С вдовой маршала Ахромеева Тамарой Васильевной Ахромеевой беседует
обозреватель “Совершенно секретно” Александр Терехов (Совершенно секретно. №
7 (74), 1995 г.)
– Сергей Федорович стал начальником генерального штаба после того, как
по до сих пор не вполне ясным причинам испортились отношения между Устиновым
и Старковым и последний вынужден был оставить свой пост.
– О взаимоотношениях Устинова и Огаркова я ничего сказать не могу. Мне
не очень нравится выражение “вынужден был оставить свой пост”. Дело в том,
что, когда были созданы Главные командования войск направлений как органов
оперативно-стратегического управления Вооруженными Силами, назначение
командующим такой группировкой, как Западная, даже для начальника
Генерального штаба было престижным.
– Были у него кумиры?
– Кумиры – нет. Были люди, которых он называл учителями. Маршалы
Жуков, Рокоссовский, Конев…
– Я так думаю, что Горбачев его поначалу очаровал…
– Очаровал? Это не то слово для характеристики Генерального
секретаря… Близко наблюдая работу людей, принадлежащих к высшим эшелонам
власти, Сергей Федорович понимал, что “старикам”, несмотря на их несомненные
заслуги перед страной и их опыт, время уходить. То, что этот процесс
затягивался, наносило большой вред управлению государством. Например, еще в
середине 70-х гг. именно в Генштабе зародилась идея сокращения наших военных
расходов, потом тяжело болел Брежнев, и докладывать ему этот острый вопрос
было бесполезно.
Так же и с Афганистаном. Ведь когда стало ясно, что решение о вводе
наших войск может быть принято, маршал Огарков и его заместители Ахромеев и
Варенников докладывали лично Брежневу, что решить афганскую проблему военным
путем невозможно. Но к ним не прислушались. Самое грустное: впоследствии
политические противники часто укоряли Сергея Федоровиче Афганистаном. На
этом даже строили свою кампанию по дискредитации маршала. Причем самым
безнравственным было то, что больше всех в этом преуспели люди, которые были
в то время в составе ЦК и Верховного Совета, но ничего не сделали, чтобы
предотвратить трагедию, и единогласно проголосовали за ввод войск. Ну это
так, к слову пришлось… К середине 80-х гг. все понимали необходимость
прихода новых сил в руководство страной. Поэтому когда избранный генсеком
Горбачев побеседовал с военным руководством об армейских проблемах и, как им
показалось, с пониманием воспринял их, Сергей Федорович с удовлетворением
сделал для себя вывод: “Теперь можно работать. Кажется, руководитель наконец
есть”.
– Но через несколько лет Ахромеев засобирался в отставку.
– Он чувствовал, что не может пригодиться этой команде. Горбачев армию
не понимал. Он перевернул всю нашу политику, которая базировалась на
присутствии там мощнейшей группы наших войск, и при этом не обсуждал с
военными должным образом вопрос о том, что будет, если варшавский Договор
развалится. Сергей Федорович надеялся изменить отношение Горбачева к армии.
Он убеждал: “С вами считаются, пока
за вами армия, а не будет сильной армии, никакое “новое мышление”
никому не окажется нужным”. Все бесполезно. Горбачев слушал других людей.
Сергей Федорович понимал, что политика Горбачева приведет к развалу
Варшавского Договора, всей системы безопасности в Европе, участие в создании
которой он считал делом своей жизни, если хотите. Он говорил: “Моей жизни
хватит только чтобы разрушить то, что мы 50 лет создавали, заново построить
я уже не смогу”. Это было очень тяжело.
– Сперва Горбачев расстался с Соколовым…
– Да, была история с прилетом Руста на Красную площадь. Загадочная
история… Горбачев боялся Ахромеева? Михаил Сергеевич принимал близко к
сердцу постоянные слухи о готовящемся перевороте?
– Я думаю, не боялся. А насчет переворота… Сергей Федорович говорил:
силой в России ничего не сделаешь. Убрать неугодного руководителя – не
самая1 большая проблема. А вот что делать дальше? Он считал, что самое
опасное для нашей страны – лишить власть уважения, авторитета,
дискредитировать саму идею власти. Сейчас именно это и произошло. Видите, к
чему это привело? А он хотел предотвратить, предупреждал. Вспомните, сколько
он писал об этом. А его противники вот тут-то и вспоминали: “Кого вы
слушаете? Он же получил Героя за Афганистан”.
В общем, оставив Генштаб, он и советником Горбачева долго работать не
смог. Написал несколько рапортов об отставке. На последнем в июне 1991 г.
Горбачев написал: “Подождем!”
– Язов учился с Ахромеевым на одном курсе в академии, в Генеральном
штабе у Сергея Федоровича тоже еще оставались соратники. И, несмотря на это,
выходит, маршал ничего не знал о готовящихся событиях августа 1991 г.?
– Ничего не знал. 6 августа я, он и внучка уехали в отпуск в Сочи,
спокойно отдыхали. 19-го Сергей Федорович, как всегда, пошел утром на
зарядку, потом вернулся и разбудил нас: включите быстрее телевизор! Он молча
выслушал первые сообщения. Когда случалось что-то важное, он обычно
замолкал. Молча сходили на завтрак. Я его ни о чем не спрашивала. Потом он
вдруг говорит: я должен лететь в Москву и во всем разобраться на рабочем
месте. Мы и не попрощались как следует. Его провожала группа врачей:
возвращайтесь, Сергей Федорович, ждем. Он отшутился: оставляю вам в залог
жену. Поцеловал меня и внучку и уехал. Больше я его не видела.
– Кто же с ним был дома в эти дни?
– Дочери, их семьи. Когда по ТВ прозвучали первые сообщения о создании
ГКЧП, они поняли: отец приедет. Он и приехал, веселый, загорелый, сказал,
что пока ничего не понимает, и уехал в Кремль. Он предложил свою помощь
Янаеву, работал в аналитической группе, собиравшей сведения с мест. В этом и
состояло его участие в ГКЧП. Дочери звонили мне без конца: приезжай скорее.
Но прямо ничего не говорили. Конспираторы! Сочиняли, что заболел кто-то из
детей. Я обижалась: ну что же вы не даете мне отдохнуть, неужели не можете
сами об отце позаботиться? Потом не выдержала, позвонила Сергею Федоровичу в
Кремль узнать, он сказал, что у него все в порядке. Обещал рассказать, когда
вернусь. Но я все-таки решила ехать. С трудом достали билеты на 24 августа.
– После неудачи ГКЧП Сергей Федорович сильно переживал? – Он был
подавлен, ждал ареста. Но продолжал ходить на работу в Кремль, хотя там в ту
пору мало кто был. Дочь однажды не выдержала: “Зачем ты туда ходишь? Как там
тебе?” “Ко мне никто не подходит. Никто со мной не заговаривает”. Думая, что
арестуют, он говорил: “Я понимаю, вам будет трудно, но я иначе не мог”.
Дочери спросили его: “Ты не жалеешь, что прилетел?” Он ответил: “Если бы я
остался в стороне, я проклинал бы себя всю жизнь”.
– В участниках ГКЧП он не разочаровался? Давал им оценки?
– Дочери рассказывают, что в ночь с 23 на 24 августа они долго
разговаривали. Было интересно узнать его мнение о событиях и людях, в них
участвующих. Не всех членов ГКЧП он знал одинаково хорошо. Но к тем, к кому
относился с уважением до этих событий, он своего отношения не переменил.
– Например, к Язову?
– Не только. К Бакланову, Шенину…
– По мнению следствия, в эту ночь Ахромеев уже решился на
самоубийство.
– По мнению следствия – так.
– Вы прилетели домой…
– Начали звонить Сергею Федоровичу в Кремль – телефон молчал. После
пяти вечера звонили каждые 10 – 15 минут. В 23.00 позвонил его шофер,
спросил, не приехал ли Сергей Федорович, а то его что-то не вызывает, и он
не знает, что делать. Потом легли спать. Я, конечно, всю ночь не спала –
вскакивала на звук каждой машины. Утром решили ехать в Москву – мы жили на
даче. Только открыли дверь квартиры – звонит телефон. Дочь взяла трубку, и
по ее лицу я поняла: случилось что-то ужасное. Звонил дежурный по группе
генеральных инспекторов, сказал, что Сергей Федорович скоропостижно
скончался, есть подозрение, что он покончил с собой (застрелился). Ночью его
отвезли в морг кремлевской больницы, потом в госпиталь имени Бурденко. Мы
поехали в прокуратуру. Там сказали, что в распоряжении следствия есть
видеосъемка места происшествия. Я сразу же попросила показать ее.
Следователи переглянулись, с сомнением посмотрели на меня: мол, выдержку
ли? – но согласились. Я и одна из дочерей пошли смотреть, вторая не смогла.
Сергея Федоровича обнаружил дежурный. Кабинет был открыт, ключ торчал в
замочной скважине снаружи. Хоронили его 29 августа.
