 | |
24 года назад злостных нарушителей «митингового» порядка могли оштрафовать на 1000 рублей (при средней зарплате в 120 рублей)
«Штрафные» поправки в закон «О собраниях, митингах, демонстрациях, шествиях и пикетированиях», принятые Госдумой и утверждённые президентом 8 июня 2012 года, вызвали резкое негодование московской общественности. Все словно забыли старую истину – ничто не ново под Луной. 24 года назад такую же бурную дискуссию вызвал указ «О порядке организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций в СССР», принятый 28 июля 1988 года Президиумом Верховного Совета СССР. Сегодня некоторые забывчивые историки склонны считать, что именно с этого указа и началась демократия в нашей стране: впервые, мол, за всю советскую историю гражданам расписали, как они могут учинять митинги и демонстрации. Только вот ни к какой демократии указ точно отношения не имел, скорее наоборот.
Собраться «по закону»
Для чего приняли документ, без экивоков обозначено в преамбуле: «…в целях укрепления и развития социалистического строя». И только! Теоретически порядок реализации гражданами СССР своих конституционных прав на собрания, митинги, уличные шествия и демонстрации выглядел следующим образом. «Достигшие восемнадцатилетнего возраста уполномоченные трудовых коллективов предприятий, учреждений и организаций, органов кооперативных и иных общественных организаций, органов общественной самодеятельности и отдельных групп граждан» могли обратиться с письменным заявлением о проведении мероприятия в исполнительный комитет местного Совета – не позднее, чем за десять дней до намечаемой даты акции. Как водится, в бумаге надо было указать цель, форму, место проведения мероприятия, маршруты движения, время начала и окончания, предполагаемое количество участников и, само собой, личные данные организаторов. Затем исполком рассматривал эту «заяву».
При этом, как и сейчас, власти могли предложить «иные время и место проведения мероприятия»: проще говоря, место проведения митинга запросто можно было перенести в самый глухой угол города. А могли и вовсе отказать, причём в самый последний момент. Конечно, это решение как бы можно было обжаловать «в порядке, установленном действующим законодательством». Только это была пустая фраза: реально никакого «установленного порядка», равно как и работающего правового механизма решения этого вопроса в советском государстве не существовало. Так что жалобы можно было подавать хоть до построения коммунизма…
В указе говорилось, что все эти акции проводятся строго «в соответствии с целями, указанными в заявлении», их участники «обязаны соблюдать советские законы, общественный порядок». Запрещалось иметь при себе не только оружие, но и «специально подготовленные или приспособленные предметы, могущие быть использованными против жизни и здоровья людей, для причинения материального ущерба государственным, общественным организациям и гражданам».
Шестой пункт указа вообще позволял запретить любые мероприятия, «если цель их проведения противоречит Конституции СССР, конституциям союзных и автономных республик, либо угрожает общественному порядку и безопасности граждан». Это положение и позволяло властям накладывать вето практически на все попытки советских граждан собраться «по закону»: любой митинг, направленный против «руководящей роли партии», тут же попадал в разряд «противоречащих Конституции». И «лица, нарушившие установленный порядок организации и проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций», привлекались к ответственности «в соответствии с законодательством Союза ССР и союзных республик».
В переводе с канцелярского языка на человеческий это означало: всё отдано на произвол местных властей. Что особо оговаривал ещё и девятый пункт указа, дозволявший президиумам Верховных Советов союзных и автономных республик, краевым, областным, окружным и даже районным и городским Советам «дополнительно регламентировать порядок проведения собраний, митингов, уличных шествий и демонстраций с учётом местных условий…». И выходило, что советские граждане где-нибудь в Улан-Удэ обладали совершенно иными правами и свободами, нежели точно такие же граждане в Москве или Краснодаре. Местные же власти вообще могли запретить абсолютно всё, что желали, не утруждая себя ничем, кроме ссылки на этот пункт указа. Что и делалось.
Рождение ОМОНа
Ещё в тот же день, 28 июля 1988 года, Президиум Верховного Совета СССР во главе с престарелым Андреем Громыко в едином пакете с указом «о запрете митингов» (так его тут же прозвали остряки) оформил ещё один – «Об обязанностях и правах внутренних войск МВД СССР при охране общественного порядка». Этот документ в народе прозвали указом «о разгоне демонстраций»: органы внутренних дел наделялись поистине беспрецедентно широкими полномочиями при разгоне любых манифестаций.
…Началось всё, пожалуй, в 1987 году, когда первые свои акции на улицах столицы провели не столь уж и многочисленные тогда неформалы. И встревоженные несанкционированной активностью сограждан московские власти по указанию первого секретаря МГК КПСС Бориса Ельцина разработали так называемые «Временные правила о митингах и демонстрациях». Впрочем, никаких чётко отработанных механизмов и собственно правил в тех «правилах» не было: всё отдано на откуп местных властей. К слову, первым пострадавшим от этих «временных правил» оказался сам Ельцин. В ноябре 1987 года он лишился своего кресла в МГК, а когда неформалы решили провести митинг в его защиту, исполком Моссовета акцию запретил.
Весной 1988 года митинги запрещали, ссылаясь обычно на то, что лозунги о «дальнейшей демократизации» в СССР носят «антиобщественный характер и вредят делу демократизации в нашей стране». Раз испрашивать разрешения на митинги стало бессмысленно, люди стали митинговать без разрешения. Так власти сами толкнули общество, как писали тогда некоторые, на «взлом легальности».
С мая 1988 года митинговый подъём охватил практически всю страну.
Прекрасно помню, как в те дни 1988 года митинговая эйфория постепенно охватывала мою родную Самару (тогда ещё Куйбышев). Первые митинги прошли под экологическими лозунгами: в соседнем Чапаевске, где был завод по производству химического оружия, решили возвести ещё и комплекс по его уничтожению. Как водится, с жителями города и области никто не советовался, а они, к удивлению партийных властей, категорически не желали видеть на своей земле ещё одно химическое чудище. А уж от митингов экологических до политических рукой было подать, тем паче дикое раздражение горожан вызывал чванливый и страшно далёкий от них первый секретарь обкома КПСС тов. Евгений Муравьёв. Вот 22 июня 1988 года он и получил на центральной площади города – площади Куйбышева – мощнейший митинг под лозунгом: «Перестройке – да, Муравьёву – нет!».
Заявку на его проведение подали в горисполком 18 июня, но, дабы не допустить митинга, горисполком задним числом утвердил «Временные правила о порядке проведения в городе Куйбышеве собраний, митингов, демонстраций и других массовых мероприятий». Проще говоря, митинг официально запретили. Не помогло: хотя Интернета с его «Твиттером» и «Фейсбуком» ещё не было, но о предстоящем событии весь город прекрасно знал. Едва ли не на всех стенах, заборах и фонарных столбах висели листовки, напечатанные на машинке или написанные от руки, а то и размноженные на бывшем тогда редкостью ксероксе… Организаторов пытались запугать: кого-то вызвали в милицию, к другим пришли с обысками, ещё кого-то задержали. Были и традиционные тогда вызовы к начальству – с угрозами уволить с работы, в КГБ – с обещанием подкинуть наркотики… Никаких ОМОНов ещё не было, потому на подмогу относительно немногочисленной милиции мобилизовали конвойный полк внутренних войск МВД. А утром в день митинга по всей площади вдруг разложили автопокрышки, сообщив, что будет соревнование картингистов. Но картингисты, недолго погоняв, предпочли свернуть лавочку.
Не знаю достоверно, сколько людей собралось тогда на площади, но заполнена она была вся – это не менее 46,5 тысячи квадратных метров. Протолкнуться было просто невозможно! Утверждали, что в «антимуравьёвском» порыве собралось до 65 тысяч человек – пойти на разгон такой массы не рискнули. Спустя месяц – ещё один такой же митинг, и Старая площадь с позором снимает первого секретаря обкома КПСС Муравьёва…
Штраф – 1000 рублей
Таких митингов, больших и малых, катилось по стране превеликое множество. Ответом власти на митинговую активность своих граждан и стали указы 28 июля 1988 года: власть тщетно попыталась остановить политизацию общества репрессиями «малой интенсивности». Так, за проведение несанкционированных митингов был предусмотрен арест на 15 суток. Попутно был резко повышен и штраф за участие в митингах: с 50–100 рублей аж до 1000 рублей, это при тогдашней-то типовой зарплате большинства трудящихся в 120–140 рублей! Не забыли и про дубинки: 3 октября 1988 года в крупнейших городах трёх республик СССР (РСФСР, Белоруссия, Латвия) официально были созданы 19 отрядов милиции особого назначения (ОМОН), целевое предназначение которых тогда было одно-единственное: разгон митингов и демонстраций. Миф о том, что ОМОН был создан для борьбы с организованной преступностью, придумают уже позже. Только ведь не помогли ни штрафы с арестами, ни омоновские дубинки, ни войска: в одной лишь Москве и только в 1988 году состоялось свыше 600 несанкционированных митингов! Когда количество участников таких акций выросло сначала до 100 тысяч человек, а затем и до полумиллиона, столичные власти уже не рисковали их разгонять даже под стенами Кремля. Весной же 1990 года КПСС потерпела сокрушительное фиаско на выборах в Моссовет, и запрещать антисоветские митинги стало некому…
