел в наш людный кружок, и тотчас была нам рассказана, с подкупающей открытостью. Шел он по улице с довольно узким тротуаром, просматривая газету на ходу. Навстречу дама, с девочкой лет семи: и остановилась. Остановился и Керенский. «Смотри, «- говорит дама девочке, — и запомни! Это он погубил Россию!».
– Нет, со мной лучше было, — прерывает Керенский общий смех и откровенные замечания, что дама-то отчасти и права (у нас принята откровенная правда). — Вхожу я раз в магазин… надо же мне иногда купить что-нибудь. Несколько русских, очень хорошо одетых, глядят и вдруг; «Еще по магазинам ходит! Он! Еще по магазинам! Еще покупает!».
– Но, в самом деле, должен же я иногда покупать, — прибавляет Керенский, как бы оправдываясь. — Не воровать же мне!
Мы смеялись, утешали носителя такой «славы», но мало соболезновали: есть ведь тут и заслуженное. Он сам это понимает. Если бы не понимал — он не был бы «своим» среди вот этой интеллигентной эмигрантской «молодежи», — вообще не был бы среди них. И ничего бы не понимал из того, что они худо ли, хорошо ли, а понимают. Ему было бы чуждо — или враждебно — архиновое, молодое течение материализма, столь заметное и среди молодежи французской, как упоминалось выше».
Журнал Иллюстрированная Россия издавался в Париже в 1924 — 1939 гг.
Иллюстрированная Россия также проводила ежегодный конкурс красоты
Манекенщица Мария Павлова (1932)
Княжна Натали Полей, внучка Александра II (1937)
Иван Бунин. Дневники
«Ничего не записывал с отъезда в Париж в мае. Приехал туда в одиннадцатом часу вечера 9-го (выехал 8-го, ночевал в Марселе, из М. утром). Вера была в Париже уже с месяц, встретила меня на Лионск. вокзале. Когда ехали с вокзала на квартиру, меня поразило то, что по всему черному небу непрестанно ходили перекрещивающиеся полосы прожекторов — «что-то будет!» подумал я. И точно: утром Вера ушла на базар, когда я еще спал, и вернулась домой с «Paris-Midi»: немцы ворвались ночью в Люксембург, Голландию и Бельгию. Отсюда и пошло, покатилось…»
Источники: http://humus.livejournal.com/2480023.html, http://humus.livejournal.com/2530420.html
