События, участником которых стал автор этих воспоминаний, ныне – капитан запаса, происходили осенью 1956 года в Германской Демократической Республике, на границе с Польшей.
В Польше вспыхнули волнения, связанные с перебоями в снабжении продовольствием. Возможно, были и другие причины, о которых нам, военнослужащим, предпочитали не говорить. О том, что происходило в Венгрии, мы знали еще меньше. Наша танковая часть стояла в ГДР и мы чувствовали: по другую сторону границы происходят какие-то события, которые могут потребовать нашего вмешательства. Нам сообщили, что в целях обеспечения безопасности руководство СССР уже приняло все необходимые меры, включая блокаду границы с Польшей.
Политинформация начинала напоминать сводки с фронта: в Венгрии восставшие захватили армейские склады с боеприпасами. В целях неповторения подобного командование армии, в состав которой входил наш полк, приняло решение взять под усиленную охрану склады с боеприпасами на территории Германии.
СУДЬБА ТАНКИСТА
Я был призван в ряды Советской армии в конце августа 1953 года. В армию меня провожал мой старший брат Илья, которого уже нет. Он проводил меня до военкомата. Около стоял автобус. Брат сказал: «Ты будешь служить здесь, у нас». Но его слова не оправдались. Всю группу призывников посадили в автобус, отвезли на сборный призывной пункт на Красной Пресне. Там нас накормили обедом. А вскоре был подан состав, состоящий из теплушек. Тепловоз дал гудок, и мы отправились в дальний путь.
Высадились уже в Литве. Была команда на построение, затем перекличка. После чего всех рассадили в грузовые машины и через час-полтора мы уже были в расположении части. Часть была артиллерийская. Первым делом нас повели в баню и вместо гражданской одежды мы получили армейскую форму. Сапоги были яловые. Стоило нам, новобранцам, появиться в таком виде перед солдатами, которые уже прослужили два года, как один из них, посмотрев на наш внешний вид, сказал: «Ребята, вас пошлют за границу». Он не ошибся.
18 октября 1953 года нас привели к присяге, а спустя неделю вновь посадили в теплушки, и состав отправился за границу. Ранним утром мы подъехали к границе. Нас высадили из вагонов. Пограничники с собаками проверили вагоны, после чего была дана команда на посадку. Состав тронулся дальше. В пункт назначения состав прибыл снова рано утром. Как положено – перекличка, затем – распределение по частям. Так начиналась моя служба в Германии. Десять месяцев я провел в учебном батальоне, попал во взвод, который готовил командиров средних танков Т-34. После учебы попал в танковый батальон 48 мех. полка, вся дальнейшая моя служба проходила в должности командира танка Т-34.
Меня зачислили в экипаж учебного танка. На нем проводились учебные стрельбы, молодые механики отрабатывали и совершенствовали мастерство в вождении. Обычно учебными становились танки, выработавшие уже большое количество моточасов. Дальнейшая их судьба – капитальный ремонт. Когда машина, которую обслуживал наш экипаж (командир танка, механик-водитель, наводчик орудия, заряжающий), отработала срок, после которого следовало отправлять уже танк в ремонт, командир роты вызвал меня и предложил отработать сверх положенного еще 75 моточасов.
В общей сложности получилось, что машина отработает сверх нормы 100 часов. Но в этот период она работала, не имея ни одной поломки, и после завершения 100-часового пробега командир вновь вызвал меня и заявил, что у меня есть шанс поехать в отпуск. После оформления необходимой документации танк был отправлен в капремонт. Это событие вселило в меня надежду – и на отпуск, и на то еще, что теперь я стану командиром не учебной машины, а боевой, выходящей только ночью по тревоге.
Но ни тем, ни другим надеждам сбыться было не суждено. Я вновь был назначен на учебную машину. Такой поворот был для меня неожиданным. Что делать? Советоваться? С кем? Оспаривать решение командира роты? Бессмысленно. Обстановка складывалась явно не в мою пользу. Оставался один выход – принять учебную машину. За вторым танком последовал третий, а за ним четвертый. С этого экипажа я был уволен в запас.
НЕОЖИДАННАЯ МОБИЛИЗАЦИЯ
Служба за рубежом больше напоминала боевую, здесь все было расписано буквально по минутам, время пролетало очень быстро. Приходя в казарму вечером, достаточно было присесть на табуретку, и сон моментально охватывал тебя, а так хотелось почитать книгу, написать письмо маме. От личного состава требовали почти постоянной боевой готовности. События, произошедшие на последнем году службы, со всей очевидностью подтвердило эту истину.
Ночью нас подняли по тревоге. Спустя минут 30–40 вся наша танковая часть уже была в пункте, указанном командованием. По печальному стечению обстоятельств это событие совпало с началом демобилизации, и я, и все мои однопризывники уже ждали возвращения домой. А тут – явно речь шла не о демобилизации, – наоборот, о мобилизации. Ночная тревога не предвещала ничего хорошего.
Была дана команда на построение. Батальон был собран в полном составе. Командир недавно был назначен на эту должность. Он объявил, что с настоящего дня вводится режим военного положения. В переводе на гражданский язык это означало, что все нарушения дисциплины, уставов будут караться по законам военного времени. Последовал приказ – привести вооружение – то есть пушку и пулемет – в полную готовность. Пушка танка Т-34 имеет длину 2 метра, поэтому пушку каждой машины чистили всем взводом.
Режим дня тем не менее был обычным, другое дело – ночевать приходилось не на зимних квартирах, не в казарме, а в танке. Ночи были холодные. Спали на танке, завернувшись в брезент, который предназначался для закрытия машины в полевых условиях. День, как обычно, начинался с зарядки, а дальше следовали построения, строгие приказы начальства по поводу подготовки машин к боевым действиям. Было выдано дополнительно на каждый танк по два ящика снарядов сверх тех 55, которые входили в боекомплект среднего танка.
Пожалуй, самое обидное заключалось в том, что часть отслуживших свой срок уже покинули казармы и находились уже дома. А тут из-за неясности нашего положения, из-за еще большей неясности относительно того, как будут развиваться события в дальнейшем, помимо прочих неудобств отсутствовала связь с Москвой, то есть письма, приходившие в часть, там и оставались. Наши письма домой тоже временно не принимались, да и времени на письма не оставалось.
Трудно представить, что чувствовали родители по поводу долгого отсутствия писем, а сейчас, по прошествии десятилетий, я уже не помню, сколько времени мы провели в полевых условиях. Распорядок дня оставался неизменным. Каждый день мы проверяли материальную часть, наличие горючего, воды, масла.
В один из дней так же неожиданно последовала команда «Отбой». Это означало, что наш батальон, как и весь полк, возвращается на место постоянной дислокации. По прибытии нам было приказано пополнить горючее, а ходовую часть не трогать. Следовательно, надеяться, что все позади, было рано. Рабочий день начинался с зарядки, после завтрака – в парк, затем перерыв на обед, после обеда – продолжение работ в парке. И так до ужина, в казарму мы возвращались в половине девятого.
К прочим неприятностям добавилась еще одна. Вместо прежнего, который принимал участие в Отечественной войне, пришел новый командир взвода. Мы были знакомы с ним по учебному батальону, тогда за отличную подготовку взвода он получил благодарность от командира дивизии. Но лично я не очень рад был этой встрече – перед самой демобилизацией снова заняться муштрой мне совсем не хотелось, а положение было такое, что отлынивать, пропускать мимо ушей какие-то команды в тех условиях было невозможно. По окончании учебы мы были рады расставанию с ним и такого «подарка» в конце службы я не ожидал.
ВСЕГО ДЕСЯТЬ ЛЕТ ПОСЛЕ ВОЙНЫ
Один из дней запомнился мне на всю жизнь. С утра все шло в обычном режиме. Работу в парке мы закончили раньше обычного и в роту прибыли часа за два до ужина. Дневальный громким голосом оповестил, что всем, подлежащим демобилизации, необходимо собраться в клубе. Мы заняли отведенные нам места. Пришел командир полка. Привести полный текст его выступления не смогу, поскольку с тех пор прошло более 50 лет.
Передаю его речь своими словами: «Дорогие мои! – обратился он к нам. – Я прекрасно понимаю, что дома вас ждут родители, родные, братья, сестры, жены, дети. В часть пришло пополнение, но оно не имеет ни житейского, ни военного опыта, которым обладаете вы. Положение в данный момент весьма серьезное. Надеюсь, что сами вы это поняли и почувствовали. Я не могу им доверять в такой обстановке. Обращаясь к вам, могу вам приказать, но прошу вас как отец наберитесь терпения и мужества. Вы с честью выдержали все испытания, которые выпали во время службы. На вас я надеюсь и верю, что вы и теперь оправдаете мое доверие».
Эти его слова произвели на меня сильнейшее впечатление, нам они были необходимы как воздух во время 2- или 3-недельного пребывания за пределами части. Забегая вперед, признаюсь, что подобного руководителя, занимавшего большой пост и при этом умевшего найти путь к сердцу простого человека, мне больше не доводилось встречать в своей жизни.
Я уже писал о причинах, побудивших руководство нашей страны принять решение о блокаде польско-германской границы. Для урегулирования обстановки и возникших проблем с ухудшением снабжения продовольствием в Варшаву прибыла делегация во главе с Никитой Сергеевичем Хрущевым. Решение польской проблемы могло решиться мирным путем в случае успешного завершения переговоров. Если нет, то, как я теперь понимаю, про запас оставалось другое решение: вторжение войск, находившихся на территории Германии. Мы были к этому готовы.
Кстати, в эти дни произошла весьма содержательная встреча. После очередной подготовки материальной части наш экипаж развел костер. Мы предались воспоминаниям о гражданке, сетовали по поводу отсутствия писем. И не заметили, как к костру подошли двое, местные жители – немцы. Вероятно, отец и сын. Офицеров поблизости не было. Это придало нам смелости. Старший довольно сносно говорил по-русски. Можно было долго продолжать беседу, но они, вероятно, почувствовали нашу усталость. Они были очень тронуты нашим гостеприимством. На прощание отец сказал следующее: «Если начнется новая война, я сначала убью его, а потом себя». Эта встреча оставила у нас надежду на то, что новой войны удастся избежать.
А жизнь шла своим чередом. Технику постепенно приводили к тому состоянию, в котором она была до выезда по тревоге. В середине октября 1956 года в связи с событиями в Венгрии взвод, в котором я служил, по приказу командующего армией был послан для усиления охраны армейского склада боеприпасов. Через две недели усиление отменили и наш взвод вернулся в полк. На дворе стоял уже ноябрь, вся рота была на пределе физических и моральных сил. О демобилизации и не заикались, как будто ее и не было.
Однако примерно 20 ноября объявили, что 2 декабря все-таки намечается отправка демобилизованных. В этом списке оказалась и моя фамилия. Надежда появилась, тем не менее я решил не писать об этом, так как обстановка могла измениться в любой момент. Тем более что боевую готовность никто не отменял и работы в парке шли ежедневно, без перемен.
ПУТЬ ДОМОЙ
Наконец наступил декабрь. 2-го демобилизованным выдали шинели, личные вещи, чемоданы. Полк был построен в полном составе, нас отдельно построили в центре. Было вынесено знамя полка. Играл полковой оркестр. Командир полка обошел строй, поздоровался с каждым подразделением отдельно. Закончив обход, подошел к нам. Остановился, снял головной убор и сказал: «Спасибо вам за службу. Вы оправдали мое доверие!»
Затем наша группа прошла торжественным маршем. Полк прощался с нами, мы прощались с полком. Взяв вещи, мы отправились на железнодорожную станцию, где нас уже ждал эшелон. Вагоны были длинные, снаружи покрытые бордовой краской, а изнутри, как земля и небо, отличались от наших. Прежде всего поражало то, с какой любовью было все сделано. Доски на полу были так уложены, что не было даже маленькой щели. Двухъярусные полати, и тут снова доски были тщательно подогнаны одна к другой, и все – гладкие. Чувствовалось, что все делалось для того, чтобы люди не испытывали неудобства.
В довершение всего посреди вагона стояла печка. А около нее – ящик, в котором лежали торфоугольные брикеты. И все это было сделано для нас, советских военнослужащих. Было бы весьма полезно, подумали мы, нашему начальству посмотреть на эти вагоны. В таких вагонах нам предстояло проехать до пограничной станции. Путь лежал через Польшу, на границе с которой стояли наши войска.
Поезд остановился на одной из многочисленных небольших польских станций. Видимо, меняли локомотив. Местные жители тут же воспользовались такой возможностью и с мешками бегали от вагона к вагону, собирая буханки черного, который был нам выдан перед отъездом. Состав был длинный. Наш вагон ждал, когда очередь дойдет до нас. Наконец несколько поляков подбежали к нам. Хлеб мы уже приготовили. Буханки хлеба очутились в мешках местных жителей.
Один из ехавших в нашем вагоне спросил одного из местных: «Как живешь, пан?» Ответ последовал тут же. «Бедно, пан, бедно, – четыре коровы, пять меринов, штук 10 свиней, овец штук 50, а кур, гусей, уток я никогда не считал, сад – яблонь штук 40, вишен штук 50, смородины черной и красной, ей-богу, не считал». Цифры я, конечно, привожу приблизительные, но порядок таким был. Вот вам и понятие в Польше о бедности. Я подумал про себя: «Нам бы в России такую бедность». Локомотив дал гудок, и состав тронулся в дальний путь.
На пограничную станцию прибыли днем. За время в пути мы так привыкли к немецким вагонам и теперь с грустью расставались с ними. Нас ждали «телятники», в которых нам предстоял теперь путь до Москвы. Нам выдали деньги на проезд к месту жительства. К сожалению, часть этих денег была тут же потрачена на водку. Солдаты, как говорится, дорвались до свободы. Магазины в течение небольшого промежутка времени лишились всех запасов водки, которыми были богаты. Комендант (разумеется, военный) принял все необходимые меры к тому, чтобы «доблестные защитники родины» как можно скорее покинули пограничный город. Нам дали зеленую улицу.
Состав прибыл на запасные пути Белорусского вокзала числа 4–5 декабря 1956 года. В Москве была уже зима. Выпал снег. Было часа четыре утра. Остается гадать, как московские таксисты узнали о времени прибытия эшелона из Германии. Площадь вокзала в считанные минуты была заполнена такси. Мой путь на родину был завершен. Остальным предстояло проделать еще долгий путь.
Наконец мне повезло. Таксист согласился за 25 рублей довезти меня до дома. Я сел, и мы поехали. Весь путь от вокзала до дома занял минут 15. Машина остановилась около трехэтажного дома на Октябрьском поле. Этот, как и подобные ему, были построены немецкими военнопленными. Сейчас их уже нет, почти все снесены. А жаль.
Мы вышли из машины. И тут таксист обратился ко мне: «Послушай, сержант, по случаю возвращения на родину накинь еще 5». И положил руку на багажник. Видимо, каждый из нас вкладывал в понятие «родина» разные смысл и представление. Передо мной было еще одно препятствие, которое надо было преодолеть, чтобы увидеть родных. Он смотрел на меня, я на него. Шла незримая дуэль. Я протянул ему пятерку. Молча взяв деньги, он открыл багажник. Я взял свой чемодан. Таксист сел в машину и уехал.
Я стоял посреди нашего двора. Вокруг – ни одной души. Мне хотелось обнять, поцеловать первого встречного. Я с таким удовольствием вдыхал московский морозный воздух, что почувствовал радость и гордость за самого себя. Взяв чемодан, вошел в подъезд. Мама жила на третьем этаже. Подошел к квартире номер 8. На двери висела табличка с фамилиями жильцов и указанием количества звонков им. На табличке было написано: «Заславская М.Г. – 2 зв.».
Мне не хотелось никого будить. Но терпение скоро кончилось. Я нажал два раза. Ждать пришлось недолго. За дверями послышался шум, дверь открылась. На пороге стояла мама. Она как будто ждала моего возвращения. Увидев меня, она произнесла два слова: «Ты жив?» – «Жив, мама, жив». Она как будто не верила своим глазам, потому что еще несколько раз повторила: «Ты жив, ты жив». Мы вошли в квартиру.
Автор: Анатолий Заславский, НГ-НВО
