Запись в народное ополчение во время Великой Отечественной войны свидетельствует прежде всего о патриотическом порыве, «градус» которого, как известно, был чрезвычайно высок. Однако жизненные обстоятельства добавляли к патриотической мотивации нечто еще, подчас совершенно неожиданное.
Сложившиеся в условиях 1920-х–30-х гг. требования государства к биографии советского человека (в смысле ее «чистоты» и «порочности») повлекли попытки «исправить» свою биографию. Ниже, в историческом расследовании, рассказывается о подобных попытках четырех ополченцев.
Это история не о «массовом героизме» и не о трагедии (а позже – величии) битвы за Москву, а о неоднозначности побудительных мотивов записи в народное ополчение, о «всего лишь» персональном решении, свидетельствующем о готовности к смерти.
«Не то более всего угнетало в окружении, что я мог каждую минуту расстаться с жизнью, а то, что никто и никогда не узнает, где и при каких обстоятельствах это произошло. Вот уж не предполагал, что человека может так ужасать перспектива бесследного исчезновения. Умереть – что ж, на то и война… Но сгинуть, начисто выпасть из бытия, бесшумно раствориться в его неведомом водовороте – не дай Бог! Ведь это вроде аннигиляции, превращения в ничто…»
Борис Рунин «Мое окружение: Записки случайно уцелевшего»
Тема родилась случайно. Несколько лет тому назад в интернете благодаря автору «Русского журнала» Леониду Рузову (он же: Александр Черкасов, мой коллега по «Мемориалу») появилась небольшая статья «Берлин – Москва. Ex profundis». Написанная на основании интервью со мной, она вкратце, но вполне адекватно передает суть «семейной истории».
В том числе, историю моего деда-ополченца: как и почему ушел он добровольцем на фронт (речь идет о повлиявших на этот шаг определенных биографических факторов), как погиб, как стало об этом известно. Источником моей информации, которой я делился с журналистом, были неопубликованные «Воспоминания» моей мамы – Лоры Борисовны Беленкиной (урожденной Фаерман, 1923–1999) 1.
Начиная с осени 2007 года, я предпринимаю попытки выяснить некоторые подробности пребывания деда в ополчении. Сделать какие-то заключения о том, – в какой именно дно (дивизии народного ополчения) служил дед, по тем данным, которые имеются в «Воспоминаниях» мамы, – невозможно. Я не смог сделать даже самого простого – обратиться в архив учреждения, в котором дед работал до ухода в ополчение – в «Станкоимпорт», – не так давно он был продан с торгов… Дальнейший поиск в этом направлении возможен, но усложняется…
В московском издании: «Книга памяти погибших и пропавших без вести в Великой отечественной войне …» дед есть:
«Фаерман Борис Львович, род. 1888 в г. Хасавюрт, Дагестан. Призван Московским ГВК. Красноармеец. Пропал без вести в январе 1942» 2
В интернетовских базах данных павших в Великой Отечественной войне до недавнего времени сведения о деде вообще отсутствовали. (Уже после того, как был написан этот текст, «Обобщенный электронный банк данных «Мемориал» – проект Министерства обороны России – пополнился сотнями тысяч новых записей и публикаций документов. Есть материал, связанный и с Борисом Фаерманом, и с Иваном Шустовым 3. Оказалось, дед попал в 7-ую дно, чего никак невозможно было вычислить «логическим путем». Теперь, благодаря сведениям из базы данных, я знаю что: место призыва – Бауманский РВК; последнее место службы – п/п 328 в/ч 1298, транспортная рота.)
Информация, – в какой именно части служил дед, нужна, скорее, для строки в краткой биографической справке; к финалу его пребывания в Вязьминском котле и смерти – номер армии и дивизии, в которых он значился до окружения, – никакого отношения не имеют…
Тем не менее, в процессе поисков сведений о том, в какой части мог служить дед, обнаружилось много любопытного. Для меня, неискушенного в истории Великой Отечественной войны, было открытием, что первая монография, посвященная непосредственно катастрофе под Вязьмой, вышла только в 2007 г. 4… Собственно о московском ополчении опубликовано очень и очень мало (та же картина в интернете). Что касается мемуаров ополченцев, выживших в котле под Вязьмой, – число их публикаций также крайне незначительно. Но именно знакомство с мемуарами «спровоцировало» появление на свет настоящего текста.
Речь идет о книге Бориса Рунина «Окружение: Записки случайно уцелевшего» 5 и мемуаров, но уже не ополченца, а дочери ополченца – Ирины Глинки: «Дальше – молчание» 6. То, что казалось в «Воспоминаниях» моей мамы нетипичным, сугубо частным случаем, и то, что, казалось, останется навсегда не проясненным, не откомментированным, приобрело, во всяком случае для меня, несколько иное звучание, иное значение. Среди мотиваций записи в ополчение, «исправление» биографии играло не последнюю роль, стремление к «перемене участи» вовсе не было исключительным.
Итак, я осмелюсь предложить чтение фрагментов из неопубликованных «Воспоминаний» мамы. Фрагменты будут комментироваться или дополняться: моими собственными за
