«Я ничего так не боялся, как сделать кому-нибудь несправедливость, и… ни перед кем так не трусил, как перед теми, кои от меня зависели и кои отмстить мне были не в состоянии», — это свойство говорит о Денисе Фонвизине, пожалуй, больше, чем тома его сочинений вкупе с пространными трудами литературоведов. В нем парадоксально сочетались острый ум, склонность к высмеиванию — как общественных пороков, так и персональных недостатков — с боязнью кого-либо обидеть лично, жажда славы, сильнейшее честолюбие с нежеланием поступаться нравственными принципами.
Внешне скромный, простодушный, покладистый, с рано облысевшей головой и пухловатым лицом, он любил хорошо принарядиться. Например, в соболий сюртук, на который для пущей важности были положены золотые петли и кисти.
В автобиографической повести «Чистосердечное признание в делах моих и помышлениях» Фонвизин рассказал о себе честно, без недомолвок и приукрашиваний. Признался, что вспыльчив, как его батюшка, имеет склонность к пьянству, которую как будто преодолел.
Денис Иванович прослыл не только блестящим сочинителем, но и превосходным чтецом. Свою первую комедию «Бригадир» (она, как принято говорить, вскрывала изъяны общества) самолично разыграл перед генерал-аншефом Александром Бибиковым и графом Григорием Орловым. Те на время выступления обратились в слух и в итоге остались премного довольны. Более того, доложили о молодом даровании Екатерине II. Знавшая толк в литературе императрица заинтересовалась творением Фонвизина и вскоре пригласила его к себе.
Впервые увидев царицу так близко, он, как никогда доселе, взволновался, хотя быстро пришел в себя. «Несколько слов, произнесенных монаршими устами, привели меня в состояние читать мою комедию пред нею с обыкновенным моим искусством», — не без гордости рассказывал позже литератор. Государыня слушала довольно внимательно, отпуская перемежаемые шутками похвалы. По всему было видно, что и новое произведение, и автор оного пришлись ей по нраву. Покидая царские чертоги, Фонвизин предвкушал важные и скорые перемены в собственной жизни.
И действительно, уже через несколько дней ему встретился влиятельный сановник граф Никита Панин, произнесший с подчеркнутой доброжелательностью: «Слуга покорный. Поздравляю вас с успехом комедии вашей… Ныне ни о чем другом не говорят, как о комедии и чтении вашем… Государыня похваляет сочинение ваше».
Никита Иванович со значением посмотрел на него и добавил: «Мне будет очень приятно, если могу вам быть в чем-то полезен». При этих словах сердце молодого человека радостно встрепенулось.
Смышленый от природы, в юности он увлеченно впитывал знания в Московском университете. «В нем научился я довольно немецкому языку, а паче всего в нем получил я вкус к словесным наукам», — сообщал о себе Денис Иванович, а затем не преминул добавить: «Склонность моя к писанию являлась еще в младенчестве… Весьма рано появилась во мне склонность к сатире. Острые слова мои носились по Москве; а как они были для многих язвительны, то обиженные оглашали меня злым и опасным мальчишкою; все же те, коих острые слова мои лишь только забавляли, прославили меня любезным и в обществе приятным».
«Бригадира» он читал во многих знатных домах, и всюду этому сопутствовал успех: овации, лестные отзывы, тосты в его честь. «…Весь Петербург наполнен моею комедиею, из которой многие острые слова употребляются уже в беседах», — радовался писатель-чтец.
«Я вижу, что вы очень хорошо нравы наши знаете, ибо Бригадирша ваша всем родня, — не скупился на комплименты вездесущий Панин. — Это в наших нравах первая комедия, и я удивляюсь вашему искусству, как вы, заставя говорить такую дурищу во все пять актов, сделали, однако, роль ее столько интересною, что все хочется ее слушать».
Наделенный огромной властью граф походатайствовал за него в иностранной коллегии, после чего Фонвизин занял должность при кабинет-министре Иване Елагине. Через несколько лет Никита Иванович забрал литературно одаренного чиновника к себе секретарем. Тот оказался посвящен в государственные дела особой важности, знал, о чем шепчутся сановники и говорит матушка-царица, присутствовал на балах, слышал прелюбопытные сплетни и самые пикантные новости. Мало того — стал другом и советчиком Панина.
«Вступление Фон-Визина в общество было благоприятно для его самолюбия; но долго не мог он привыкнуть к одиночеству своему в Петербурге».
Удовольствия семейной московской жизни, разлука с родными и в особенности с сестрою, бывшею после замужем за приятелем его Аргамаковым, тяготили его воспоминаниями и впечатлениями», — это строки из биографической книги Петра Вяземского.
А вот фрагмент одного из писем самого Фонвизина: «В пятницу, отобедав у Xерасковых, был я в маскараде. Народу было преужасное множество, но клянусь тебе, что со всем тем я был в пустыне. Не было почти ни одного человека, с которым бы говорить почитал я хотя за малое удовольствие».
Первый показ его пьесы состоялся в Петергофском театре летом 1763 года. В ту пору она была встречена весьма хорошо, однако через несколько лет вдруг «проснулась» цензура, и неспроста — то была реакция на выраженное императрицей недовольство. Названный первой русской комедией «Бригадир» отныне ставился с купюрами. В частности, были урезаны некоторые монологи и диалоги (якобы содержащие намеки на политическое устройство России, хулу на различные слои общества), исчезли разговоры о дурном воспитании юношества. В общем, комедия несколько оскудела, хотя народ по-прежнему валил на нее валом.
Особенно охотно шел простой люд: сдержанный смех в партере заглушался хохотом, доносившимся с галерки. В кассовом рапорте об одном из показов говорилось, что на спектакле «Бригадир» присутствовали 733 человека, из них на дорогих местах — 90, на средних по стоимости — 89, на дешевых — 554.
Следующее произведение Дениса Ивановича «Недоросль» Екатерина II встретила еще более неприязненно — углядела крамолу: называющие себя «благородным сословием» русские помещики будто бы теряют честь и достоинство, становятся жестокими и несправедливыми тиранами.
Впрочем, некоторые вельможи выражали автору то ли искреннее, то ли притворное восхищение. О тогдашней реакции на пьесу со стороны сильных мира сего многие наши современники знают по крылатому анекдоту, согласно которому генерал-фельдмаршал Григорий Потемкин, вволю нахохотавшийся над «Недорослем», подошел к Фонвизину и, хлопнув его по плечу, изрек: «Умри теперь, Денис, или больше ничего уже не пиши; имя твое бессмертно будет по этой одной пиесе».
С правкой данного сочинения помучиться пришлось изрядно. В Санкт-Петербурге и Москве цензоры стояли непробиваемой стеной, как говорится, гнали и не пущали. И все же постановка состоялась. Литературовед, автор биографии «Умри, Денис, или Неугодный собеседник императрицы» Станислав Рассадин привел отрывок из старинного Драматического словаря: «Представлена в первой раз в Санктпетербурге, Сентября 24 дня 1782 года, на щот перваго придворнаго актера г. Дмитревскаго, в которое время несравненно театр был наполнен и публика аплодировала пиесу метанием кошельков… Сия комедия, наполненная замысловатыми изражениями, множеством действующих лиц, где каждой в своем характере изречениями различается, заслужила внимание от публики».
Последующие поколения читателей и зрителей уже воспринимали «Недоросль» как национальное достояние, и одним из восторженных почитателей пьесы был Пушкин, сожалевший о том, что в русской литературе «так мало истинно веселых сочинений». Он помянул драматурга в «Евгении Онегине»:
…Там в стары годы,
Сатиры смелый властелин,
Блистал Фонвизин,
друг свободы…
Дать ему подобную характеристику Александр Сергеевич имел все основания. Известный в основном как сочинитель двух блестящих комедий, Денис Иванович стал автором переводов трагедий Вольтера, создал и другие вещи, многие из которых, к сожалению, были утрачены.
В 1788 году он задумал выпускать журнал «Друг честных людей, или Стародум». Однако по распоряжению Екатерины II издание было запрещено. Известна ее досадливая фраза: «Уж и господин Фонвизин хочет учить меня жизни». Впрочем, никаких санкций по отношению к незадачливому инициатору не последовало.
Денис Иванович преуспел не только в литературном творчестве, но и показал себя искушенным политиком.
Известный советский историк Натан Эйдельман рассказывал о том, что через несколько недель после возведения Екатерины II на престол граф Панин преподнес ей «давно продуманный проект, где довольно живыми красками изображены «временщики, куртизаны и ласкатели», сделавшие из государства «гнездо своим прихотям», где «каждый по произволу и по кредиту интриг хватал и присваивал себе государственные дела» и где «лихоимство, хищение, роскошь, мотовство, распутство в имениях и в сердцах».
Изменить ситуацию, по мнению Никиты Ивановича, можно было с помощью мер по ограничению самодержавия, в том числе посредством надзора за монаршей властью со стороны Императорского совета и Сената. Эти, по сути, заключавшие в себе идею первой российской конституции предложения тогда не пригодились вовсе, а после о них более чем полстолетия никому не было известно. В ноябре 1826 года Николай I обнаружил панинский проект среди секретных бумаг своего скончавшегося брата Александра I. Прочитал и велел убрать сей документ с глаз долой…
Доверенными секретарями при графе Панине были «редактор конституционного акта» (именно так назвал его в мемуарах родной племянник Михаил Александрович)
Денис Фонвизин и член иностранной коллегии Петр Бакунин.
Проект той конституции, увы, не сохранился, до нас дошло лишь подготовленное знаменитым драматургом-госслужащим «Рассуждение о непременных государственных законах». Там содержатся и довольно актуальные для екатерининской эпохи пожелания, и вполне созвучные нашему времени мысли. А начинается этот замечательный текст (противоположный по духу самому известному труду Макиавелли) так: «Верховная власть вверяется государю для единого блага его подданных. Сию истину тираны знают, а добрые государи чувствуют… великими качествами души одаренный монарх, облекшись в неограниченную власть… сам тотчас ощутит, что власть делать зло есть не совершенство и что прямое самовластие тогда только вступает в истинное свое величество, когда само у себя отъемлет возможность к соделанию какого-либо зла. И действительно, все сияние престола есть пустой блеск, когда добродетель не сидит на нем вместе с государем… Бог потому и всемогущ, что не может делать ничего другого, кроме блага; а дабы сия невозможность была бесконечным знамением его совершенства, то постановил он правила вечные, истины для самого себя непреложные, по коим управляет он вселенною и коих, не престав быть Богом, сам преступить не может. Государь, подобие Бога, преемник на земле вышней его власти, не может равным образом ознаменовать ни могущества, ни достоинства своего иначе, как постановя в государстве своем правила непреложные, основанные на благе общем, и которых не мог бы нарушить сам»…
Денис Иванович прожил всего 47 лет. Будучи тяжело больным, он оставался в здравом уме и твердой памяти и при этом не выпускал перо из рук. В последний вечер своей жизни, 30 ноября 1792 года, нанес визит Гавриилу Державину. Привез новую комедию «Выбор гувернера». Сам читать уже не мог, недоставало сил, а потому перепоручил это дело одному из сопровождавших его людей. По воспоминаниям стихотворца Ивана Дмитриева, Фонвизин «не мог владеть одною рукою, равно и одна нога одеревенела, обе поражены были параличом», однако «в продолжение чтения автор глазами, киваньем головы, движением здоровой руки подкреплял силу тех выражений, которые самому ему нравились; игривость ума не оставляла его и при болезненном состоянии тела».
Стремительно угасавший, но не покорившийся смертельным недугам прекрасный русский драматург в те мгновения от души смеялся — какое все-таки поразительное жизнелюбие!
Материал опубликован в апрельском номере журнала Никиты Михалкова «Свой»
