“В свое время было издано немало книг о Феликсе Дзержинском, издаются они и сейчас. Однако их легко развести по полюсам: с одной стороны, “рыцарь революции”, с другой – “апостол террора”. А это означает, что идет спор между определенными социально-политическими позициями, фигура Дзержинского используется лишь в качестве рычага в ожесточенной полемике. Между тем персону создателя ВЧК никак нельзя отнести к разряду второстепенных, его роль в истории нашей страны весьма значительна. Пора начать очистку образа Дзержинского от идеологических и морализаторских напластований, не поняв структуру его личности, мы никогда не сможем приблизиться к пониманию мотивации его поступков, влиявших на историю страны.
Итак, книг о Феликсе Эдмундовиче много, но в них не принято было говорить о том, что будущий первый чекист родился недоношенным, а в гимназии был двоечником, что в юности мечтал истребить всех москалей, застрелил свою сестру и намеревался уйти в католические монахи. Вот вехи бурной биографии “рыцаря революции” и главы “карательного органа диктатуры пролетариата” – грозной ВЧК.
Загадки родословной
Составить представление о неординарной личности “железного” Феликса по его идеологически отретушированной и тщательно причесанной официальной биографии просто невозможно: “Родился 30 августа (11 сентября по новому стилю) 1877 года в небольшом имении Дзержиново Ошмянского уезда Виленской губернии (ныне Столбцовский район Минской области Республики Беларусь. – Авт.) в семье мелкопоместного дворянина”.
И всё? Но вопросы начинают возникать уже при попытке выяснить происхождение его родителей. С матерью все более-менее ясно: Хелена Дзержинская, в девичестве Янушевская, происходила из довольно знатной шляхетской семьи. Ее отец, Игнатий Янушевский, – профессор Петербургского железнодорожного института, имел в Вильно дом, где и проживала его семья. А вот с отцом, полное имя которого Эдмунд-Руфин Иосифович Дзержинский, много неясного и неопределенного. Вот, например, что рассказывала о нем своим повзрослевшим детям сама Хелена Игнатьевна: “Вашего отца привел в наш дом старый еврей-сапожник, шивший обувь для нашей семьи. Эдмунд случайно повстречался с ним на улице, когда после окончания Петербургского университета приехал в Вильно искать работу. Вакансий в виленских гимназиях не оказалось, и Эдмунд не знал, что же делать дальше”.
Неизвестно, как сложилась бы дальнейшая судьба безработного учителя, если бы не добросердечный профессор Янушевский, взявший несчастного в дом обучать свою дочь математике. Прошло какое-то время, и скромный, но расчетливый “пан учитель” оказался профессорским зятем.
Молодая семья первоначально поселилась в небольшом старом домишке на хуторе Дзержиново, дом, судя по растиражированной в свое время фотографии, скорее, походил на крестьянскую избу, чем на дворянское поместье. Чистопородные шляхтичи эти места никогда не считали настоящей Польшей и называли их “крессы” – окраина. Проживала здесь удивительная смесь народов – литовцы, белорусы, поляки, евреи. А национальность зависела от политической ситуации.
По семейному преданию, Феликс родился недоношенным. Как-то беременная мать, хлопоча по дому, неловко оступилась и упала в люк погреба, потеряла сознание. В ночь начались преждевременные роды. Разрешилась мальчиком, которого нарекли Феликсом, то есть Счастливым. Потому что выжил вопреки травме, нанесенной плоду при падении матери.
В десять лет Феликс поступил в престижную первую Виленскую гимназию, но учился скверно – дважды отсидел в первом классе. Из гимназии ушел после седьмого класса со скандалом – обругал своих учителей “сволочами и мерзавцами”. В свидетельстве о незаконченном гимназическом образовании имел двойки по русскому и греческому языкам, по остальным предметам – тройки, и только по Закону Божьему – твердую четверку.
Феликс с юношеским максимализмом считал, что учеба ему ничего не давала. Позже спохватился и занимался самообразованием всю оставшуюся жизнь. Но, по собственному признанию, образования ему не хватало. Недостаток знаний он компенсировал упорством, аскетизмом и фанатичной верой в идеалы революции.
К слову, в гимназии Дзержинский учился вместе с будущим маршалом Польши Юзефом Пилсудским, который был немного старше.
В юности Феликс так же фанатично, как и в революцию, уверовал в Бога, даже хотел стать католическим монахом. Воспитывался, как и большинство польских детей, в ненависти к России и к русским – по причине нещадного подавления русскими войсками польских восстаний 1831 и 1863 годов.
Дзержинский вспоминал, что во время учебы в гимназии мечтал найти шапку-невидимку, чтобы без страха за собственную жизнь, мог легко уничтожить всех москалей. Позже свою мечту он частично исполнил: истребил немало врагов революции – и москалей, и представителей других национальностей.
Вот еще один мало кому известный – трагический – эпизод: в восемнадцать лет он будто бы страстно влюбился в свою сестру Ванду и из-за неразделенной любви застрелил ее из охотничьего ружья, что было признано несчастным случаем на охоте. Впрочем, Феликс охотой не увлекался. Кстати, письма Дзержинского к другой его сестре – Альдоне, нежны не по-братски.
Легенды и мифы Лубянки
В марте 1918-го рабоче-крестьянское правительство из революционного Питера перебралось в Москву. Вскоре слово “Лубянка” приобрело зловещее звучание, потому что в расположенном в начале улицы здании бывшего страхового общества “Якорь” вселились “верные стражи революции” – чекисты с Дзержинским во главе.
Шло время, сменялись обитатели лубянского особняка. Ныне в этом здании размещаются хозяйственные подразделения, входящие в Департамент тыла российского МВД. Но говорят, что в длинных коридорах, темных закоулках и переходах будто бы живет призрак Дзержинского. По крайней мере, такое ощущение возникает, когда, поднявшись по парадной лестнице на второй этаж, неожиданно сталкиваешься с самим “железным” Феликсом. Трехметровая статуя “под алюминий” в характерной длинной шинели, сурово взирает на проходящих мимо сотрудников и посетителей учреждения.
Кстати, вот что говорил сам Феликс Эдмундович о своей знаменитой шинели: “Московский комитет ввел меня в комиссию по восстановлению большевистских организаций в армии и созданию Красной гвардии. Мне приходилось часто выступать перед солдатами; вот товарищи и одели меня соответствующе. Переодели, чтобы признали за своего”. Затем это вошло в привычку, стало неким символом беззаветного служения революционным идеалам.
Первоначально Дзержинский занимал в ликвидированном “Якоре” большое и светлое помещение в углу второго этажа. В кабинете находился стационарно установленный прежними хозяевами огромный стальной сейф. Он и поныне стоит на прежнем месте, только выкрашен в невзрачный казенный цвет.
Как-то напряженную работу первочекиста прервала внезапно влетевшая в окно ручная граната. Дзержинский, проявив удивительную расторопность, резво выскочил из-за стола, в два прыжка пересек кабинет и моментально скрылся в металлическом сейфе. Прогремевший вслед за этим взрыв выбил стекла, повредил мебель и стены. Но сейфу, изготовленному на совесть, он не причинил никакого вреда.
Сбежавшиеся на грохот и шум чекисты увидели, как из сейфа в клубах пыли и дыма вышел живой и даже не оглохший Феликс Эдмундович. Он тут же распорядился подыскать себе другой кабинет. Его немедленно нашли на том же этаже, только с окнами, выходящими во двор.
Согласно этой легенде, рассказанной мне старейшими сотрудниками лубянского особняка, именно после этого происшествия соратники Дзержинского будто бы стали называли своего шефа за глаза “железным”. По причине его чудесного спасения в стальном банковском хранилище. А уже потом этот вынужденный псевдоним биографы обосновали железной стойкостью и несгибаемостью “рыцаря революции”.
Именно железную настойчивость проявлял он во многих своих делах. На посту главы ВЧК Дзержинский нещадно боролся с взяточничеством и нецелевым использованием бюджетных средств в госучреждениях. Вот один любопытный документ на эту тему. Его Дзержинский направил своему первому заместителю Генриху Ягоде в марте 1923 года, но звучит он вполне по-современному: “По городу ездят автомобили, купленные за границей. Нельзя ли бы было расследовать, сколько и кем, и во сколько это нам обошлось, и кто дал на эту покупку разрешение. Полагаю, что такие дела надо быстро расследовать для передачи или в контрольную комиссию, или в трибунал”. Сегодня, глядя на машины, стоящие в огромных пробках, возникает несбыточная идея: воскрес бы несгибаемый “рыцарь революции” да поинтересовался бы тем, откуда взялись все эти автомобили.
А вот письменное поручение Дзержинского от 1924 года своему первому заместителю Менжинскому об организации внутренней проверки сотрудников и сотрудниц ОГПУ. В документе приводится перечень вопросов, по которым необходимо проводить чистку рядов чекистов. Один из них сформулирован буквально так: “Падок ли к бабам или падка к мужчинам”. Видимо, у Дзержинского были какие-то веские основания для беспокойства за морально-нравственное состояние “верных стражей революции”.
Неожиданная кончина
Внезапная смерть Дзержинского, последовавшая 20 июля 1926 года, породила немало слухов и фантастических предположений. В этот день Феликс Эдмундович выступал с эмоциональной речью на заседании пленума ЦК и ЦКК ВКП(б), посвященном состоянию социалистической экономики. Стоя на трибуне, он неожиданно схватился за сердце. Некоторые приняли это за ораторский прием.
На самом деле Дзержинский во время речи ощутил острую боль в левой части грудной клетки. С трудом вышел в соседнюю комнату и прилег на диван. Когда стало немного лучше, пошел на свою квартиру, находившуюся здесь же, в Кремле. Войдя в спальню, потерял сознание. Прибежавший через несколько минут кремлевский врач Л. Вульман вколол в руку камфару. Но эффекта инъекция уже не дала. Наступила мгновенная смерть.
Известия о кончине больших вождей для советских людей всегда были неожиданными. Поэтому порождали непоколебимую уверенность: это не иначе как происки врагов. Первые неясные слухи об отравлении “пролетарского якобинца” поползли среди белой эмиграции. Версию о насильственной смерти обосновывали ухудшившимися отношениями между Сталиным и Дзержинским.
Будущий “отец и учитель”, став генеральным секретарем партии, начал создавать свой центр власти. И старая большевистская гвардия могла оказаться для него серьезной помехой. Их взгляды на устройство новой политической системы часто не совпадали со сталинскими.
Известно, что Сталин потихоньку вытеснял из власти Дзержинского, который мог оказаться неудобной фигурой. Были существенно ограничены полномочия нового “карающего органа” – ГПУ, созданного вместо грозной ВЧК. Звучала критика и в адрес ВСНХ, председателем которого также был “железный” Феликс. По воспоминаниям жены Дзержинского Софьи Сигизмундовны, однажды придя с работы, тот в сердцах бросил фразу: “Ни черта Сталин не понимает в экономике”. Впрочем, Феликс Эдмундович в этой сфере тоже не был профессионалом.
Не способствовал рассеиванию слухов о насильственной смерти и протокол вскрытия тела Дзержинского. Известно, что он болел туберкулезом. Однако в теле туберкулезника не было найдено ни одного следа этой тяжелой болезни. По неизвестным причинам не вскрывался череп и не исследовалось мозговое вещество. А без этого невозможно поставить точный диагноз.
Правда, врачи еще при жизни диагностировали у Дзержинского “грудную жабу” – сильную стенокардию, сопровождавшуюся атеросклерозом сосудов и одышкой. Требовали соблюдать режим работы, больше отдыхать. Однако по-прежнему наряду с официальной причиной смерти – паралич сердца – продолжают муссироваться и другие версии ухода Дзержинского из жизни. Например, отравление его ядом.
Память о Дзержинском неистребима?
В августе 1991-го знаменитый памятник Дзержинскому на Лубянской площади – творение замечательного советского скульптора Вучетича – снесли под свист и улюлюканье экзальтированной толпы. Ныне монумент, по признанию специалистов являющийся шедевром классической скульптуры, стоит в сквере Центрального дома художников, в Музее скульптуры на открытом воздухе. Если раньше каждый мог полюбоваться бронзовым Феликсом совершенно бесплатно, то теперь за осмотр образцов “тоталитарного искусства” берут деньги.
А вот на памятники первому чекисту, изваянные тем же Вучетичем из гранита и установленные в советские времена у здания Главкомата внутренних войск в Лефортове и на территории дивизии оперативного назначения, носившей имя Дзержинского с 1926 по 1994 год, за время новейшей российской истории никто не покушался. “Железный” Феликс для солдат правопорядка и особенно для ветеранов-дзержинцев, по-прежнему является символом защиты интересов государства.
К слову, спустя какое-то время после смерти Феликса Эдмундовича делалась попытка создать орден Дзержинского – для награждения чекистов за особые заслуги. Но из этой затеи ничего не вышло. Говорят, что Сталин считал чекистского вождя ярым троцкистом.
А недавно по телевидению сообщили о том, что с инициативой профинансировать реставрацию свергнутого памятника Дзержинскому выступили ветераны знаменитой “Альфы”. Ну, отреставрируют бронзового Феликса. И что дальше? Кто осмелится дать разрешение на его установку? И где?”
Георгий Николаев, историк
