Я сидел в своем рабочем кабинете в «Правде». Готовили очередной номер газеты на 6 марта 1953 года. Около 10 часов вечера зазвонил кремлевский телефон-«вертушка»: «Товарищ Шепилов? Говорит Суслов. Только что скончался Сталин. Мы все на «ближней» даче. Приезжайте немедленно. Свяжитесь с Чернухой и приезжайте возможно скорей». В. Чернуха был вторым, после А.И. Поскребышева, помощником Сталина.
Я ничего не сказал в редакции. Предупредил, что еду в Кремль, к Поскребышеву, и спустился на улицу. Умер Сталин… Уже в течение нескольких дней по Москве ползли слухи о тяжелом заболевании Сталина. Передавали разное: одни говорили, что у Сталина инфаркт сердечной мышцы, другие – что его разбил паралич, третьи – что Сталина отравили.
Из кремлевских сфер я знал такую версию события. 1 марта у Сталина был обычный деловой день на «ближней» даче. Известно было, что последние два десятка лет, после того как в 1932 году его жена, Н.С. Аллилуева, покончила с собой, Сталин никогда не ночевал в своей квартире в Кремле. Он постоянно жил и работал на «ближней» даче, расположенной в стороне от Можайского шоссе, не доезжая Кунцева, у реки Сетунь.
У Поклонной горы, близ исторической Кутузовской избы, – полосатый шлагбаум. Неширокая асфальтовая дорожка рассекает лесной массив и как-то неожиданно приводит к сталинской даче. Двухэтажное здание еще сохранило камуфляж военных лет. У подъезда машину встречает кто-либо из охраны и провожает в вестибюль. Больше нигде и ни в чем внешних признаков охраны не видно. Справа от входа – небольшая комната, служащая, видимо, библиотекой, в ней много полок и шкафов с книгами. В этой комнате как-то Сталин, вызвав меня ночью, вел со мной большой разговор с глазу на глаз о содержании учебника политической экономии. Здесь, в этой комнате, с ним и случился удар.
Судя по некоторым внешним признакам, у Сталина за последние годы развилась гипертоническая болезнь и атеросклероз. Иногда мы даже говорили между собой: как хорошо Сталин выглядит, свежий, розовый – не зная, что эта «розовость» гипертоническая. Не зная потому, что, как передавали приближенные люди, Сталин не признавал врачей. Он годами не показывался специалистам. Только уезжая в отпуск к морю, он иногда разрешал посылать туда известного ему зубного врача. После же организации чудовищного по своей патологии «дела врачей» Сталин в каждом враче видел скрытого врага и террориста. Поэтому истинное состояние здоровья Сталина никому не было известно.
Никаких внешних признаков недомогания у него, впрочем, не было. Частенько после заседания Президиума он с друзьями часами проводил у себя на даче время за ужином. Ел горячие жирные блюда с пряностями и острыми приправами. Пил алкогольные напитки, часто делал только ему ведомые смеси в стакане из разных сортов коньяка, вин и лимонада. Поэтому все считали, что Сталин здоров. Конечно, очень близкие к нему люди не могли не замечать все большего нарастания у Сталина за последние годы психопатологических проявлений. Так, в разгар веселого ужина с самыми близкими ему людьми – членами Президиума ЦК – Сталин вдруг вставал и деловым шагом выходил из столовой в вестибюль. Оказавшись за порогом, он круто поворачивался и, стоя у прикрытой двери, напряженно и долго вслушивался: о чем говорят без него. Конечно, все знали, что Сталин стоит за дверью и подслушивает, но делали вид, что не замечают этого. Сталин подозрительно всматривался во всякого, кто по каким-либо причинам был задумчив и невесел, требовал, чтобы все были веселы, пели и даже танцевали.
В связи с прогрессирующей подозрительностью Сталина нужно было в его присутствии вести себя очень осмотрительно. Вспоминаю такой эпизод. В 1949 году на заседании Политбюро ЦК под председательством Сталина слушался вопрос о присуждении Сталинских премий. Как заведующий отделом пропаганды и агитации ЦК, я присутствовал и выступал на этом заседании. По окончании его я решил спросить у Сталина, как обстоит дело с учебником политической экономии, последний вариант которого давно уже находился у него на просмотре. Почти все разошлись. Сталин по среднему проходу направился к выходу, некоторые члены Политбюро еще толпились у боковой двери. Я торопливым шагом пошел навстречу Сталину. Бросив на меня тяжелый, пристальный и умный взгляд исподлобья, он на секунду задержался на месте, а затем круто повернулся вправо и пошел к боковой двери, где еще задержались некоторые члены Политбюро. Я догнал его и изложил свой вопрос. И увидел, как в его глазах большая настороженность и недоумение сменились на доброжелательность, а в уголках глаз появились веселые искорки. Подошли А.А. Жданов, Г.М. Маленков, еще кто-то.
Жданов сказал мне потом, что я вел себя очень неосторожно. Тогда я не знал всех кремлевских тайн и даже не совсем понял смысл его предостережения.
С годами подозрительность, страхи, маниакальные представления у Сталина явно прогрессировали. Сталин обычно всю ночь проводил за работой: рассматривал бумаги, писал, читал. Читал он невероятно много – и научной, и художественной литературы, и все накрепко и по-своему запоминал и переживал. Ложился он, как правило, лишь с наступлением рассвета. Перед тем как лечь, нередко пристально всматривался через окна: нет ли на земле или на снегу следов, не подкрадывался ли кто к окнам. В последнее время он даже запрещал сгребать свежий снег под окнами – ведь на снегу скорее увидишь следы. Одержимый страхами, он часто ложился спать не раздеваясь, в кителе и даже сапогах. А чтобы свести мнимую опасность к минимуму, он ежедневно менял место сна: укладывался то в спальне, то в библиотеке на диване, то в кабинете, то в столовой. Прислуга, учитывая это, незаметно с вечера стелила ему постели в нескольких комнатах одновременно.
Вечером 1 марта все шло как обычно. Было заседание в Кремле. Затем все приехали на «ближнюю» ужинать. К столу по традиции подавались горячие жирные с острыми приправами и пряностями кавказские, русские, украинские блюда: харчо, чахохбили, борщ и жареная колбаса, икра, белая и красная рыба. Набор коньяков, водок, вин, лимонада. Как всегда, прислуги никакой не было: каждый наливал и накладывал себе сам. Разъехались по домам далеко за полночь. Последующий ход событий никто точно не знает. Утром Сталина нашли в бессознательном состоянии лежащим на полу у дивана в библиотеке, то есть в той самой первой комнатке при входе направо, где он больше всего любил работать. По-видимому, после разъезда членов Президиума Сталин удалился в библиотеку. Здесь ночью у него произошло кровоизлияние в мозг. Сталин потерял сознание и упал на пол у дивана. Так он пролежал до утра без сознания и без медицинской помощи. Да она и не могла быть оказана. В комнату, где он находился, запрещено было входить кому бы то ни было из охраны или прислуги. 2 марта утром Сталин был уложен на диван в этой же комнатке. Сознание к нему не возвращалось. Кровоизлияние захватило жизненно важные области мозга. Парализованы были правая рука и правая нога, наступила потеря речи. Сталин лежал на диване с закрытыми глазами. Грудь высоко вздымалась, дыхание было неритмичным и прерывистым.
Президиум ЦК собрался утром здесь же, на даче. Было установлено круглосуточное дежурство у постели больного.
Утром 4 марта под влиянием экстренных лечебных мер в ходе болезни Сталина как будто наступил просвет. Он стал ровнее дышать, даже приоткрыл один глаз, и присутствовавшим показалось, что во взоре его мелькнули признаки сознания. Больше того, им почудилось, что Сталин будто хитровато подмигнул этим полуоткрывшимся глазом: ничего, мол, выберемся! Берия как раз находился у постели. Увидев эти признаки возвращения сознания, он опустился на колени, взял руку Сталина и поцеловал ее. Однако признаки сознания вернулись к Сталину лишь на несколько мгновений, и Берия мог больше не тревожиться.
Машина мчалась по улице Горького. Охотный ряд. Красная площадь. Мы срезаем угол перед Лобным местом и подъезжаем к Спасским воротам. Шофер сильно притормаживает машину. С обеих сторон к боковым стеклам приникают офицеры охраны Кремля в меховых бекешах и шапках. Они узнают, не требуют предъявления документа и дают знак на проезд. Вот Спасская улица и Ивановская площадь.
Мимо здания Совета Министров, мимо кремлевской квартиры Сталина машина направляется в сторону Никольских ворот. К резиденции Советского правительства. Старинное крыльцо с железным навесом – это вход в служебное помещение Сталина, а поскольку все, связанное с его именем, считалось секретным и зашифровывалось, то это место называлось «уголок», а вызов сюда именовался «вызовом на уголок». Небольшой темноватый вестибюль. Вешалка. Здесь полагалось раздеваться. Я только успел снять пальто, как послышалось шуршание подъезжающих машин, хлопанье дверей и шум голосов. Оказывается, после звонка Суслова ко мне о немедленном приезде на «ближнюю» дачу решили: членам Президиума не оставаться с покойным, а вернуться в Москву, в кабинет Сталина, где обычно проходили заседания Политбюро, и там обсудить все неотложные вопросы. В несколько приемов поднялись лифтом наверх. Небольшой проходной зал. Направо дверь в широкий коридор. Здесь массивная дверь вела в просторную приемную Сталина. Большой стол и тяжелые стулья. На столе обычно лежали важнейшие иностранные газеты – американские, английские, французские и т.д., – стопки бумаги и карандаши. Отсюда дверь вела в кабинет помощника Сталина Поскребышева. Около его письменного стола во время заседания Политбюро или приема у Сталина находились два-три полковника или генерала из охраны Сталина. Но сегодня никто не задерживался в приемной или у Поскребышева. Все прибывшие члены Президиума ЦК сразу проследовали в кабинет Сталина. Сразу приглашен был и я.
В последующие месяцы и годы я часто вспоминал это ночное заседание в часы и минуты, когда на «ближней» даче остывало тело усопшего диктатора. Когда все вошли в кабинет, началось рассаживание за столом заседаний. Председательское кресло Сталина, которое он занимал почти тридцать лет, осталось пустым, на него никто не сел. На первый от кресла Сталина стул сел Маленков, рядом с ним – Хрущев, поодаль – Молотов; на первый стул слева сел Берия, рядом с ним – Микоян, дальше с обеих сторон разместились остальные.
Берия и Хрущев были как-то весело, по-недоброму возбуждены, то тот, то другой вставляли скабрезные фразы. Смешанное чувство скрытой тревоги, подавленности, озабоченности, раздумий царило в комнате. В силу ли фактического положения, которое сложилось в последние дни, в силу ли того, что вопрос о новой роли Маленкова был уже обговорен у изголовья умирающего, все обращались к нему. Он и резюмировал все, что говорилось за этим столом. Так или иначе, на первом заседании был решен ряд важных вопросов.
…Кремлевские площади были безлюдны и безмолвны. По опустевшим ночным улицам Москвы я возвращался в «Правду» выпускать траурный номер.
Полностью «Воспоминания» Дмитрия Трофимовича Шепилова (1905 – 1995), занимавшего высокие посты в аппарате ЦК ВКП(б), члена ЦК КПСС и главного редактора газеты «Правда», а в середине 50-х годов – секретаря ЦК, кандидата в члены Президиума ЦК, министра иностранных дел, будут опубликованы в журнале «Вопросы истории».
