Комсомолка попросила рассказать о малоизвестных сторонах его жизни, а также об особенностях обслуживания других первых лиц нашей страны подполковника 9-го управления КГБ Алексея Сальникова. Ему пришлось прослужить в органах госохраны 40 лет – с 1956 по 1996 год – и работать со всеми первыми лицами от Хрущева до Ельцина. Коллеги называют его самородком, а для многих родственников генеральных секретарей и глав правительств он до сих пор является практически членом семьи.
Может быть, скажу странное, но высшие руководители – такие же люди, как мы. Если не брать в расчет их социальное и финансовое положение, то их жизнь точно так же наполнена мелочами, как и наша. Они должны одеваться и обуваться, есть и пить, лечиться, общаться с людьми. В общем, как и мы. Но только именно их положение делает все эти мелочи очень важными и значительными. Охраняемые лица, тем более высшего уровня, многого не должны делать сами. Их передвижения, питание, стиль и состояние одежды, бытовая безопасность контролируются офицерами охраны. И именно за многое из этого отвечал Алексей Сальников, работая с Хрущевым, Косыгиным, Брежневым, Андроповым и другими первыми лицами. Вот его рассказы…
ХРУЩЕВ ЛЮБИЛ БОТИНКИ НА МИКРОПОРКЕ
Моя работа с Хрущевым началась в 1956 году, и я был рядом с ним до самой его отставки в октябре 1964 года. Служил я офицером элитного подразделения 9-го управления КГБ, которое занималось охраной высших должностных лиц СССР. А обязанности мои были весьма обширными. Но если сказать коротко – это обеспечение комфортной обстановки для работы и отдыха первого лица государства и решение всех связанных с этим бытовых проблем.
У Никиты Сергеевича Хрущева, моего первого подопечного, всегда были проблемы с одеждой. Его нестандартная фигура была довольно сложной для закройщиков. А он еще любил свободные брюки, и они, можно сказать, висели. В сам процесс изготовления костюмов я не вмешивался, хотя иногда мог что-то подсказать, но вот содержать их в порядке, подобрать рубашку и галстук – лежало на мне.
Шили костюмы в основном на Кутузовском. Примерно напротив гостиницы «Украина» было специальное ателье с магазинчиком. И жены всех первых лиц приезжали именно туда. И первые леди Нина Петровна Хрущева и Виктория Петровна Брежнева. Обшивались там и некоторые большие руководители, хотя и не высшего уровня.
К Хрущеву, Брежневу, Косыгину или Андропову приезжали на работу закройщики, согласовывали материал, снимали мерки. А потом проходили примерки, и костюмы подгонялись по фигуре.
Свои собственные ателье были и у Верховного Совета СССР, и у КГБ. Кстати, наше обувное ателье находилось недалеко от метро «Дзержинская» (ныне «Лубянка») в Комсомольском переулке (сейчас Златоустинский). И знаменито оно было тем, что мастер шил там обувь для Хрущева и Косыгина. Мерки снимали, конечно, на работе, но изготавливали все именно там.
Ботинки были кожаные, легкие, добротные. Никите Сергеевичу, кстати, больше всего нравились ботинки на микропорке. Сейчас уже мало кто помнит о том, что был такой материал…
Безопасность руководителя, тем более лидера государства – понятие многогранное. И в нем очень много различных нюансов, которые могут показаться мелочами. Например, нужно всегда следить за тем, сколько алкоголя выпивает твой подопечный. И не для того чтобы он не потерял контроль (такие случаи были, но редко), а с тем чтобы обеспечить безопасность, как в смысле медицинском, так и в общепринятом.
Вот, например, как-то раз в Завидове Хрущев с президентом Финляндии Кекконеном засиделись за столом в лесу, невдалеке от резиденции. Было уже поздно, стало темнеть. Я чувствую, что уже перебор. Никита Сергеевич зовет: «Алеша, Алеша!» Я подхожу и говорю: «Тут ничего нет, все в резиденции». А цель была их в дом притащить, привести с улицы. Прямо-то ему не скажешь об этом. Тут он матом на меня как начал… Женщин, правда, вокруг не было, но финский президент присутствовал. Выслушал я эту тираду в свой адрес, но задача была выполнена, Хрущев с гостем пошли к дому. Непросто было, кстати, сказать нет первому секретарю ЦК и главе правительства…
В другой раз после охоты и ужина Хрущев прилег отдохнуть. И задремал прямо в одежде. И все было бы нормально, если бы не туго затянутый галстук. Его нужно было ослабить, а лучше вообще снять. Но Хрущев не очень любил, чтобы кто-то вмешивался в то, как он одевается или раздевается. Развязываю галстук и думаю: «Проснется он, и достанется мне!» Но ничего, все обошлось, хотя ощущения были не из простых.
В зарубежных командировках в хрущевские времена мне приходилось и стирать белье. Причем стирать самому, никого к этому не допуская. Во-первых, в целях безопасности, во-вторых, чтобы страну не позорить. Там белье было такое, стыдно в стирку отдавать. Казенное, из рубчика, кальсоны на пуговичках. Отдашь в стирку, покажут кому-нибудь, позора не оберешься. Все было наше, советское. А если что импортное попадалось, ярлыки срезались.
Могу сказать даже, что супруга Хрущева Нина Петровна ему даже иногда носки штопала. Так что в бытовом смысле у него никаких капризов не было.
Когда Никиту Сергеевича сместили, я, как и некоторые другие сотрудники его охраны, был отправлен в резерв. И довольно долго пробыл в опале…
|
ПРИШЛОСЬ ОДОЛЖИТЬ КОСЫГИНУ ПОДТЯЖКИ
Чего только мне тогда не приписывали! Вплоть до того, что я хотел жениться на дочке Хрущева Лене, а он не прочь был видеть меня в зятьях. И никакого просвета не виделось. А потом, через несколько месяцев, пришел к нам новый начальник управления Антонов. Он очень любил разговаривать с женщинами, которые у нас работали. Считал, что у женщины можно все выпытать, все служебные взаимоотношения выяснить. То, что мужики начальнику не расскажут, женщины сболтнут. И однажды одна дама сказала ему: «У нас есть Алексей Сальников, он работал непосредственно с Хрущевым, а сейчас сидит в глубоком резерве». А тот, бывший разведчик, среагировал. И я начал потихоньку всплывать. Так и попал к Косыгину.
Алексей Николаевич знал меня по работе у Хрущева, но все равно приходилось притираться друг к другу. Со временем он меня изучил и доверял мне. Например, чемодан с его личными вещами в командировках мог открывать только я. Я знал, где, что в нем найти и что как разложить.
При нашей работе нужно было изучать своих охраняемых, их характер, привычки. Косыгин, например, очень не любил, чтобы около него маячили. Привыкал к тому, что все делал один знакомый доверенный человек. И домашние знали эту его особенность. Как-то раз я погладил ему костюм. И собрался отнести. Тут заходит Николай Николаевич Горенков, заместитель начальника охраны, хватает костюм и несет. А Людмила, дочка, увидела и говорит: «Николай Николаевич, ты что, гладил этот костюм, что несешь его? Кто гладил, тот пусть и заносит!»
В жизни первых лиц государства каждая мелочь приобретает значение. Ведь они представляют свою страну, и по ним, в том числе по их виду, часто судят об общем уровне. А мелочей было много…
Как-то раз мы были на Кубе. В резиденции Косыгина ждали Фиделя Кастро. И вдруг появляется расстроенный Алексей Николаевич и говорит мне: «Алеша, должен Фидель приехать, а я себе пятно поставил на светлых брюках!» Я отвечаю: «Давайте я быстренько сделаю!» Он снял брюки, я их забрал, постирал боржомчиком, порошком, потом быстро под утюг. Принес, он их надел, вышел и говорит дочери, сопровождавшей его во время визита: «А правда у нас Алеша хороший?» Людмила говорит: «Да, да, он и за мной ухаживает, платья мне гладит для приемов». Так что приходилось быть мастером на все руки.
Вот был шумный в свое время случай, когда в Канаде во время прогулки с премьер-министром Трюдо какой-то хулиган бросился к Косыгину и схватил его за грудки. Я потом пришивал пуговицы, которые этот тип оторвал…
Приходилось многое возить с собой на всякий случай. Во время визита в Афганистан для встречи с королем Косыгин должен был быть в черном костюме. Но брюки оказались великоваты. Он мне говорит: «У тебя подтяжек нет?» А у меня в чемодане на всякий случай даже подтяжки лежали, хотя Алексей Николаевич их обычно не носил.
Потом Клавдия Андреевна, супруга Косыгина, меня увидела и говорит: «Алеша, спасибо тебе, что ты Алексея Николаевича выручил!» Значит, и ей он это рассказал.
Я провел рядом с Косыгиным пятнадцать лет. А когда Алексей Николаевич ушел на пенсию и у него убрали Карасева, начальника охраны, остался он один. И за несколько дней до смерти попросил меня прийти. Говорит: «Алеша, Карасева отбирают, помощник тоже со мной работать не захотел. Ты согласишься со мной остаться? Мы с тобой будем гулять, в театр ездить. Все время будем вместе. Людмила Алексеевна и все члены семьи очень будут рады».
Меня такая откровенность растрогала. И, хотя я служил «девятке», решение пришло сразу. Не важно, что пришлось бы переходить в систему Сов-мина на гражданскую службу. Да и времени для размышлений не было. И я говорю: «Алексей Николаевич, я согласен!» И буквально считанных дней не хватило для того, чтобы меня перевели…
|
У БРЕЖНЕВА В ПОСТЕЛИ Я НАШЕЛ ИГОЛКУ
Брежнев мне не особо нравился. Мне приходилось работать с ним. У нас ведь задача какая? Быть как можно более незаметными. А он говорит на встрече: «Стой возле меня и никуда не отходи!» А соображал-то он в те времена уже не очень… И вот на приеме я стою сзади, а он ко мне обращается: «Я хорошо сказал? Все хорошо?» У нас на встречах, особенно за рубежом, публика разная бывала, иностранных разведчиков много. А он все время ко мне обращается… Я подбегаю, он мне что-то говорит, все думают, что сообщение какое-то передает, а он на самом деле просто одобрения искал тому, что сказал. Или спрашивал: «А там все хорошо?» И пойми его, что он имеет в виду…
Было время, когда он не просто плохо разговаривал, но и путал слова. Приведу такой пример. Устинову, министру обороны СССР, в 1978 году присваивают звание Героя Советского Союза. И 71-летний Брежнев вручает 70-летнему Устинову награду и говорит: «Я тебя поздравляю с девочкой!»
Я в это время работал, так что сам все слышал.
А про то, что он, опять же в моем присутствии, в ФРГ говорил, даже вспоминать не буду. Скажу только, что начальник его охраны Рябенко меня спрашивает: «Вы что, его напоили?» Я отвечаю: «Нет, это он сам, мы все, как договорились, все разбавленное наливали!»
Во время советских праздников, с демонстрациями или парадами, довольно часто мне приходилось передавать сообщения на трибуну Мавзолея. Представляете, если вдруг туда на глазах у всех гостей, в том числе и зарубежных, пойдет начальник управления из КГБ или кто-то другой такого уровня? Сразу станет понятно: что-то случилось! А так, связь была налажена по-другому: кто-то кивнет мне, я подойду, а потом буквально на корточках, чтобы не было видно за перилами, поднимаюсь на Мавзолей и передаю информацию тому руководителю, которому она предназначается.
Вот когда сбили самолет американского разведчика Пауэрса 1 мая 1960 года, приходилось таким образом раз за разом бегать туда-сюда. И никто из посторонних даже не подозревал об этом ЧП!
В моей работе нужно было учитывать все нюансы. Если я наливаю графин с водой в спальне, а туда потом кто-то заходил, я замечал, прибавилась ли вода или убавилась. Не плеснул ли туда кто-то посторонний что-то, либо запил мой подопечный таблетку или забыл.
За границей, когда мы бывали в резиденциях, приходилось убирать все следы. Особенно упаковки от таблеток и других медицинских препаратов. Разведки-то везде работали, весь мусор просеивали, чтобы узнать, чем наш «царь» болеет. Все нужно было отслеживать.
А сколько раз в моей практике я иглы находил! При Брежневе приезжаем мы в Финляндию. Я стал щупать предназначенную для охраняемого лица постель, проверять. Новое одеяло вроде, а в нем игла оказалась. Скорее всего, конечно, не специально оставили, просто забыли иголку при изготовлении.
У Никиты Сергеевича тоже был случай. Приехали мы за границу. Там на веранде резиденции стоит диванчик, на нем пледик мягенький. Стал я его прощупывать. Игла!
АНДРОПОВ ПРОСИЛ: «ЛЕШ! НЕ ПОДПУСКАЙ НИКОГО КО МНЕ»
Андропов был человек очень простой, не капризный. Работа с ним в общем-то была почти отдыхом. Правда, болен был давно, чувствовал себя плохо. И народ вокруг него был тоже разный. Многие стремились пообщаться, приблизиться тогда, когда он этого не хотел. Он иногда говорил мне: «Леш, а Леш, не подпускай никого ко мне».
Юрий Владимирович встречался с людьми не только на работе или на даче, но и в других местах. Звонит ему какой-нибудь академик, просится на прием. Не приглашать же его в КГБ! Встречались на конспиративных квартирах, и я его там сопровождал. Своя система оповещения была, открыта форточка – значит, квартира в порядке, готово все.
В середине восьмидесятых меня назначили шеф-инструктором. Я учил молодых, инструктировал, проверял. Потом мне исполнилось 60 лет, вроде бы уж и по возрасту на пенсию пора. Но все равно оставили меня на работе. Я ведь, когда ездил с первыми лицами за рубеж, много видел и все запоминал. И увлекся, как сейчас говорят, флористикой. Я знал, как цветы располагаются во время приемов, встреч, торжеств. Что-то копировал, что-то свое вносил. И в горбачевские годы, и в ельцинские.
Раисе Горбачевой моя работа нравилась. Я, например, оформлял ее встречи с женами членов политбюро. И в доме приемов на Воробьевых горах, и в Ново-Огареве. Она была в восторге. Интересовалась, кто делал, премировала даже.
А однажды погорел. Она говорит мне: «Сделайте мне маленькие букетики. Я хочу 23 февраля поздравить охрану». Нужно было 12 штук приготовить. А в то время, это ведь не нынче, с цветами проблема была. Я поездил по нашим объектам, где цветы выращивались в теплицах. Собрал цветы, сформировал букеты. А завернуть их не во что. Ну пошел в магазин «Цветы» на Новом Арбате, купил специальную бумагу. Завернул, поставил в воду, чтобы до утра постояли. А когда она стала вручать цветы, у нее руки испачкались от бумаги. Очень была недовольна. Она была, возможно, излишне требовательной. Любила задавать тон. И еще демонстрировала женам старых членов политбюро экономию. Настаивала, чтобы стол был простой, чтобы конфет на столе было немного и недорогих, чтобы закусок на столе было не пять видов, а один-два. Говорила: «Не транжирить!» Мне много лет приходилось практически жить жизнью этих людей. Вместе с ними я радовался успехам и победам, переживал неудачи и неприятности. И хочу сказать читателям «Комсомолки»: «Помогайте близким вам людям не забывать о мелочах. Из них складывается наша жизнь».
