Антисоветский переворот в Сибири.

В конце мая 1918 г. на востоке России произошли события, положившие начало новому этапу гражданской войны. В результате вооруженного выступления Чехословацкого корпуса, поддержанного местным антибольшевистским подпольем, советская власть вскоре оказалась свергнутой на обширной территории от Волги до Тихого океана.История тех драматических месяцев давно привлекает внимание исследователей, посвятивших ей немалое число публикаций. В них нашла отражение и тема сибирской контрреволюции, неоднородности ее состава, борьбы вокруг рожденных ею властных органов — Сибирской областной думы (СОД), Западно-сибирскогокомиссариата (ЗСК), Временного сибирского правительства (ВСП) и т.п.[1]. Однако сохранявшиеся на протяжении десятилетий ограничения в доступе к архивным источникам, равно как и идеологическая заданность в освещении гражданской войны, существенно ограничивали возможности отечественных авторов. Поэтому многие проблемы и сюжеты истории антибольшевистского сопротивления в Сибири по-прежнему остаются слабоизученными, либо нуждаются в переосмыслении.Антисоветскому перевороту в крае предшествовала полугодовая борьба с нарождавшимся большевистским режимом, в ходе которой сложилась разветвленная сеть нелегальных политических структур и тайных вооруженных формирований. Их создание было связано с консолидацией офицеров ликвидированной Русской армии, а также с деятельностью уполномоченных Временного правительства автономной Сибири. Последнее появилось на свет в конце января 1918 г. в Томске на нелегальном совещании избежавших ареста членов СОД. Рожденное в условиях глубокой конспирации и в узком проэсеровском политическом кругу, это правительство изначально обладало весьма сомнительной легитимностью и состояло из лиц, многие из которых не сразу даже узнали о своем избрании, а некоторые не давали на это предварительного согласия. К тому же большинство министров из-за угрозы ареста вскоре перебралось в Харбин. Не случайно тайные офицерские организации соглашались на признание Сибирского правительства лишь как «идеи», но не персонального его состава.Вооруженное выступление подпольщиков предполагалось в конце июня 1918 г. Примерно тогда же планировалось начало интервенции со стороны союзных держав[2]. Авангардная роль в ней отводилась Чехословацкому корпусу, сформированному на территории России преимущественно из военнопленных чехов и словаков и предназначенному для переброски в Западную Европу. Однако выступление легионеров произошло на месяц раньше, вследствие резкого обострения отношений между чехословацким командованием и советскими властями. При этом ни время, ни место начала восстания не были согласованы с руководством сибирского антибольшевистского подполья, хотя к тому времени с ним уже имелись налаженные контакты. О «неожиданности», «несогласованности», «недостаточной подготовленности», «стихийности» антисоветского выступления говорили тогда и писали впоследствии многие его участники, в том числе один из лидеров сибирских эсеров Н. В. Фомин, член Потанинского кружка А. Н. Гаттенбергер, руководитель Западно-Сибирского штаба тайных вооруженных организаций А. Н. Гришин-Алмазов (cм. справку), глава Омского правительства П. В. Вологодский, управляющий делами Г. К. Гинс[3]. «Немного преждевременным» назвал выступление чехословаков и французский представитель при штабе корпуса майор А. Гинэ в официальном заявлении от имени всех союзных правительств[4].Чехословацкие легионеры, начав свою несанкционированную акцию, шли на огромный риск. Впоследствии майор Я. Кратохвил откровенно признавался: «Подготовка к операции не была закончена и недисциплинированное чехословацкое выступление в невыгодных условиях грозило своей преждевременностью уничтожить в зародыше все: и легионы, и слабую русскую контрреволюцию, и все планы союзников»[5].Руководители подполья были вынуждены в спешном порядке корректировать свои планы. К моменту восстания большинство уполномоченных правительства по Западной Сибири и начальник штаба А. Н. Гришин-Алмазов находились в Томске, тогда как эпицентром событий стал Ново-Николаевск.В результате новониколаевским подпольщикам пришлось самостоятельно принимать решение. По словам Н. Ф. Фомина, они попали в «затруднительное положение», но в конце концов также пошли на риск, поддержав легионеров, совершивших здесь переворот в ночь на 26 мая[6].Между тем приказ о вооруженном выступлении был отдан руководством западносибирского подполья из Томска лишь на следующий день. В самом губернском центре восстание планировалось начать ранним утром 29 мая. Несколько недель спустя А. Н. Гришин-Алмазов сообщал о тех днях в Харбин: «Мною было принято решение с согласия находившегося тогда в Томске комиссара Павла Михайлова воспользоваться начавшимся движением чехословаков, поддержать его боевыми организациями, имея целью очистить Западную Сибирь от большевиков, помочь в том же Восточной Сибири»[7]. Несогласованность выступления осложнила легализацию Западно-сибирского комиссариата. Не случайно в исторической литературе оказался запутанным вопрос о начале его функционирования и первоначальном местонахождении. По одной из версий ЗСК появился 26 мая 1918 г. в Ново-Николаевске[8], по другой — тогда же, но при этом не указывался город[9]. Ряд историков считали датой создания комиссариата 1 июня[10], причем, относительно его местонахождения (Томск или Ново-Николаевск) также не было единого мнения. Наконец, встречаются утверждения о почти одновременном создании в конце мая 1918 г. двух правительств — ЗСК и ВСП в Ново-Николаевске и Томске[11].Оказавшиеся в Томске трое из четверых правительственных уполномоченных по Западной Сибири — Б. Д. Марков, П. Я. Михайлов и В. О. Сидоров были случайно арестованы 27 мая на одной из эсеровских конспиративных квартир и вышли на свободу только утром 31 мая после падения в городе советской власти[12]. Четвертый, М. Я. Линдберг, находился в те дни в Ново-Николаевске. С его именем и оказалось связано рождение первого легального западносибирского антибольшевистского органа власти.Руководители новониколаевского подполья сразу же после успешного переворота провели 26 мая первое заседание военно-революционного штаба, в котором приняли участие Г. С. Аристов, Н. А. Гудков, А. С. Коробков, М. Ф. Омельков, А. К. Скворцов, И. В. Темнов, Н. В. Фомин, Г. А. Храмов и др. Они рассмотрели вопросы о назначении комиссара тюрьмы, об «именовании вооруженной силы», заслушали доклад комиссии по записи в добровольческую армию[13]. В дополнительном протоколе заседания штаба, также датированном 26 мая, содержалось решение о создании «военно-революционного комитета при уполномоченном Временного сибирского правительства» из представителей эсеров и меньшевиков[14]. На следующий день состоялось второе расширенное заседание военно-революционного штаба. При перечислении его участников впервые появляется фамилия М. Я. Линдберга. Собравшиеся утвердили на должность военного комиссара Н. В. Фомина, рассмотрели вопросы о создании агитационной комиссии и охране Ново-Николаевска[15].Между тем подполковник А. Н. Гришин-Алмазов, избежавший ареста, спешно покинув Томск и благополучно миновав красногвардейские кордоны, на рассвете 28 мая прибыл в Ново-Николаевск.Здесь в 5 часов утра он подписал приказ №1 войскам Западно-Сибирского военного округа, в котором объявил о своем вступлении в командование[17]. У повстанцев появилось больше определенности и уверенности. Примерно тогда же за подписями А. В. Сазонова, М. Я. Линдберга и Е. Н. Пославского было издано воззвание к населению, уведомлявшее, что «вся гражданская и военная власть в городе и его уезде перешла в руки уполномоченных Временного сибирского правительства». А 29 мая за подписью М. Я. Линдберга появилось первое обращение к гражданам от имени нового правительства[1б]. Вечером 30 мая 1918 г. состоялось заседание так называемого «Совета при уполномоченных Временного сибирского правительства», в котором участвовали, судя по протоколу, Н. А. Гудков, Михайленко, И. А. Михайлов, А. И. Монкевич, М. Ф. Омельков, Е. Н. Пославский, Н. В. Фомин. Заслушав информацию о стратегическом положении и признав его прочным, Совет рассмотрел вопрос «О созданииЗападно-сибирского комиссариата» и постановил: «Западно-Сибирский комиссариат учредить с соответствующими отделами по отраслям деятельности»[18]. Таким образом, решение о создании ЗСК было принято в Ново-Николаевске в отсутствие большинства его членов, сидевших в томской тюрьме. Здесь же началось и формирование одиннадцати отделов комиссариата.Однако стремительное наступление чехословацких войск в направлении Тайги и Томска вынудило томских большевиков и их сторонников уже утром 31 мая оставить город и на двух пароходах эвакуироваться в Тюмень. В тот же день Б. Д. Марков, П. Я. Михайлов и В. О. Сидоров, выйдя из тюрьмы, приступили к исполнению своих обязанностей. От имени членов ЗСК 1 июня 1918 г. появилась специальная декларация, обращенная «Ко всему населению Западной Сибири», где были сформулированы основные цели и задачи новой власти[19].Около недели большинство членов ЗСК находилось в Томске. Затем они перебрались в Ново-Николаевск,избранный местом его пребывания. Но уже в середине июня комиссариат переехал в освобожденный накануне от большевиков Омск, куда одновременно был переведен и штаб военного округа. Тогда же было принято решение о создании Западно-Сибирской армии во главе с А. Н. Гришиным-Алмазовым,штаб которой также разместился в Омске[20].Легализовавшийся на волне иностранного вмешательства и вооруженного восстания, эсеровскийЗападно-Сибирский комиссариат являлся, по существу, органом чрезвычайным, повстанческим, «революционным». Не случайно члены ЗСК сразу же столкнулись, по их словам, с «усиленным муссированием мысли о захватническом характере власти комиссариата, якобы прикрывающегося только именем несуществующего Сибирского правительства»[21]. В результате ЗСК оказался озабоченным прежде всего проблемами легитимизации и созданием своей вооруженной опоры.Антисоветский переворот продемонстрировал приверженность сибирских эсеров и их сторонников к испытанным в революционную эпоху приемам, формам, методам борьбы за власть, что нашло отражение даже в первоначальных названиях их повстанческих органов «военно-революционный штаб»,«военно-революционный комитет», «комиссариат» и т.п. Уместно заметить, что едва ли не все члены ЗСК имели за своими плечами богатый опыт царских тюрем, каторги, ссылки, а двое из них — Б. Д. Марков и П. Я. Михайлов участвовали в террористической деятельности. Все они принадлежали к левому крылу партии социалистов-революционеров.Вполне естественно, что ни персональный состав ЗСК, ни проводимая им политика не устраивалилиберально-демократические круги сибирской общественности, не говоря уже о более правых политических силах. В результате ЗСК с первых же дней подвергся мощному политическому прессингу со стороны этих сил, располагавших определенными организационными структурами и неформальными объединениями. Не без давления со стороны влиятельного Потанинского кружка, добивавшегося изменения персонального состава комиссариата, члены последнего были вынуждены оставить Томск. Потанинцам удалось провести некоторые из своих кандидатур в отделы ЗСК и А. А. Грацианова — на должность одного из трех членов Томского губернского комиссариата. В Омске к моменту переезда туда членов ЗСК основные финансово-экономические рычаги успели перехватить представителивоенно-промышленного комитета, а фактическая власть в сибирской столице сосредоточилась в руках бывшего руководителя тайной вооруженной организации казачьего полковника П. П. Иванова-Ринова.Концентрация реальной власти в руках военных была характерна и для других городов и районов края, тем более, что в течение лета 1918 г. Сибирь оставалась театром военных действий. Многие из местных воинских начальников принципиально не хотели делиться властью с эсеровскими эмиссарами, порой изгоняя их с подведомственной территории, особенно в казачьих местностях. Один из уполномоченных — М. М. Чекушин-Шаньгин-Лиссабонский и вовсе бесследно исчез в июне 1918 г. в Петропавловске[22].В результате первые недели антисоветского переворота в Сибири характеризовались скорее многовластием с присущим ему острым политическим соперничеством, нежели доминированием ЗСК и подчиненных ему структур (губернских и уездных комиссариатов, уполномоченных и т.п.). Стремясь упрочить свои позиции, ЗСК и краевой комитет ПСР сразу же взялись за реанимацию Сибирской областной Думы как высшего органа власти в крае, развернули агитационно-пропагандистскуюкампанию, направленную на признание «законного» Сибирского правительства во главе с П. Я. Дербером, а также попытались поставить под свой контроль создававшуюся армию.Потанинский кружок в Томске, напротив, начал борьбу за изменение персонального состава ВСП. Потанинцы хотели видеть в правительстве таких деятелей, как П. В. Вологодский, В. М. Крутовский, Е. Е. Колосов, Вознесенский, Мукосеев, Старк и др., в большинстве своем разделявших либеральные, либо правосоциалистические взгляды. Перечень заканчивался фамилией вице-адмирала А. В. Колчака. «Лица эти — живая программа», — заключил обнародовавший этот список 15 июня А. В. Юрьев[23].Омские военные во главе с П. П. Ивановым-Риновым, так же как и потанинцы, категорически отвергали фигуру П. Я. Дербера и многих других членов его кабинета. По словам генерала В. Е. Флуга, омичи еще в период подполья распределили «портфели предполагаемого временного правительства»[24]. Не отказались они и от давно вынашивавшихся планов установления диктатуры, нашедших отклик не только в офицерской и казачьей среде. Требование передачи власти на территории Западной Сибири в руки диктатора прозвучало в резолюции омских торговцев и промышленников тотчас же после прибытия сюда членов ЗСК[25]. По утверждению последних, на освобожденной от советов территории создалась «угроза государственного переворота в пользу какой-нибудь общественной группировки или дерзкого авантюриста»[26]. Противников комиссариата и дерберовского правительства удерживали от решающего шага, пожалуй, лишь чехословаки, в значительной своей массе симпатизировавшие умеренным социалистам, и отсутствие поддержки со стороны командующего армией А. Н. Гришина-Алмазова. Не случайно, начиная с середины июня 1918 г., командарма стали активно посещать представители различных общественно-политических и торгово-промышленных групп, а на его стол легли письма и проекты с намеками и предложениями о реорганизации власти.Между тем сам командарм, не лишенный способностей политика, вынужден был маневрировать. С одной стороны, его политические симпатии, как и настроения стоявшей за ним армии, склонялись в пользу твердой, авторитарной власти, но, с другой стороны, необходимо было учитывать и позицию чехословаков, и малочисленность неокрепших еще воинских частей, и сложность военной обстановки. В то же время А. Н. Гришин-Алмазов сознавал огромную роль армии, как самостоятельного политического фактора в гражданской войне, что открывало заманчивые перспективы и для честолюбивого командарма, и в целом для армейской верхушки. Он не допустил возрождения в Западно-сибирской армии института политических комиссаров, а также в ультимативной форме добился от ЗСК своего назначения на должность заведующего военным отделом[27]. Тем самым гражданские власти лишались важнейших рычагов контроля над армией.Разгоравшаяся борьба за власть в рядах антибольшевистского сопротивления была чревата опасными для него последствиями. Поэтому у соперничавших политических сил, не располагавших решающим перевесом, сработал, вероятно, инстинкт самосохранения: они признали Временное сибирское правительство, но в неполном составе, без его дальневосточного большинства и одиозной фигуры П. Я. Дербера. В экстренном порядке было решено собрать членов ВСП, оказавшихся на освобожденной от советов территории.