Александр Суворов
О чудачествах великого Александра Суворова, часто намеренных, слышали, пожалуй, все.
Известно, что сигнал к атаке по армии он подавал петушиным криком; что, узнав о своем производстве в фельдмаршалы, начал прыгать через спинки стульев, называя при этом фамилии генералов:
«И через такого-то я перепрыгнул, и через такого-то!..»
Однажды в Зимнем дворце Суворов низко поклонился лакею, намекая на то, что при дворе часто дают чины и титулы за угодничество: «Сегодня лакей, а завтра, глядишь, граф!»
Высшей наградой для воинской части, отличившейся в бою, полководец считал следующий обряд: взяв суповую ложку, Александр Васильевич громко объявлял: «Нынче обедаю с солдатами Фанагорийского полка!..»
Известен случай, когда старый фельдмаршал внезапно прервал свою беседу с императором Павлом Первым, схватившись за живот и объявив, что у него… расстройство желудка. Словом, суворовским причудам несть числа.
Но, быть может, не все знают, что и многие другие российские военачальники, в том числе самые прославленные, были в жизни немалыми чудаками.
Матвей Платов
Так, герой Отечественной войны 1812 года, донской атаман граф Матвей Платов до конца дней везде показывал свою казачью «простоту» и вел себя крайне непринужденно.
Во время московского пожара, наблюдая издали горящий город, Платов официально заявил своим донцам-молодцам: «Если кто-нибудь, хоть бы простой казак, доставит ко мне Бонапартишку, живого или мертвого, — за того выдам замуж дочь свою!»
В 1814 году, вернувшись из Лондона, куда он ездил в свите императора Александра Первого, 63-летний Платов неожиданно привез с собой молодую англичанку.
На вопросы друзей, зачем ему иностранная девица, атаман отвечал: «Это совсем не для физики, а больше для морали. Она добрейшая душа и девка благонравная: а к тому же такая белая и дородная, что ни дать ни взять ярославская баба.»
Когда Платова познакомили с историком и писателем Николаем Карамзиным, Матвей Иванович налил в чашки рому и сказал: «Очень рад познакомиться, я всегда любил сочинителей, потому что они все пьяницы.»
Славный своими победами над турецким флотом в екатерининское время, храбрейший адмирал Федор Ушаков в частной жизни был весьма стеснителен, особенно перед женщинами.
Завидев любую из них, флотоводец краснел и бледнел, становился то на одну, то на другую ногу, пытался спрятаться — и не мог вымолвить ни единого слова.
Он, много раз стоявший на палубе под прямым артиллерийским огнем, до тошноты боялся тараканов.
Зато, узнав о любых беспорядках или злоупотреблениях на подчиненных ему кораблях, Федор Федорович выходил из себя и был готов лично расправиться с виновными: один только камердинер, также по имени Федор, мог успокоить расходившегося адмирала.
Был Ушаков чрезвычайно набожен, каждый день прослушивал полностью заутреню, обедню и вечерню. Как и Суворов, а ранее — Петр Великий, адмирал любил подпевать священнику и хору.
Возможно, самые оригинальные привычки были у командующего войсками на Кавказе, генерала Вельяминова, также отличившегося в войнах с Наполеоном.
Этот военачальник никогда не говорил даже ближайшим офицерам, куда он намерен отправиться в поход, — просто шел впереди колонны, надев серый сюртук наподобие наполеоновского.
У Вельяминова был открытый стол, куда приглашались к обеду даже младшие подчиненные. Но сам командующий к столу не выходил: ему в кабинет относили особое кушанье — ужа-желтобрюха, откормленного молоком и приготовленного под специальным соусом.
