«Золотыми буквами мы пишем
Всенародный Сталинский Закон».
В. Лебедев-Кумач
5 декабря 1936-го VIII чрезвычайный съезд Советов СССР принимает Конституцию СССР, вошедшую в историю как «сталинская». Жила с ней страна фактически до 1993-го: брежневская Конституция 1977 года – калька сталинской.
В день принятия Конституции Алексей Толстой вещал, что это натурально «хартия вольности, которой не знало человечество». С тех пор так и мусолят: самая-самая, демократичней некуда, одних лишь прав советские граждане получили целый воз и маленькую тележку в придачу. Но остаётся загадкой, зачем она была нужна Сталину и как столь чудесная Конституция успешно сочеталась с волной самых массовых в советской истории репрессий?
Гаечный ключ вождя
Считается, что начало новой Конституции было положено 5 февраля 1935 года выступлением секретаря ЦИК Авеля Енукидзе на VII съезде Советов СССР с докладом «О конституционных вопросах». Отмотав клубок нитей назад, можно установить: проект вырос из сверхзадачи Сталина тех дней – реконструкции, централизации и упорядочивания (в его понимании) механизма карательно-репрессивных органов, действовавших в режиме перманентной чрезвычайщины. Разумеется, вождя смущала не чрезвычайщина, а то, что нестыковка шестерёнок карательной машины осложняла процесс конструирования режима уже исключительно его личной власти. Не один год тов. Сталин ваял машину для себя и под себя. Поначалу делалось это не по чётко продуманному и безукоризненному плану, а интуитивно, методом проб и ошибок. Очень уж сложно было держать в одних руках нити тогдашнего управления, контролируя ОГПУ, прокуратуру, судебную механику, систему мест заключения, карательный аппарат собственно внутрипартийный. Нестыковок и трений было хоть отбавляй: каждый стремился утянуть себе пышки, отдав конкуренту шишки.
И вся первая половина 1930-х – эпоха непрестанных реорганизаций репрессивной машины в попытках нащупать оптимальную форму и, что немаловажно, зачистки всех карательных структур от «не своих». Не позднее начала 1934 года Сталин пришёл к выводу о необходимости создания новой карательной структуры – союзного НКВД, в состав которого нужно включить реорганизованный ОГПУ. Тогда же встал вопрос о модернизации и механизма внесудебной расправы: печально знаменитые «тройки» не отменили, учредив ещё один карательный инструмент – Особое совещание (ОСО). Параллельно шло реформирование прокурорской системы.
Идея новой Конституции как раз и выросла из вполне конкретных сталинских карательных потребностей – в процессе их упорядочения. Отсюда уже рукой подать до гениальной идеи упорядочить и законодательство в целом, дабы зафиксировать новую систему взаимоотношений в этой сфере. Проще говоря, вождь нуждался в качественно новом гаечном ключе для дальнейшего закручивания гаек. И в более оптимальном механизме прикрытия чрезвычайщины и легализации собственной власти. Сталин не был бы Сталиным, если не пришёл бы к мысли: целесообразно не размениваться на мелочи, а учинить комплексную многоходовку. Закрепляющую, кстати, и легитимизирующую, образно говоря, победу банды Сталина–Молотова–Кагановича – над «бандой Троцкого–Зиновьева–Каменева». Новая Конституция – как качественно новая ширма, прикрывающая механику сталинского единовластия – не гениально ли?!
На краю пропасти
Одно лишь упорядочение само по себе мгновенного результата дать не могло: исходя из причин внутренних, Сталину позарез нужно было советских людей заговорить, отвлечь их внимание обсуждением. Бросив вконец вымотанным и озлобленным «строителям коммунизма» виртуальную конфетку: ваши жертвы не напрасны – вот свидетельство достижения промежуточного рубежа. Затягивать с этим было уже нельзя: назревал взрыв, который смёл бы прежде всего самого Сталина.
Это сейчас, после десятилетий умолчания и оболванивания, обывателю всерьёз кажется, что к началу 1930-х власть Сталина была прочна и незыблема, а вся страна с энтузиазмом и в едином порыве только и делала, что с песнями весело шла на стройки пятилетки. Что всё было иначе, нагляднее всего свидетельствуют спецсообщения руководителей ОГПУ (потом – НКВД) на имя высшего партруководства.
В мае 1932-го ОГПУ докладывает о раскрытии «контрреволюционной группы на линкоре «Марат»: «Группировка ставила своей задачей установление «беспартийной» советской власти…» Из допроса краснофлотца Бахарева: «…Прожив некоторое время у брата, я увидел, что он живёт плохо, имея большую семью. Питание было плохое, дети ходили раздетые, разутые и худые. …Я общался с другими рабочими завода и видел сам, слыхал от них, о плохой жизни, о плохом снабжении продуктами питания и промтоварами. Я увидел при одном посещении завода, как рабочий, стоявший за машиной, упал в обморок… от недоедания. …Рабочие говорили: «А вот мы живём плохо, думали, что при советской власти будет лучше, а пока живем худо»… Мы пришли к заключению, что это всё происходит потому, что линия партии неправильная… Во время большого сбора мы должны были выступить и рассказать, что рабочие живут плохо, что политика партии неправильна и что если здесь не все согласны, то возьмёмся за оружие, выкатим пулемёты и поднимем восстание».
Май 1933 года, сводка ОГПУ «Об отрицательных явлениях в состоянии ОКДВА» (Особой Краснознамённой Дальневосточной армии. – Ред.): «Отдельные красноармейцы высказывают нежелание служить и защищать СССР в случае войны». «Отдельных», правда, набирается целый эшелон, и говорят они страшное: «В случае войны никто не пойдёт защищать соввласти, а пойдут все против них»; «Если что заварится, война весной с японцами… возьму белый платок в руки и к японцам уйду, всё равно погибать»; «Пусть хоть к стенке ставят – служить не буду. Говорят, нет насилия и принуждения в СССР, а на самом деле у крестьян всё насильно отбирают и нас насильно служить заставляют, я лучше к японцам уйду». Среди комсостава настроения были схожие.
И то была не пустопорожняя болтовня! Достаточно вспомнить, как 5 августа 1934 года начштаба артдивизиона Московского городского лагерного сбора Артём Нахаев с группой бойцов пытался захватить караулку Московской пролетарской стрелковой дивизии, чтобы вооружиться винтовками и идти на Кремль. Но ведь настроения в армии – лишь калька с тех, что в обществе.
На острие превентивного удара
12 июня 1936-го газеты публикуют проект новой Конституции для «всенародного обсуждения». На время народ купился, столь велико было желание и ожидание перемен. Да ведь прав же столько – целая статья (125-я) появилась про свободу слова, печати, собраний, митингов, шествий и демонстраций. С «небольшой» оговоркой: дозволялось это лишь «в соответствии с интересами трудящихся и в целях укрепления социалистического строя». Глубоко же запрятанная ст. 126 скромно обозначила: «наиболее активные и сознательные граждане из рядов рабочего класса и других слоёв трудящихся объединяются во Всесоюзную коммунистическую партию (большевиков), являющуюся передовым отрядом трудящихся в их борьбе за укрепление и развитие социалистического строя и представляющую руководящее ядро всех организаций трудящихся, как общественных, так и государственных». Этот и был главный пункт, замаскированный словоблудием о правах, советах и выборах. В которых мог участвовать вроде бы каждый, но вот правом выдвижения кандидатов обладали лишь «общественные организации и общества трудящихся», читай – партаппарат.
Пока записные демагоги и болтуны – Бухарин, Радек и т.п. – изощрялись по части сочинительства красивых фраз о благе и правах трудящихся, Сталин шлифовал самое главное: все его пометки касались только конструирования «вертикали власти»! Когда же в ходе обсуждения наивные граждане пачками понесли предложения об уточнении механизма «народовластия», именно это и было отсеяно в первую очередь.
…И ведь масштабные репрессии не прекратились ни во время «всенародного обсуждения», ни с принятием Конституции, ни после него: счёт шёл на десятки и сотни тысяч. С точки зрения карательно-репрессивных органов, кстати говоря, ничего не изменилось: Конституцию они просто «не заметили». И как масштабно работали не по Конституции, а по инструкции, так и продолжили. Никуда не делась и система внесудебных репрессий, никоим образом в Конституции не обозначенная. И правовой статус граждан по-прежнему регулировался не Конституцией… А потом был нанесён самый мощный сталинский удар: 1937 год прямо вытекал из новой Конституции.
Ширма была сооружена, механизм личной власти Сталина надёжно укрыт от сторонних глаз, фасад подновлён, конфетку трудящиеся скушали. А заодно себя проявили и показали – кого зачищать, было очевидно. Операцию по изъятию «врагов народа» важно было провести до выборов в Верховный Совет СССР: никто из обречённых на заклание не должен был испортить «праздник всенародного голосования», например, вычёркиванием кандидата «нерушимого блока коммунистов и беспартийных». Кстати, именно тогда и была введена в оборот эта сталинская, насквозь фальшивая и лживая формула.
Превентивный удар нужен был и для зачистки всех без исключения носителей любого рода протестных настроений. Нужно было превентивно уничтожить огромную массу не оппозиционеров – их уже не было, но тех, кто потенциально мог стать таковыми. Как признал в своих мемуарах Хрущёв, «почему же тогда Сталин их уничтожил? Он их уничтожил потому, что созревали условия для замены Сталина».
