Толковые словари так объясняют смысл слова «Катехизис»: «Общедоступный, изложенный в виде вопросов и ответов учебник христианского вероисповедания». Автором катехизиса для католиков был римский папа XVI века Пий V, для протестантов – знаменитый церковный реформатор Мартин Лютер, для православных – современник и духовный советчик Пушкина и Гоголя митрополит Московский и Коломенский святитель Филарет. Он умер в 1867 году, а всего через два года в России появился еще один «Катехизис» – «Катехизис революционера», впервые в русской истории призвавший к широкомасштабной террористической деятельности и к союзу революционеров и разбойников. Обоим этим принципам в конце 1860-х гг. пытался следовать студент-недоучка, побочный сын дворянина Владимирской губернии Сергей Нечаев. Но его попытка поднять в России революцию револьвером и «Катехизисом революционера» породила страшное и грязное уголовное дело, большинство эпизодов которого произошло в Москве и было увековечено в романе Достоевского с выразительным названием «Бесы»…
Впредыдущем номере журнала, в очерке «Бесы» из трактира «Ад», речь шла об истории нелегального московского студенческого кружка первой половины 1860-х гг. Ядро кружка составили выпускники Пензенской губернской гимназии во главе с Николаем Ишутиным, а их местом встреч был излюбленный уголовниками и до поры избегаемый полицией подвальный трактир «Ад» на Цветном бульваре. Деятельность одноименного кружка «Ад» прервалась в 1866 году после неудачного выстрела его члена Дмитрия Каракозова в царя Александра II у решетки Летнего сада в Санкт-Петербурге. За это Каракозова повесили, его кузена и идеолога «Ада» Николая Ишутина и троих его ближайших сподвижников отправили на каторгу. Большинство их сторонников поутихли до осени 1869 года, когда в Москве появился новый революционный вожак – 22-летний Сергей Геннадьевич Нечаев.
Несмотря на молодость, к 1869 году Нечаев имел за плечами гораздо больший жизненный опыт, нежели превзошедшие его в образованности московские студенты. К 14 годам Сергей успел поработать маляром, полотером, курьером, официантом, к 19-ти — самоучкой прошел курс наук и сдал экзамен на право преподавать в начальной («приходской») школе.
В 21 год вольнослушатель Петербургского университета Нечаев оказался замешан в студенческих беспорядках и весной 1869 года бежал в Швейцарию. Там ему удалось завоевать доверие маститых и немолодых лидеров российской революционной политэмиграции Михаила Бакунина и Николая Огарева, зараженных энтузиазмом их молодого последователя. Историки до сих пор спорят, кто именно из этой троицы внес больший вклад в создание летом 1869 года пресловутого «Катехизиса революционера», начинающегося страшными в своей откровенности словами:
«…Революционер – человек обреченный. У него нет ни своих интересов, ни дел, ни чувств, ни привязанностей, ни собственности, ни даже имени. Все в нем поглощено единственным исключительным интересом, единою мыслью, единою страстью – революцией. Он разорвал всякую связь со всем образованным миром и со всеми законами, приличиями, общепринятыми условиями, нравственностью этого мира. Революционер презирает общественное мнение. Он презирает и ненавидит во всех ее побуждениях и проявлениях нынешнюю общественную нравственность. Нравственно для него все, что способствует торжеству революции. Безнравственно и преступно все, что мешает ему»…
«ВСЕМИРНЫЙ РЕВОЛЮЦИОННЫЙ СОЮЗ»
Действуя в полном соответствии с духом и буквой «Катехизиса», Нечаев получил у Бакунина мандат полномочного представителя вымышленного «Русского отдела Всемирного революционного союза». С этим мандатом, поддельным паспортом «турецкоподданного» серба Степана Граждановича и с несколькими сотнями швейцарских франков (порядка 10 тысяч долларов на нынешние деньги), полученных с помощью Огарева от еще одного лидера политэмиграции — Александра Герцена и его доверившейся Нечаеву юной дочери Натальи, Сергей Геннадьевич в сентябре 1869 года через Бухарест и Одессу вернулся в Россию и обосновался в Москве как загадочный эмиссар «Всемирного революционного союза» с особыми полномочиями.
Обладая недюжинным житейским умом и всеми качествами лидера при полном отсутствии страха и совести, Нечаев (при содействии московского знакомца – заведующего книжным магазином и библиотекой 27-летнего Петра Успенского) быстро сплотил вокруг себя в кружке под звучным названием «Народная расправа» несколько завсегдатаев магазина Успенского из числа студентов Московского университета и учрежденной в 1865 году в тогдашнем подмосковном селе Петровско-Разумовское Петровской земледельческой и лесной академии (ныне – Московская сельхозакадемия имени Тимирязева).
Показав своим новым знакомым придуманный им с Бакуниным мандат несуществующего «Всемирного революционного союза», Нечаев убедил их, что прибыл в Россию с целью образовать тайное общество для подготовки всероссийского крестьянского восстания, которое должно было начаться в феврале 1870 года. По словам Нечаева, во главе этого замысла стояли два «Центральных Комитета» в Женеве и Санкт-Петербурге, руководившие сетью тайных конспиративных кружков «Народная расправа», якобы действовавших в Петербурге, Одессе и других городах империи. На самом деле все эти «комитеты» и «кружки» существовали лишь в воображении Нечаева. Но его новые сподвижники, многие из которых помнили вполне реальный кружок «Ад», поверили «вожаку». Среди них был и былой знакомец Николая Ишутина, 42-летний знаток московских трущоб, тихий пьяница и безработный литератор Иван Прыжов.
«СОЕДИНИМСЯ С ЛИХИМ РАЗБОЙНИЧЬИМ МИРОМ»
Хорошо усвоив 25-й пункт «Катехизиса революционера» («…Сближаясь с народом, мы прежде всего должны соединиться с теми элементами народной жизни, которые со времени основания московской государственной силы не переставали протестовать не на словах, а на деле против всего, что прямо или косвенно связано с государством: против дворянства, против чиновничества, против попов и против кулака-мироеда. Соединимся с лихим разбойничьим миром, этим истинным и единственным революционером в России…»), Нечаев поручил Прыжову составить список кабаков и притонов Москвы, посещаемых проститутками, ворами, нищими – и развернуть там революционную пропаганду. В помощь Прыжову Нечаев отрядил студентов Петровской академии Рипмана, Енкуватова и Коведяева. Однако после первого посещения воровского кабака на Хитровском рынке двое последних наотрез отказались от дальнейшей работы. Упорный немец Рипман сходил на Хитровку еще пару раз, чудом отбился от пытавшихся ограбить его местных сутенеров и с тех пор также охладел и к этой работе, и к самому Нечаеву.
Более удачно Нечаев сотрудничал с другим московским знакомцем, 23-летним Николаем Николаевым, отставным надзирателем «Титов» – московской долговой тюрьмы для злостных неплательщиков (ныне сильно перестроенное здание «Титов» на Ленинском проспекте, вл. 10, входит в комплекс бывшей Голицынской, а ныне Первой Градской больницы). По приказу Нечаева Николаев с документами на чужое имя несколько месяцев провел в Туле, где купил для «Народной расправы» несколько револьверов у рабочих местного оружейного завода. Вернувшись в Москву, Николаев, опять-таки по воле Нечаева, поселился в квартире 24-летнего студента Петровской академии, еще одного члена «Народной расправы» Алексея Кузнецова. Нечаев рекомендовал ему Николаева как «агента внутренней полиции Центрального Комитета, уполномоченного следить за рядовыми членами «Народной расправы» и карать отступников». Благодаря этому нехитрому трюку ранее не знакомые с Николаевым Кузнецов, Прыжов и другие члены «Народной расправы» прониклись еще большим уважением к самому Нечаеву и его «особым полномочиям».
 |
 |
УБИЙСТВО В ГРОТЕ
Всерьез уверившись в своей удаче, в начале октября 1869 года Нечаев поехал в Петербург, где остановился у студента Медико-хирургической академии 21-летнего Ивана Лихутина. Убедив того в существовании мифических «Комитетов», Нечаев заставил Лихутина, его младшего брата Владимира и их друга, 21-летнего студента Технологического института Владимира Деборий-Мокриевича участвовать в деянии, именуемом в современном блатном языке «разгоном». Мишенью стал зажиточный и симпатизировавший революционерам 21-летний адвокат Андрей Колачевский.
В один далеко не прекрасный октябрьский день 1869 года Иван Лихутин передал Колачевскому пакет для их общего знакомца, лидера питерского студенческого кружка Негрескула. На выходе из лихутинской квартиры адвоката задержали «два жандарма в штатском» – Лихутин-младший и Деборий-Мокриевич. Изъяв «пакет-улику», они отвезли ошеломленного Колачевского в съемный номер «Знаменской гостиницы», где предложили отпустить за банальный выкуп-взятку. Трясущейся рукой Колачевский выписал вексель на 6 тысяч рублей (около 30 тысяч долларов на наши деньги), который уже назавтра обналичили и поделили по старшинству Нечаев и его питерские подельники.
Вернувшись в ноябре 1869 года с деньгами в Москву, Нечаев обнаружил, что за время его отсутствия в местной «Народной расправе» начались разногласия. В связи с очередными волнениями в Московском университете наиболее горячие нечаевцы решили организовать выступления солидарности в Петровской сельхозакадемии, фактически провоцируя власти на ее закрытие. Против этих радикальных мер выступил один из наиболее уважаемых участников кружка – 23-летний студент Петровской академии Иван Иванов. Это было первое выступление против единовластия Нечаева, который решил преодолеть угрозу раскола, сплотив последователей круговой порукой. Точнее – пролитием крови.
Утром 21 ноября 1869 года Нечаев прибыл на съемную квартиру в районе Бронных улиц, где жили Кузнецов и Николаев, и вызвал туда Ивана Прыжова и Петра Успенского. Оттуда все члены «Народной расправы» отправились в Петровско-Разумовское, где Нечаев загодя назначил встречу Иванову, чтобы вместе откопать тайник с типографским станком, якобы еще в 1866 году зарытый Николаем Ишутиным накануне ареста в гроте парка на задах главного корпуса Академии. На самом деле, никакого станка Ишутин там не закапывал, а приглашение Иванова в пресловутый грот имело совсем другие цели. Но о них в Москве узнали лишь 25 ноября 1869 года.
В тот день крестьянин соседнего села Петровские Выселки Петр Калугин случайно обнаружил у грота в парке Академии валявшиеся там шапку, башлык и дубину. Цепочка прихваченных морозом кровавых следов вела к ближайшему пруду, где подо льдом на глубине в полметра виднелось мертвое тело. Прибывшие на место преступления чины московской уездной полиции извлекли из пруда связанный труп Иванова с простреленной головой и с привязанными кирпичами. В связи с тем, что убитый, которого тут же опознали сокурсники, состоял на учете в Московском губернском жандармском управлении (ГЖУ), следствие по делу об убийстве Иванова тут же взял под личный контроль тогдашний шеф ГЖУ генерал-лейтенант Иван Львович Слезкин.
ВОЗМЕЗДИЕ
Вероятно, жандармам было известно о существовании «Народной расправы» от осведомителей, которых всегда хватало в студенческой среде. Важной уликой для следствия стал и найденный в кармане пальто, в которое был закутан труп Иванова, читательский билет в библиотеку Успенского на имя студента Петровской академии Кузнецова. Разматывая эту цепочку, жандармы к концу декабря 1869 года арестовали в Москве Успенского, Кузнецова и Прыжова, в Петербурге – обоих братьев Лихутиных и Негрескула. Дольше всех членов «Народной расправы» на свободе оставался живший по чужому паспорту и знакомый с методами работы полиции бывший тюремный надзиратель Николаев. Но и он был взят в одной из облав в середине февраля 1870 года.
Показания задержанных позволили восстановить всю картину преступления. Изначально в замысел Нечаева, обвинившего Иванова в предательстве и решившего заманить его в грот и задушить там шарфом, были посвящены лишь Кузнецов и имевший при себе револьвер Николаев. Однако реализацию плана осложнили теснота в гроте и отчаянное сопротивление самого Иванова, который, как доподлинно выяснилось на суде, не имел никаких связей с властями и был намеренно выбран в жертвы Нечаевым для примера другим единомышленникам. В итоге убийцы оглушили Иванова ударами кирпича, выпавшего из стены ветхого грота (он был построен в барской усадьбе Петровско-Разумовское еще в середине XVIII века). Затем Нечаев добил Иванова выстрелом в голову из тульского револьвера Николаева, труп завернули в сильно испачканное кровью пальто Кузнецова, привязали к нему кирпичи и спустили под лед, надеясь скрыть следы убийства как минимум до весны. Но случайный прохожий обнаружил их уже на третий день.
Огромный общественный резонанс к делу об убийстве Иванова, ставшем первым в истории России случаем расправы революционеров над единомышленником, обусловил перенос суда над членами «Народной расправы» из Москвы в Судебную палату столичного Санкт-Петербурга. В ходе суда с 1 по 15 июля 1871 года подсудимых защищали лучшие питерские адвокаты, а отчеты заседаний печатал официальный «Правительственный вестник». В этих условиях гласности вина подсудимых была вполне доказана собранными следствием уликами и признательными показаниями самих убийц. Сообразно степени участия в убийстве Иванова и всей работы «Народной расправы», Успенский был приговорен к 15 годам каторги, Прыжов – к 12-ти, Кузнецов – к 10-ти, а Николаев – к 7,5 годам каторжных работ. Из них до конца срока дожил один Алексей Кузнецов, обладавший отменным здоровьем и умерший в 1928 году в возрасте 80 лет.
Что касается лидера «Народной расправы» Сергея Нечаева, то сразу после убийства Иванова он сбежал в Швейцарию, где создал новый подпольный кружок в российской студенческой общине в Цюрихе. Попутно Нечаев пытался выудить деньги на свою работу у Герцена и его семьи, которые к тому времени находились под плотным наблюдением заграничной агентуры царской политической полиции. Вскоре ее сотрудники установили местонахождение Нечаева и добились у швейцарских властей его ареста и выдачи в Россию как уголовного преступника.
2 августа 1872 года Нечаев был арестован местной полицией в присутствии официальных российских представителей в Цюрихе, а через два месяца его этапировали в Москву, где до суда, состоявшегося 8 января 1873 года, убийца находился под стражей в особой камере Сущевской полицейской части (ныне в ее полностью сохранившемся здании под № 11 на Селезневской улице расположен Центральный музей МВД России).
ЦАРЯ – В ЗАЛОЖНИКИ
Суд приговорил Нечаева к 20 годам каторжных работ в руднике. Однако с учетом его исключительной опасности для общества царь Александр II лично распорядился поместить Нечаева как безымянного «номерного» узника в одиночную камеру Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Проведя там восемь лет, Нечаев не смирился со своей участью и даже сумел привлечь на свою сторону нижних чинов караульной команды равелина. С их помощью в конце 1870-х гг. он наладил связь со своими преемниками из террористической организации «Народная Воля». Нечаев предложил им дерзкий план: дождаться традиционного визита царя с семьей на молебен в Петропавловский собор крепости и взять их в заложники силой распропагандированных караульных солдат Петропавловки.
Технически этот план был вполне возможен – и неизвестно, как повернулась бы российская история, если бы Нечаеву это удалось. Однако о его замысле узнал сидевший в соседней с Сергеем камере народоволец Леон Мирский, приговоренный к смерти за участие в покушении на тогдашнего шефа жандармов Дрентельна. 20-летний студент Медико-хирургической академии Мирский очень хотел жить – и выдал властям заговор Нечаева в обмен на личное помилование. В итоге Мирского приговорили к пожизненной каторге, все 44 тюремщика, распропагандированные Нечаевым, были сосланы в Сибирь либо в Архангельскую губернию на срок от 2 до 4 лет, а режим содержания Нечаева был до крайности ужесточен. Проведя в равелине почти 10 лет, Сергей Нечаев скончался в своей камере от паралича сердца 21 ноября 1882 года и был похоронен в безымянной могиле. Ему было 35 лет.
Ставший местом убийства студента Иванова, старинный грот в парке Петровской академии был разрушен по приказу ее начальства еще в 1890-х гг. Однако до сих пор заезжие московские экскурсоводы водят любопытных посетителей к сохранившемуся в парке совсем другому гроту начала XIX века, выдавая его за место легендарного преступления. И лишь очень немногие краеведы знают о его подлинном месте — расположенном слева от центральной аллеи Исторического парка, за главным зданием академии на Тимирязевской улице Москвы, заболоченном пруде, на берегу которого находился пресловутый грот.
Впрочем, как уже говорилось в начале, дело об убийстве студента Иванова было увековечено в романе Федора Михайловича Достоевского «Бесы», где умудренный жизнью автор пытался разобраться в причинах возникновения российского революционного терроризма, в его «светлых и темных сторонах». Подробности для этого романа Достоевский черпал как из газет, так и из рассказов брата жены Ивана Сниткина, который сам учился в то время в Петровской академии и лично знал Иванова и нескольких из его убийц. Эти детали придали роману Достоевского убедительность, сделавшую «Бесов» предметом проклятий нескольких поколений российских революционеров – от Огарева до Ленина. Роман «Бесы» лишь единожды издавался при Советской власти в полном собрании сочинений Достоевского. И только отмена официального господства коммунистической идеологии позволила российским исследователям честно и объективно писать как о романе «Бесы», так и о главном прототипе его персонажей – страшном и волевом человеке по имени Сергей Нечаев…
