Смерть императрицы повлияла не только на события внутри страны, но и на судьбу ведущих государств Европы.
Расклад
В XVIII-м веке, как, в общем-то, и в любом другом, человечество воевало много и обильно. Однако Семилетняя война (1756−1763) — это не просто какой-то локальный конфликт. Это глобальная война, которая шла почти по всему земному шару. Боевыми действиями была охвачена не только Европа, но также Америка, Азия и частично Африка. Больше того, спор Австрии и Пруссии из-за Силезии привел к разрыву вековых союзов между мировыми державами и способствовал образованию новых альянсов. По одну сторону баррикад оказались Австрия, Россия и Франция, по другую — Британия и Пруссия. Кто бы им тогда сказала, что пройдет полтора века, и они станут заклятыми врагами.
Общее число потерь воюющих сторон перевалило за полтора миллиона, включая не только солдат, но и мирное население. По тем временам — абсолютный и немного ужасающий рекорд. На первых этапах Пруссия несла огромные потери, а ее король — Фридрих Великий — потерпел несколько болезненных поражений. В августе 1757-го он был разбит в битве при Гросс-Егерсдорфе, в 1759-м его армия была почти полностью уничтожена под Кунерсдорфом. Вскоре Фридрих потерял еще и два 15-тысячных корпуса. В 1760-м российские войска на четыре дня захватили столицу Пруссии — Берлин. К началу 60-х годов Фридрих немного выровнял положение, но ситуация оставалось тяжелой. В ноябре 1761-го поражение Пруссии казалось неминуемым. Смерть Елизаветы стала настоящим подарком Фридриху. Петр Федорович, проведший детство в Шлезвиг-Гольштейне и бывший поклонником талантов Фридриха, едва взойдя на престол, разорвал союз с Австрией и Францией, заключив сепаратный союз с Пруссией.
Новый император вернул Пруссии все территории, которые уже были ей потеряны. Россия неминуемо развязала бы войну против бывших союзников, если бы вскоре Австрия с Францией не запросили мира. Итоги довольно любопытны. Пруссия, для которой Семилетняя война была настоящим бедствием, неожиданно оказалась ее главным бенефициаром. Если бы не щедрость Петра, все сложилось бы иначе. Пруссию ждал неминуемый разгром.
Могло ли быть иначе?
О симпатиях Петра к Фридриху было хорошо известно всем. Наследник не делал из этого секрета. Дипломаты, министры и высокопоставленные военные прекрасно понимали, что смерть Елизаветы приведет к кардинальной смене внешеполитического курса Империи. И многие из них, боясь разгневать будущего правителя, проявляли осторожность и неторопливость. Широко известны интриги канцлера Российской Империи Алексея Бестужева-Рюмина и фельдмаршала Степана Апраксина. В 1757-м, когда Елизавета заболела, Бестужев, полагая, что Императрица умрет в течение пары дней, самовольно отозвал из Пруссии российские войска. Елизавета поправилась, а Бестужев попал в опалу и был снят со всех постов.
Фельдмаршал Апраксин тоже отличился. Он выиграл битву при Гросс-Егерсдорфе при том, что сделал абсолютно все, чтобы ее проиграть. Русская армия отступала, когда нужно было наступать, а Апраксин запретил резерву вступать в сражение, хотя этот ход легко мог переломить ход баталии. Резерв в итоге самовольно ввел в бой Петр Румянцев (будущий великий полководец и тоже фельдмаршал). Битва была выиграна, русские войска легко могли развить успех, занять Берлин и закончить войну. Апраксин почему-то отступил. Истинные мотивы его поступков так и остались тайной. Фельдмаршал был вскоре арестован и умер под следствием. На одном из допросов он заявил, что боялся западни. С другой стороны, есть основания полагать, что Апраксин боялся другого — гнева будущего императора.
Не менее странно сложились события после битвы при Кунерсдорфе. Фельдмаршал Петр Салтыков и австрийский военачальник Эрнст Гидеон фон Лаудон наголову разбили Фридриха Великого. От 48-тысячной армии прусского короля остались лишь три тысячи. И снова Берлин оказался в зоне быстро досягаемости. Но Салтыков и Лаудон на прусскую столицу не пошли. То ли из-за разногласий, то ли из-за нежелания российских командующих ссорится с наследниками.
Военачальники и дипломаты, не желая рисковать головой, порой прибегали к откровенному саботажу. Да, они попали в двусмысленное положение, где любой ход мог привести к опале. Войну с Пруссией можно было бы закончить быстрее, если бы здоровье императрицы не подводило ее, а ее наследник не был бы фанатичным поклонником главного врага в этом конфликте.
Если бы
Елизавета прожила 52 года. Даже по меркам XVIII-го века она не считалась пожилой женщиной. Для примера — ее союзница по Семилетней войне, Императрица Австрии Мария-Терезия, прожила 63 года. Если бы жизнь российской самодержицы оказалось немного длиннее, то и итоги войны могли бы быть другими. Победителями из нее, благодаря демаршу Петра, вышли Англия и Пруссия. Франция лишилась многих своих колоний в Новом Свете и Индии, Австрия — части территории. Россия, оказавшаяся формально в победившем блоке, против которого шесть лет воевала, не получила ничего. Кроме, пожалуй, ценного военного опыта. А вот Пруссия — напротив. Основы будущей Германской Империи были заложены именно тогда, в Семилетней войне.
Создание единой Германии, до которого оставалось еще 108 лет было бы невозможно, если бы российско-французско-австрийский блок уничтожил бы Пруссию. Успех Фридриха ввел его страну в число мировых держав. Пруссия заставила Европу считаться со своими интересами и желаниями. Более того, она получила статус первого из всех германских государств и стала задавать тон в их объединении. Это достаточно важный момент, ибо до Семилетней войны на право объединения могла бы с тем же успех претендовать и Австрия. Ведь именно Австрия являлась продолжателем традиций Священной Римской Империи. Пруссия забрал мяч на свою сторону. Не говоря уже о том, что военные расходы страны были покрыты контрибуцией. В противном случае казна Берлина осталась бы совершенно пустой. Вот вам и главная из возможных перемен. Сложись Семилетняя война иначе, и в 1871-м на карте Европы не появилось бы Германской Империи. Она не стала бы злейшим врагом Франции и Великобритании, а заодно главным соперником почти всего мира в Первой мировой войне.