9 апреля 1960 года американский самолет-разведчик U-2 стартовал на аэродроме Пешавар в Пакистане, набрал высоту около 20 километров и пересек границу СССР южнее города Андижан. Затем «американец» посетил четыре особо важных объекта Советского Союза: космодром Байконур, Сары-Шаганский ракетный полигон, Семипалатинский ядерный полигон и аэродром дальней авиации в Чагане. Воздушный шпион заснял все объекты и благополучно ушел за границу. Руководство СССР приняло решение закрыть это направление и обезопасить его от подобных полетов.
Из Барнаула – в степь
Одно из подразделений ПВО
19 апреля зенитно-ракетный полк – войсковая часть 62872 – был поднят по тревоге. Получив приказ на передислокацию, полк оставил свои позиции у города Барнаул и погрузился в эшелоны. 21 апреля техника и личный состав полка прибыли на станцию Чаган под Семипалатинском. Штаб части разместился в военном городке летчиков, а дивизионы ушли в степь и дислоцировались на обозначенных на карте местах.
Зенитно-ракетные комплексы были приведены в боевое положение и закрыли воздушное пространство над Семипалатинским полигоном и базой стратегических бомбардировщиков в Чагане. В первые дни после прибытия солдаты и офицеры готовили технику к боевому применению, ночевали в кабинах станции наведения ракет и автомашинах. Потом перебрались в палатки.
В 5:30 утра 1 мая 1960 года полк был поднят по боевой тревоге. РЛС (радиолокационные станции) разведки и целеуказания обнаружили приближающийся высотный самолет-нарушитель. Это был американский U-2 под управлением Фрэнсиса Пауэрса (которого потом, в 1962 году, обменяли в Берлине на советского разведчика Рудольфа Абеля). Самолет прошел в 300 километрах западнее Семипалатинского полигона, далеко проник на территорию СССР и был сбит под Свердловском. Больше американцы не рисковали летать в небе над Советским Союзом, а ракетчики остались на своих новых позициях.
Много лет они охраняли воздушное пространство над Семипалатинским полигоном и аэродромом дальней авиации в Чагане.Опытное поле и площадка Ш
30-я площадка Семипалатинского полигона. Саше Курсакову 5 лет. Фото 1964 г.
Места расположения ракетных комплексов определяла необходимость надежного прикрытия охраняемого объекта. Для подразделений ПВО вокруг была обычная степь, а для руководителей полигона – не степь, а взрывные поля испытаний ядерного оружия. Каждое ведомство выполняло свою задачу, но никто не считал нужным предупреждать людей об опасности для их здоровья и жизни.
К осени военные строители возвели в местах дислокации дивизионов казармы и жилые домики. Офицерам предложили перевезти сюда семьи, а затем проснулся ядерный полигон. Скоро ракетчики узнали, что это означало.
Мой отец служил в пятом зенитно-ракетном дивизионе. Сначала был офицером наведения, затем командиром батареи и заместителем командира дивизиона. Пятый дивизион располагался на Тридцатой площадке Семипалатинского полигона. Она находилась в 30 километрах юго-западнее Курчатова и в 18 километрах от площадки Ш. Сразу за площадкой Ш начиналось знаменитое Опытное поле. На нем в то время взрывали наземные и воздушные ядерные заряды. Площадка Ш была для нас ближним обитаемым местом, но перед взрывом людей оттуда вывозили, оставались лишь наблюдатели в специальных укрытиях.
Населения на Тридцатой площадке до прибытия ракетчиков не было, на ней размещалась только аппаратура для дозиметрической разведки. Семьи военных стали там первыми мирными жителями. Сейчас это представляется просто ужасным: разве могла цивилизованная страна поселить своих граждан на территории ядерного полигона?
Но тогда государство делало вид, что все нормально. А спустя годы вообще отреклось от всего.Свет, огонь и хобот смерча
Зенитно-ракетный дивизион – это 60 солдат, десяток офицеров, десяток гражданских жителей – женщин и детей. Еще – стартовая позиция со станцией наведения ракет и пусковыми установками, хранилище ракет, боксы для машин, четыре четырехквартирных офицерских домика, казарма, несколько хозяйственных построек. Все окружено колючей проволокой, а вокруг до горизонта – степь. На языке ракетчиков это называлось «точка».
В 1961-1962 годах, как раз перед запретом ядерных взрывов в атмосфере, на Семипалатинском полигоне прошла самая мощная в мире серия таких взрывов, а именно: было приведено в действие 72 термоядерных устройства, иногда это случалось по нескольку раз в день.
Что такое ядерный взрыв, знают все.
Интереснее было видеть. Для сброса бомбы заходил самолет-носитель ядерного оружия в сопровождении двух истребителей. Ракетчики контролировали этот момент. На индикаторе пульта наведения было видно, как цель – носитель ядерного оружия – разделялась, что означало – бомба сброшена. После этого вся аппаратура в нашем дивизионе выключалась – электромагнитный импульс взрыва мог вывести ракетный комплекс из строя. Эпицентры взрывов широкой дугой охватывали площадку Ш: ближние происходили от нас в 18 километрах, дальние – в 40-50, это подтверждалось средствами объективного технического контроля зенитно-ракетных комплексов.
Семьям на время ядерного испытания предписывалось открыть двери и окна, покинуть помещения, отойти от строений на безопасное расстояние. Мы стояли в стороне от домов и ждали. В назначенное время небо над площадкой Ш вспыхивало. Степь заливал ослепительно яркий свет, который быстро заволакивало облако с клубящимся огнем. С земли к облаку тянулся хобот смерча. Взрыв рос и поднимался во весь свой исполинский рост. В грибе взрыва ворочалась гигантская мощь. Потом приходила ударная волна. Тугой ветер бил в грудь, со звоном вдребезги разлетались стекла домов.
Мы, ребятишки, со своими мамами стояли и смотрели на это. Затем до нас докатывался обвальный, перекатывающийся гром.
Металась вся земная злоба
Вакуумный канал вывода энергии ядерного взрыва
Классический гриб стоит недолго: ножка опадает, облако светлеет и уплывает в сторону, теряясь среди множества мирных облаков.
Под стенами наших домов толстым слоем лежала россыпь битого стекла.
Дети собирали его в ведерки и уносили подальше. Окна застеклялись, а через день или месяц все повторялось.
В некоторые дни взрывы шли один за другим.
Радиация на нашей «точке» была предельно велика, но штатные дозиметры у ракетчиков ничего не показывали, и для военных излучения не существовало. Это сейчас люди паникуют при дозе облучения, измеряемой в микрорентгенах – миллионных долях рентгена.
Штатные дозиметры Советской армии показывали только рентгены. Тысячи и десятки тысяч микрорентген для армейских дозиметров были незначительной величиной. Зачем разводить панику? Надо стойко переносить тяготы военной службы!
Радиация чувствовалась во всем. Любая царапина несколько дней сочилась лимфой. Нередко солдаты при работе теряли сознание. Частым явлением было кровотечение из носа. Многие люди, жившие на «точках», распрощались тогда со своим здоровьем. И до сих пор приходит в голову такая мысль: присутствие на площадках полигона людей в погонах объяснить, конечно, можно, но зачем там находились женщины и дети?
Взрывы на картинках похожи на пушистые грибы. Однако наземный взрыв – это поднимающаяся вверх стена земли и огня, а высотный – далекое облако. Но главное, чего не видно на фотографиях, – все взрывы были страшными. В «живом» взрыве металась и хотела вырваться, казалось, вся земная злоба. Может, такое ощущение – реакция подсознания на поток радиации. Может, просто обостренное детское восприятие, но чувство нарастающей опасности, от которой нельзя спрятаться, у меня впервые возникло именно там. На месте этих взрывов теперь – заросшие камышом степные озера. На их берегах и сейчас звенят дозиметры, да среди навала грунта встречаются спекшиеся куски расплавленной породы.
На «точках» Семипалатинского полигона мы прожили девять лет. Видели суровую и по-своему красивую природу прииртышской степи, видели множество людей разных национальностей и профессий, видели наземные, воздушные, высотные, подземные ядерные взрывы. Но ракетчики, служившие на «точках» полигона, не относятся к подразделениям особого риска. Не относятся они и к пострадавшим от ядерных испытаний. Этих военных вообще как будто бы не существовало. Власть скрыла от общественности наши «точки». И когда мы рассказываем об ответственности государства перед людьми, потерявшими на полигоне здоровье и даже жизни, чиновники, заведующие полигонными льготами, либо не хотят нас слушать, либо смеются: «Такого не могло быть!»
