В самом конце декабря 1937 года, когда безумные репрессии наркома Ежова залили кровью необъятные просторы СССР, одесские чекисты решили в очередной раз “прополоть” поредевшие преподавательские кадры Одессы.
Начиная с 1929 года, одесских преподавателей и научных работников уже “чистили” десятки раз солдаты Ягоды и Ежова в связи с громкими политическими делами “СВУ”, “УНЦ”, “УВО” и т.д., но план по поимке “контрреволюционеров”, который был спущен в 1937 году из Москвы, был, видимо, одесским управлением НКВД еще не перевыполнен…
К тому же в Одессе оставались еще отдельные потенциальные жертвы – бывшие члены огромной эсеровской партии, в которой с 1903 по 1918 умудрились побывать более семисот тысяч человек (!!!). Эта партия до революции грешила политическим терроризмом, и поэтому даже отошедшие от нее еще в 1919-1922 годах люди казались потенциальными террористами, угрозой лидерам ВКП(б).
Репрессии были направлены в первую очередь против украинской интеллигенции. Ведь Сталин в 1934 году заявил, что украинская интеллигенция не заслуживает доверия, а классовая борьба в СССР будет усиливаться с каждым годом, по мере приближения СССР к коммунизму.
За годы сталинских репрессий около 500 тысяч украинских интеллигентов (2/3) в той или иной форме были репрессированы. В Одессе в 1930-1931 годах уже арестовывались около 30 преподавателей университета, медина и сельскохозяйственного института. В середине 1937 года произошли массовые аресты в строительном и мукомольном институтах.
Одесское управление НКВД пыталось в конце 1937 года сфальсифицировать очередное дело и разоблачить крупный заговор в высшей школе Одессы, фабрикуя дело по блоку украинского националистического подполья с эсеровским подпольем и сионистами в виде “Военно-националистической организации Одессы” – ВНО. Интересно, что в военной организации не было ни одного военного, даже бывшего, и при тщательных обысках не было найдено никакого оружия.
Чекисты утверждали, что украинские националисты выступают за террористическую борьбу против руководства ВКП(б) и принимают крайне решительные меры в этой борьбе. Только вот привести хоть один пример террористического акта националистов или эсеров чекисты так и не смогли…
Дело одесского ВНО планировалось как грандиозный процесс над одесской вузовской интеллигенцией, как дело, которое может перемолоть до 50-60 жертв, на 47 человек был уже собран компромат. Только из преподавателей и сотрудников Одесского педагогического института к этому делу были привлечены 26 человек, из преподавателей медицинского института – 4 человека, из преподавателей университета – 6 человек. Вместе с украинцами под репрессии как “украинских националистов, мечтавших об отделении Украины от СССР”, планировалось подвести несколько десятков евреев, грека, белоруса, двух русских, немца и одного француза.
Первым по делу ВНО был арестован сорокасемилетний Николай Николаевич Петринский – беспартийный, доцент, преподаватель истории в госуниверситете, вина которого состояла в том, что в 1907-1919 годах он был эсером и к тому же украинцем, так что чекистам можно было смело обвинять его в украинском буржуазном национализме.
Вместе с ним был арестован Стрижак Лейба Генрихович, также бывший эсер еще с 1904 года, еврей, педагог – преподаватель истории древнего мира и средних веков педагогического института.
Петринский чудом уцелел после всевозможных чисток. Сын почтового чиновника из Одессы, он еще при царе закончил университет и стал преподавать. Его характеризовали как квалифицированного историка, эрудита, хорошего лектора. Его жена, Мария Базилевич, преподавала музыку в Одесской консерватории.
Постоянные избиения на допросах, оскорбления, “стойки” (когда во время допросов, что продолжались сутками, заключенных заставляли стоять навытяжку), инсценировки расстрела сломали волю Петринского, и через три месяца заключения он стал давать показания, какие были необходимы его мучителям.
Следователи угрожали: “Если не сознаешься, немедленно расстреляем”. Искушали: “Если возьмешь на себя часть преступления, мы тебя отпустим”. Следователи заставляли заключенных по 80 часов стоять на ногах без пищи и сна. “Стойка!” – кричали они в уши жертвам до поражения слуха, плевали в лицо, били в лицо и живот ногами. Сталинская система разрешала делать с политзаключенным все.
Чекисты, не мудрствуя лукаво, приписали Петринскому участие в “контрреволюционной военно-националистической, эсеровской, террористической организации… с целью вербовки повстанческих кадров для свержения советской власти и руководства ВКП(б), отделения Украины от СССР, восстановления капитализма с фашистским режимом, союза с фашистскими интервентами – Германией и Польшей”.
Отдельных студентов вызывали в НКВД и предлагали написать донос на преподавателей, требовали составить комиссию из студентов для раскрытия врагов народа в вузах, уговаривали ответить положительно на вопросы о вредительстве преподавателей, подписать ложный акт по заданию следственных органов. И некоторые студенты шли на такой шаг, чтобы остаться в вузах.
Следователи Калюжный, Фадеев, Казакевич из 4-го отдела одесского УНКВД были мастерами своего дела и имели богатый опыт провокаций, подлогов, пыток…
Петринского заставляли рассказать о том, что он в годы гражданской войны как эсер боролся против большевиков и советской власти, и что тайная организация, куда он входил, уже в 1933-1937 годах готовила террористические акты против руководителей ВКП(б) и вооруженное восстание в момент начала войны против СССР.
Интересны фантазии чекистов на тему: “контрреволюция и вредительства в институте в научном плане”. Петринскому пришлось согласиться, что он якобы проводит большую контрреволюционную педагогическую работу, которая заключается в том, что он “…давал литературу студентам об антисоветских кликах… давал антиленинские трактовки, идеализируя народников, популяризовал эсеров, скрывал от слушателей их контрреволюционную роль…”
В уста Петринского чекисты вложили сведения о подпольной организации, которая якобы была создана еще в 1933 году заведующим кабинетом истории в Одесском медицинском институте, ранее завкабинетом истории в педине, бывшим лидером одесских эсеров подполья Василием Алексеевичем Арнаутовым. Арнаутов еще в 1935 году был исключен из ВКП(б) и арестован, но вскоре почему-то отпущен. О нем известно не только из дела Петринского. По исследованным документам нам известно, что Арнаутов действительно был лидером одесской организации Украинской партии левых эсеров-синдикалистов еще в 1920-1921 годах, позже он вышел из этой партии и покаялся в политических ошибках
Под пытками Петринский согласился и на то, чтобы оговорить своих коллег и показать, что он лично завербовал в организацию врача Областной лечебной комиссии и преподавателя медина, бывшего эсера Ефима Натановича Каплана – брата крупного лидера эсеров. Было придумано, что Ефим Каплан “…избирал повстанческие террористические кадры” и, в свою очередь, завербовал преподавателя истории, также бывшего эсера, работника торговли Вичика.
К организации ВНО чекисты пристегнули и преподавателей педина как украинских националистов (Биченко, Баюк, Цыганенко, Петрунь и Фласс).
Особой находкой чекистов стал очень популярный в городе старый профессор философии Одесского университета М.И. Гордиевский, на него еще с 20-х был материал как на “убежденного украинского националиста и бывшего левого эсера”, который даже не боится ходить в церковь.
Потенциальной жертвой должен был стать и профессор медицинского института Яков Меерзон “как сионист, ранее исключенный из ВКП(б)”. К делу также пристегнули и рыбку поменьше: юриста Терешевского, служащего Агабекова, работника химтреста Рысса, студента Невского.
Контрреволюционная организация “росла с каждым днем”.
В украинские националисты уже были записаны преподаватели-евреи: Каплан, Стрижак, Чернявский, Меерзон, Рысс и др.
Стрижак через три месяца ужасных допросов решил говорить “правду”. Он показал, что в 1934 году был вовлечен в контрреволюционную организацию Арнаутовым. Цели организации немного другие, нежели показывал Петринский – “воссоздание эсеровской партии, партийных ячеек, объединение старых эсеровских кадров, группировка антисоветских элементов, заложение ячеек на периферии для дальнейшего комплектования повстанческих формирований, для активного выступления против соввласти”. Стрижак показал, что Арнаутов возмущался отсутствием в СССР свободы слова и коллективизацией крестьянства и предлагал проводить политический террор.
Он назвал, сначала еще одного “члена организации” – Николая Гриценко – бывшего преподавателя истории Украины, “бывшего петлюровца, активного националиста”, а потом и целый ряд “контрреволюционных элементов в преподавательских кадрах”. В эти “элементы” вошли: известный историк С. Боровой как “бывший сионист, связанный с белоэмигрантами Германии и Франции, издающий труды за границей”; С. Березина – “бывший организатор сионистского движения”: Глазер – “бывший Бундовец”.
Особо были отмечены преподаватели педагогического института, который предполагалось полностью разгромить: Ф. Потапов – профессор истории русского языка, проходил по делу как “бывший черносотенец, монархист, антисемит и злодей” (связан с арестованными преподавателями украинской литературы педина Бойко и Руденко, а также с Фляксом); Стамеров – преподаватель географии в педине. Его преступление – “грек, имеет брата в Париже”.
Когда арестовали сорокалетнего декана факультета педина Николая Михайловича Гриценко и начали его допрашивать с пристрастием, он также сознался во всем. Гриценко состоял в ВКП(б) в 1920-1937 годах, до этого в партии украинских эсеров-боротьбистов, и был исключен из ВКП(б) “за связь с врагами народа”, после чего был отстранен от преподавания и работал консультантом электросети. Он стал необходимым следствию звеном для придания группе эсеровского характера.
Гриценко показал, что принадлежал с 1936 года к “военно-националистической террористической контрреволюционной организации”, в которую был вовлечен бывшим до декабря 1937 года директором педагогического института Петром Кайнашом. Так чекисты “открыли” дополнительную группу “террористов” в педине, что готовили “националистические кадры… преподносили студентам националистические теории с антисоветской целью, избегая большевистской ленинской оценки… вели агитацию антинаучных взглядов”.
Кроме бывшего директора в “военно-националистическую организацию”, по мнению чекистов, входили его коллеги по педагогическому институту: новый директор Луненок, зам. директора И. Буцай, зав. учебной частью и преподаватель диамата Клочко, профорг Флякс, секретарь парткома Пустовит, военрук Гречко, преподаватели украинского языка и литературы Цыганенко и Бойко, преподаватель истории Украины Чернявский (бывший бундовец). Конечно же, и тут лидером выступает Арнаутов, что когда-то работал в педине. Но к такому профессиональному коллективу пристегнули еще и 2-го секретаря Ворошиловского райкома партии Одессы Тараса Ивановича Семенюка, который до своего секретарства, на беду, был директором все того же “контрреволюционного” педина.
Сорокатрехлетний Арсений Онуфриевич Луненок – белорус, работал в педине с 1935 года, а в 1937 стал его директором. Несмотря на пытки и испытания, он не дрогнул и не решился на оговоры.
А вот допрос Ефима Каплана еще более расширил список “врагов народа”. В нем появились: Птитманжен – “работник областной детской комиссии, француз”; Фроловская – “преподавательница педина, бывшая эсерка”; Чебаненко – “преподаватель ленинизма в педине, украинский националист”; Преображенский – “бывший заведующий кафедры хирургии в медине, снятый за антисоветскую деятельность”; бывший директор медицинского института Иван Алексеевич Щербина – “бывший участник украинской националистической организации”; еще один бывший секретарь парткома педина и Ворошиловского райкома партии Ковтун – “украинский националист”.
Контрреволюционная агитация и вредительство в медине проводились фантастическим способом: “при подготовке медицинских кадров… в виде дискредитации лучших людей, подрыва роста производительности труда и стахановского движения”. Уж не у хирургов ли и работников морга требовали чекисты стахановских показателей?!
“Затягивание лечения и неправильные методы лечения” – вот какое оружие чекисты дали в руки контрреволюционеров, которые “ставили условия для падения сил при лечении у стахановцев”!!! Подобная изобретательность чекистов достойна классики “черного юмора”. И почему-то опытные врачи могли профессионально “вредить” только по заданию историка Петринского?!
Новая жертва дела – Савва Иванович Пустовит, секретарь парткома педина – показал, что не в педине, а в университете среди преподавателей существует разветвленное украинское националистическое подполье: Гордиевский, Клочко, Погорелый. На их лекциях критикуется “национальная политика, дается националистическая оценка Т. Шевченко”.
Но все же центром организации, “националистическим гнездом” чекисты избрали Одесский педин, а лидерами разветвленной организации наметили: Арнаутова, директора Кайнаша (Каймаша), Флякса, как “бывшего директора немецкого пединститута, бывшего преподавателя университета”, и Семенюка – секретаря райкома, который “давал вузам указания”. К уже названным жертвам были добавлены: Буцай – преподаватель ленинизма педина, “украинский националист”; Я. Ройзман – секретарь комитета комсомола педина; Сухов – профессор университета, “руководитель контрреволюционного подполья в Одессе, бывший меньшевик”.
В начале 1938 года были проведены массовые аресты выявленных лиц и дело завертелось. Были арестованы Сухов, Гордиевский, Бугай, Клочко и другие… Появились и первые жертвы. Дело первых двух арестованных и “отработанных” на допросах было предано судебной Тройке при одесском УНКВД, которая постановила немедленно расстрелять Петринского и Стрижака, что было исполнено в тот же день, 19 апреля 1938 года.
Многих не успели расстрелять ежовцы. Дело в том, что в то время, как в Одессе вершились приговоры, в Москве Ежова сменил Берия. И вскоре Ежов и ежовцы сами превратились в жертвы сталинских репрессий.
Об одесских преподавателях забыли, так как в самом одесском НКВД уже начали “перемалывать” чекистов эпохи Ежова. Так Луненок сидел с апреля 1938 по январь 1940, потом выпущен испытав все ужасы, как он сам пишет уже в 1956 году: “систематические избиения, лишения сна, беспрерывные “стойки” на протяжении пяти месяцев, частая потеря сознания из-за избиений”. С осени 1938 года подследственных по “преподавательскому делу” перестали избивать, новые следователи стали им даже сочувствовать, практически не вызывали на допросы.
Дело полностью развалилось за отсутствием каких-либо фактов и улик, кроме нескольких самооговоров. Многие арестованные были выпущены на свободу, восстановлены на работе, некоторым даже вернули партбилет (тем, кто не признал себя виновным). Так Лученок был реабилитирован в 1940 году и проработал в педине до 1960 года.
В 1956 году комиссия по реабилитации, разбирая дело, кроме сомнительных признаний, не нашла других достоверных доказательств вины осужденных. Удивляла и топорная, спешная работа ежовцев, которые даже не заботились о внешнем правдоподобии дела. Все привлекавшиеся по этому делу были в 1956-1957 годах реабилитированы. Женам расстрелянных власть издевательски кинула мизерную подачку: им был выдан 2-месячный оклад по разнарядкам последней работы их расстрелянных мужей.
