Кровопролитные бои за каждую улицу, каждый дом, превращенный боевиками в крепость, длились три недели и унесли жизни и здоровье многих военнослужащих и сотрудников различных спецподразделений. Но начальников в лампасах это не останавливало, слишком сильным было желание отчитаться перед Москвой о завершении боев перед президентскими выборами. Политика. Наверное, именно поэтому точных данных о потерях до сих пор нет, как нет и полного достоверного описания боев, из которого можно было бы сложить общую картину происходившего. Все как-то фрагментарно и противоречиво. Несколько высокопоставленных офицеров в своих воспоминаниях дают разные цифры погибших и раненых, узко и сжато освещают деятельность подчиненных, тянут одеяло победы на себя и нелестно отзываются о коллегах. Сказано много высоких слов, розданы различные награды, но все как-то тем и о тех, кто руководил штурмом из штабов.
Сегодня мы послушаем рассказ Героя России Алексея Николаевича Махотина, участника боев за Комсомольское в составе сводного отряда спецназа ГУИН Минюста России.
Родился я 9 апреля 1961 года в селе Троицкое Новохоперского района Воронежской области в семье рабочих. Оставшись без отца в 14 лет, начал подрабатывать помощником комбайнера в совхозе. Трудные были времена, но семья наша дружная, большая, загнуться не дала. Мама, сестра, три старших брата — сила!
По окончании школы собирался поступать в Сызранское высшее военное авиационное училище летчиков, прошел две медкомиссии. Но в самом училище на крайней комиссии меня срезал хирург: негоден! Я, конечно, расстроился. Обидно, брат это учебное заведение уже закончил, а я даже поступить не могу! С мечтой о небе пришлось расстаться.
Вернувшись домой в Воронеж, поступил в местный технологический институт. После второго курса, в 1981 году, ушел в армию. Служил в Ракетных войсках стратегического назначения, на базе хранения ядерных боеприпасов в населенном пункте Макаров-1, в Украине.
После армии приехал в Ленинград к брату и решил остаться. Поступил на службу в милицию, в оперативный полк Главного управления внутренних дел Леноблгорисполкомов. Документы из Воронежа перевел в Ленинградский финансово-экономический институт имени Вознесенского.
Служил и заочно учился. Когда в городе организовывали ОМОН, попросился туда. После получения диплома, с учетом специфики образования, перевелся оперуполномоченным в ОБХСС на транспорте, на морской вокзал. В ОМОН вернулся через 2 года заместителем начальника штаба по оперативному планированию.
Узнав о создании СОБРа, посчитал новое подразделение элитным и с радостью перешел туда. 6 лет прослужил командиром оперативно-боевого отделения. Коллектив подобрался отменный, все горели работой, романтики. Любовь к Родине, воспитанная на патриотичном советском кино, песнях Высоцкого, подвигах ветеранов ВОВ, кипела в крови. Работы было очень много, и ситуации случались разные. Запомнились самые нестандартные.
Как-то поступила заявка от оперативников. Они выследили убийцу милиционера. Тот сбежал из мест лишения свободы и, вооружившись автоматом, укрывался в квартире на пятом этаже одной из питерских новостроек.
Узнав от оперов, что к убийце поднялись две женщины с сумками со спиртным, решили задерживать его под утро. Пусть напьется и потеряет бдительность.
Поднялись на этаж, осмотрели подъезд, лестницу, дверь. Определили порядок действий. Вперед!
Выбиваем первую дверь, а за ней — вторая, старая, деревянная! Бьем ее, не открывается, укреплена сзади, заставлена барахлом. Все, думаю, нашумели, секунды потеряли, убийцу разбудили, сейчас, пока мы дверь эту проклятую выломаем, он оружие применит, пополнит счет убийств. А он в это время от испуга, что его, вооруженного, мы сейчас ухлопаем, автомат в окно выкидывает и нас с поднятыми руками встречает. Всем повезло. Так и он живым остался, и у нас — без потерь.
Где-то через годик в Калининском районе города оперативники сами попытались войти в квартиру, где нетрезвый преступник забаррикадировался. Не получилось. Тот с карабином наперевес в позу встал и через дверь палить начал.
Мы подъехали, обстановку оценили, план разработали. Часа два прошло. Тут еще мама этого мужика нарисовалась. Бегает, кричит, что сама первой пойдет. Понимала, что, если он и в нас выстрелит, мы его ответным огнем уложим. Пока женщину угомонили, еще время прошло.
Тихо поднимаемся на этаж, за дверью — тишина. Наверное, уснул мужик, сморил его алкоголь. Выбиваем дверь, в коридоре — никого, пусто. Я в комнату иду, второй номер за мной следует, третий — в кухню проходит. Комната пуста. Ребята передают: мужик на кухне. Лицом вниз валяется. Самострел, застрелился из карабина. Может, от страха, может, от безысходности.
В Чечню впервые прибыл в составе сводного отряда зимой 1995 года. Полтора месяца мы патрулировали улицы в Грозном, создавали иллюзию полного контроля над ситуацией. Днем. А по ночам из укрытий вылезали боевики и — снова провокации, обстрелы, минирование дорог, хаос и новые жертвы и разрушения. Хотя и ночью мы на бронетранспортерах катались от блокпоста до блокпоста, словно в надежде нарваться на неприятности. Безумство, конечно, но приказ выполняли.
Второй раз была командировка в Грозный в июле 1996-го. Краткосрочная.
В 1999 году перевелся в Главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции Российской Федерации по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, в отряд специального назначения «Тайфун» — заместителем командира по боевой и служебной подготовке. 15 августа в должности исполняющего обязанности командира отряда выехал с группой подчиненных в Дагестан.
Ирония судьбы. Собирался к маме на семидесятилетие, билет купил, подарок приготовил, а тут телефонограмма: за сутки экипироваться и прибыть на аэродром «Чкаловский» в Подмосковье для вылета на Северный Кавказ.
Из всех подразделений Минюста в Дагестане собрали человек четыреста. В Хасавюрте разместили в тюрьме, где содержались несколько сотен заключенных. Задача — предотвратить возможные попытки боевиков освободить своих подельников и сообщников.
Из Хасавюрта перебросили в крупнейшее по численности населения село Дагестана — Карабудахкент, где мы провели несколько операций. Поработали немного и в знаменитом Губдене, своего рода воротах в горные районы. Через Губден идут дороги в сторону Дербента и Леваши, в зеленку, где боевикам можно спрятаться и затеряться. В результате только одной операции нам удалось задержать в селе 11 боевиков. Живыми.
В селе Доргели, по мнению археологов, одном из древнейших поселений Северного Кавказа, мы остановились ненадолго. Получив приказ прикрывать сводный отряд МВД Дагестана, угодивший неподалеку в засаду и потерявший до 13 человек ранеными и погибшими, мы выдвинулись на задачу. Необходимо было занять высоту, чтобы контролировать дорогу, лежащую внизу, вдоль ущелья. Группа краснодарцев из «Акулы», поднимавшаяся первой, попав под обстрел, вошла в контакт, но вскоре отступила, дабы избежать невосполнимых потерь.
Сменили их мы, питерцы, и куряне. Всего человек двадцать. Поднимаясь, обрабатывали зеленку из подствольников.
Гранаты помогли, боевики ушли. Они понимали, что, сменяя друг друга, мы все равно добьемся своего и выбьем их с высоты. А мы, пользуясь затишьем, попытались окопаться в щебенке.
Где-то далеко разгорелся бой. Стрельба то затихала, то разгоралась вновь. Мы переживали, предполагая, что наши попали в трудную ситуацию, а мы бездействуем.
Внизу появились дагестанские милиционеры. Они быстро миновали контролируемый нами участок и скрылись за поворотом. По рации я запросил у командиров разрешение на отход. Его не дали, сказав, что поменять нас некому.
Стемнело, начался проливной дождь, поднялся ветер. А у нас ни палаток, ни теплой одежды, ни еды. Одни автоматы да боеприпасы.
К полуночи нам, промокшим и продрогшим до костей, стало так холодно, что не передать! Я и сейчас помню, какой мукой казались мне эти долгие часы под дождем. Хотя вроде и невысоко, метров четыреста над уровнем моря, а такая жуткая холодрыга! Нескончаемая пытка! Направил пару ребят вниз, чтобы они разжились в штабе водкой или спиртом, продуктами. Обалдел, когда они вернулись с пустыми руками. Никто ничего им не дал.
Тогда мы с Колей Евтухом пытались одежду повесить над собой на колючки. Не помогло. Согревали друг друга телами, прижимаясь спина к спине, выживали, боясь, что от переохлаждения все разом окочуримся. Но чудны дела твои, Господи! Никто даже не заболел.
Утром нас поменяли. Мы же, приехав в село Ванашимахи Буйнакского района, в Кадарскую зону — вотчину ваххабитов, влились в сводный отряд ГУИН. Вместе со спецназом внутренних войск воевали на высотах у села Чабанмахи.
Через неделю после гибели 4 и ранения 15 бойцов внутренних войск и милиции на стратегически важной, господствующей точке — горе Чабан, боев спецназовцев из «Вымпела» и «Руси» мы пошли на село с отрядами «Росич» (г. Рязань) и «Факел» (Московская область).
Дождь, грязь, осыпи, густой кустарник, овраги, ручьи и противник, затаившийся в радиусе километра. Горная война.
Несмотря на обстрел, вышли прямо под плато. Дальше — крутой подъем, экзамен для скалолазов. Сдали, вошли в село. Рядом погибли трое бойцов ярославского ОМОНа, десять получили ранения. 17-й отряд спецназа внутренних войск и дагестанский ОМОН тоже понесли потери, но у всех по рации: только вперед!
В полуметре от меня пуля снайпера, пробив шлем-сферу, попадает в голову товарища. Пытаюсь оказать ему помощь, кто-то зовет медиков, кто-то просит технику, чтобы вывезти раненого вниз, к медикам. Услышав по рации, что за ранеными спешит вертушка, обозначаем свой фланг зеленой ракетой, но кто-то, в суматохе перепутав цвета, дает над нашей позицией красную. Прямой связи с пилотами нет, поэтому кричу своим, что по нам могут ударить из пары Ми-24, прикрывавших медицинский Ми-8. Повезло, вертушки, красиво пройдя прямо над нашими головами, разошлись в стороны.
На ночь пришлось остаться в селе. Боевиков, под покровом ночи пытавшихся подобраться вплотную, закидывали гранатами. Под утро и ручные гранаты, и ВОГи для подствольников стали дефицитом, но мы выстояли.
По итогам боев в Дагестане 21 декабря 1999 года Председатель Правительства России Владимир Путин вручил мне орден Мужества. В Кремле. Ровно через год Путин, будучи уже президентом нашей страны, вручил мне Золотую Звезду Героя России. Вот такой для меня памятный день — 21 декабря.
4 февраля 2000 года выехал из Питера в очередную командировку, менять командира с его группой. Тогда решением командующего западным направлением Объединенной группировки федеральных сил на Северном Кавказе генерала Владимира Шаманова «Тайфун» отправили в горные ущелья для усиления подразделений армейского спецназа.
С задачей заминировать тропы боевиков, разрушить базы и схроны с оружием мы прибыли в район села Харсеной Шатойского района Чечни. И отработали в его окрестностях числа до 23-го. Для Кавказа там горы обычные: на высотах до двух тысяч метров — лес, выше — камни, снега и льды. Красота и холод. В урочище одной из высот была обустроена база, откуда мы и уходили на работу.
С псковской группой спецназа ГРУ мы увиделись на склонах хребта урочища Малый Харсеной. Часть ребят имела обморожения, у них не хватало спальников и продовольствия. Они говорили, что это последний выход и дальше их должны заменить.
Ночью 20 февраля со стороны Грузии шла цепочка боевиков, мы заметили их в приборы ночного видения. Днем следующего дня послышались стрельба и взрывы, примерно в километре от нас по прямой, но если идти — то, конечно, в разы больше. Что там происходит точно, было непонятно, стрельба и стрельба. Около получаса примерно. Потом артиллерия подключилась. Даже если бы мы туда пошли сразу, как бой начался, не факт, что успели бы: усталость, рыхлый снег по пояс, ручьи. И в эфир спецназовцы не выходили, батареи рации сели.
На следующий день на другой стороне высоты мы нашли разгрузки раненых боевиков, цинки из-под патронов, банки из-под тушенки, сгущенки. Стало понятно, что бой был хлестким и жестоким. И лишь через несколько дней мы узнали: в том бою погибло 33 спецназовца!
29 февраля окончательно спустившись с гор, мы переехали в Урус-Мартановский район.
Наверное, многим казалось, что после выхода из Грозного боевики заперты в горах, в долине реки Аргун и находятся в критическом положении. Однако в конце февраля — начале марта банды Хаттаба и Шамиля Басаева с тяжелыми боями вырвались из ловушки через порядки спецназовцев ГРУ и десантников в восточном направлении, а на северо-западе их успех попытались повторить банды Руслана Гелаева. Им необходимо было выбраться с гор на равнину, чтобы, отмывшись и переодевшись, раствориться среди мирного населения и затем действовать исходя из тактики партизанской войны.
Первый раз боевики малой группой вошли в Комсомольское (Гой-Чу) 29 февраля на рассвете. По руслу реки. Они были обнаружены армейцами, обстреляны, рассеяны, бежали в сторону гор.
В селе работали с первого по третье марта. Утром заходили в село, днем зачищали, вечером, как начинало темнеть, выходили. Ничего необычного.
Мы блокировали домовладения снаружи, другие подразделения внутри с населением работали — проверяли документы. Если возникали подозрения о принадлежности к боевикам, человека забирали в комендатуру Урус-Мартана для проверки.
Наш отряд действовал вдоль реки Гойты. Левее — бойцы 33-й ОБРОН внутренних войск из поселка Лебяжье, что под Петербургом, правее — ВВшники из Новосибирска.
В один из этих дней столкнулись с первыми боевиками: двое мужиков, едва заметив нас издали, дали деру. Несмотря на гражданскую одежду, было ясно: не мирные жители скачут в кусты от нежелания встречи. Одного подстрелили. Лицо у него было землистого цвета, значит, всю зиму скрывался в горных пещерах, солнца не видел. Показали его главе администрации села, спросили: «Ваш человек?». Отвечает: «Нет». Но мы от начальства все равно получили нагоняй: «Да вы что это? Устроили, понимаешь, тут стрельбу без причины!».
Утром 5 марта полевой командир Гелаев, известный нам как жестокий и беспощадный убийца, со своей бандой вошел-таки в село через южную окраину, смяв оцепление 503-го мотострелкового полка. На другом берегу Гойты бойцы СОБРа из Центрально-Черноземного региона, те, что шли вместе с сибиряками, вступили с ними в бой и понесли первые потери. Тогда и нас в первый раз обстреляли, и мы получили приказ на отход.
Шестого марта погибли бойцы из 7-го отряда спецназа ВВ «Росич». Сложилась такая сложная обстановка, что они даже не всех своих погибших смогли забрать.
Мы в это время провели небольшую операцию в лагере за селом, где власти расселяли вышедших из Комсомольского мирных жителей. Еще дальше, от села метрах в шестистах, стоял блокпост, а в вагончиках располагался штаб.
Офицер по спецоперациям дивизии внутренних войск «Дон-100» довел до меня информацию, что в лагере есть раненые боевики, попросил их задержать. Я подключил к делу милиционеров из ППС, предложив им вывести боевиков из блокируемых нами домов. Те согласились.
Забежав на территорию лагеря, мы увидели лежащих на одеялах и матрасах раненых. Лица серые, пещерные. Выдернули мы их очень быстро, так что население не успело среагировать, иначе устроили бы обычную в таких случаях демонстрацию протеста с привлечением женщин и детей.
После этого прорвались мы к мечети, в самый центр села. Новосибирцы попросили остановиться, потому как они продвигались с большим трудом, а нам с ними надо было держать одну линию. Хорошо.
Зашли в мечеть, а там араб лежит мертвый, которого мы пятого марта уничтожили. Подготовлен к похоронам по местным обычаям, чин по чину. Посмотрел на него – и, точно, думаю, не местный, иначе бы чеченцы его по традиции похоронили бы в день смерти.
Вышли. Обстановка спокойная, боевики, как можно судить по огню, находились поодаль. Вдруг «Волга» едет, номера московские. Остановилась. Внутри машины увидел главу администрации Комсомольского и муллу. Они везли посредника, хотели договориться с Гелаевым, чтобы из села вышел, не воевал. Глава Комсомольского этим пытался сохранить целыми дома жителей, а мулла — мечеть. А я не очень понимал, как можно выпускать Гелаева. Ну вышел бы он из села, а что дальше?
Я по рации с соседями связался: «Сейчас я к вам подъеду». И с тремя бойцами на бронетранспортере — вперед. «Волга» за нами. Переехали на другую сторону реки, остановились на перекрестке. Неожиданно стрельба. Звуки ближе и ближе. «Волга» мгновенно развернулась и уехала обратно.
Сибиряки попросили пробить БТРом кирпичный забор. Пробить-то забор бэтээр пробил, но застрял. Еле вырулили.
Домчались до мечети. Начали разворачиваться и врезались в бетонный столб. Я головой о броню так ударился, что крови натекло мигом. Подумал, что разбил всю! Оказалось, просто рассек кожу на голове.
А на другой стороне реки война разгорелась, боевики пошли на прорыв. С нашего берега нам на помощь выслали два бэтээра с пятьюдесятью бойцами по той же дороге, по которой мы входили. Но до нас они не смогли дойти, снайперы боевиков застрелили механика-водителя на одной и командира на второй броне.
Я своему командиру предложил не ждать подмоги и уходить в сторону окраины поселка. Начальник разведки 33-й ОБРОН Вячеслав Афанасюк уходить отказался: «Мне приказа отходить не было». Но, к чести этого офицера, солдатам своим он приказал отходить вместе со мной. Афанасюк и его товарищ Сергей Бавыкин позже геройски погибли.
Указом Президента Российской Федерации за мужество, отвагу и героизм, проявленные при выполнении специального задания, капитану Бавыкину Сергею Петровичу было присвоено звание Героя России (посмертно)
Мы уже почти вышли из села, когда получили команду вернуться на исходные позиции. Приказы не обсуждают. Возвратились, снова заняли мечеть. Я хорошо понимал, что мы в мечети ночью против боевиков долго не продержимся, к вечеру попросил у штаба команду на отход. В штабе мнения разделились, но мой непосредственный командир все-таки принял сложное для него решение и дал разрешение отходить. Вышли мы без потерь.
Следующий день, седьмое марта, для нас был более-менее спокойным. Боевиков оказалось явно не тридцать человек, как первоначально говорили генералы. Поэтому теперь уже, принимая во внимание большие потери, руководство операции решало вопрос, что вообще делать дальше. По селу начала работать авиация. ВВшники взяли в плен двух китайцев-наемников.
Восьмого марта мы посчитали свое войско: справа сибиряков сто тридцать человек плюс СОБРы с четырьмя старыми «коробками», у нас семьдесят человек с двумя «коробками». Плюс в 33-й бригаде сто человек с двумя «коробками». Мне еще дали пятнадцать пэпээсников. Но я им велел вообще не стрелять и идти позади нас.
А фронт, по которому мы должны были наступать, был растянут километра на два. На танках боекомплект — семь-восемь снарядов. Были еще машины разминирования УР-70, которые пару раз с жутким грохотом и шумом бросили свои заряды килограммов по четыреста тротила в сторону боевиков. И тогда мы пошли в атаку.
Сначала наткнулись на чеченку лет восьмидесяти, за огороды ее вытащили, показали, где лагерь для мирных. Она поползла.
А мы в огневой контакт вошли. Погиб младший лейтенант внутренней службы Алексей Ширяев, инструктор отдела специального назначения Управления исполнения наказаний по Псковской области. Опытный парень, в первую чеченскую дважды в командировках был. Погиб геройски.
Указом Президента Российской Федерации Ширяеву Алексею Юрьевичу посмертно присвоено звание Героя России.
Продвинулись дальше, до кладбища. А там река расширяется, и соседи в сторону ушли. У нас фланг оголился. Впереди — небольшая высота, фактически — пригорок, но его не обойти. Пригорок этот огорожен был невысоким плетнем из лозы. Полезли двумя группами. А у боевиков он пристрелян, и они с нескольких сторон начали по нам лупить. Из автоматов, подствольников, АГСов, каких-то самодельных минометов.
Ранили пулеметчика Володю Широкова, снайпера Сергея Новикова убили. Коля Евтух плетенку начал рвать, попытался вытащить Володю из-под огня и сам в поясницу пулю словил. Володя скончался, а у Коли перебило позвоночник. Рядом еще кого-то ранило.
Раненых вытащили, начали перевязывать. Олег Губанов пополз за Широковым. Опять взрыв, и Олег на меня сверху головой вниз прилетел! А боевики снова в Володю попали. Пришлось отойти метров на пятьдесят, забрав троих раненых и одного погибшего. Широков остался лежать на высоте…
Доложили командованию о потерях. Они всем команду на отход трубят, говорят, будет авиация бомбить. Сибиряки и мы попросили сначала полчаса, потом — еще полчаса, чтобы забрать своих погибших. Но нет! На нас заходит пара штурмовиков СУ-25 и сбрасывает две огромные бомбы на парашютах.
Я вспомнил деда. Он воевал с фашистами на Волховском фронте в составе 65-й стрелковой дивизии и погиб 2 апреля 1942 года в районе печально известного Мясного Бора. Но то была Великая Отечественная, и наших бомбили немцы! А тут — свои!
Вообще, история помнит еще трех Махотиных. Солдата Ивана, который отличился в Альпийском походе Суворова, в рукопашной схватке сорвавшего золотой эполет с французского военачальника Андрэ Массены. Генерал-майора Николая, кавалера пяти царских орденов. Гвардии старшину Бориса — командира отделения пулеметной роты 199-го стрелкового полка 67-й стрелковой дивизии, удостоенного звания Героя Советского Союза за подвиг в боях с фашистами в Белгородской области.
Стук, треск, свист, бомбы метрах в пятидесяти от нас в землю входят, но не взрываются! Первая мысль — с замедлением сработают. Лежим смирно, не шевелимся. А взрыва нет и нет. Оказалось, что бомбы были пятидесятых годов выпуска, некачественные уже. Так и не взорвались, на наше счастье.
На следующий день надо возвращать былые позиции, стартуем вперед. Боевики встречают шквальным огнем. Не сумели мы за весь день добраться до высотки Широкова. Беспрерывная стрельба не прекращалась ни днем ни ночью.
А в теленовостях показали сюжет из Чечни, в котором засветился я и капитан Бавыкин. Фоном шел голос: «Тайфун» понес потери». Кто конкретно погиб, как, когда, никто никому не сообщил. Связи с Питером, естественно, никакой. Через день — новый сюжет и оповещение: «В спецназе новые потери». Каково было моим близким и близким моих товарищей слышать такое с экрана, знают только они. Страшно даже думать об этом. Думаю, тем, кто в Питере приносил похоронки родственникам погибших, было тяжелее, чем нам в развалинах Комсомольского.
Десятого марта с Тимуром Сиразетдиновым в паре работал. Ребята из 33-й бригады с танком нас прикрывали. Оставили мы их с танком за домом, а сами доползли до бугорка. Договариваемся: я бросаю гранату за бугор, а Тимур метров тридцать до сарая бежит. За дело! Бросаю гранату. Тимур бежит. Вдруг очередь из пулемета, крик Тимура: «Я ранен!» Я — к нему, а пулемет поливает, фонтанчики от пуль вокруг пляшут!
Услышал сзади крик «Джексона»: «Ложись!». Лег. Повезло! Место, где я к земле прижался, мертвой зоной для пулеметчика было, не сумел он меня достать. И еще ВВшники помогли: старший лейтенант Гена Кичкайло отвлек внимание пулеметчика на себя, встав с солдатиками за танком и в сторону Тимура пойдя. Пулеметчик внимание на них переключил, стал по танку стрелять. Я воспользовался моментом, скатился в овраг, который тянулся в сторону боевиков.
Бойцы затащили Тимура на танк и отошли. Я подполз к ним.
У Тимура ранение в область паха. Он без сознания. Разрезал его брюки, а там сгустки темной крови, словно желе. Да уж! Перетянули с доктором ногу выше раны, перевязали, сделали прямой укол в сердце. И очень надеялись, что Тимур выкарабкается, ведь однажды в него пятьдесят пять осколков попало, а он выжил.
Вызвали МТЛБ, хотели в тыл Тимура отправить, а она нас никак найти не может! Хорошо, что вторая, посланная вслед, все-таки нас отыскала. «Мотолыга» забрала Тимура в тыл, но через час по рации передали: «Циклон», ваш «трехсотый» — теперь «двухсотый».
Ком у горла, слезы. Тимур — мой близкий товарищ. Я шагнул в сарай, не хотел, чтобы бойцы слезы видели, в той ситуации слабость показывать нельзя, еще воевать надо. Отсиделся там минут пять-десять – и снова вперед.
Капитан внутренней службы Тимур Галиевич Сиразетдинов — инструктор-методист учебного отделения отдела специального назначения «Тайфун» Главного управления исполнения наказаний по Санкт-Петербургу и Ленинградской области, выпускник Санкт-Петербургского военно-транспортного университета Железнодорожных войск России, Указом Президента Российской Федерации посмертно удостоен звания Героя России.
Тимур служил в спецназе с октября 1993 года. Неоднократно выезжал в командировки в Северо-Кавказский регион для участия в контртеррористических операциях, стал кавалером двух орденов Мужества и медали ордена «За заслуги перед Отечеством» 2-й степени.
Похоронен с воинскими почестями на Алее Славы Серафимовского кладбища Санкт-Петербурга. Имя Героя носит санкт-петербургская средняя школа № 534, в которой он сам и учился, на здании школы открыта мемориальная доска. Бюст Сиразетдинова установлен на Аллее Героев Санкт-Петербургского военно-транспортного университета Железнодорожных войск России.
Вообще, тот день принес большие потери всем. Артиллерийской поддержки не было никакой, да и танки катались без боекомплектов. Жесть!
Одиннадцатого и двенадцатого марта руководители операции взяли тайм-аут. А нас на позициях поменял ижевский отряд Минюста. Мы отошли, чтобы доукомплектоваться боеприпасами.
А на меня, как командира, упала новая проблема. Ранее в оперативное подчинение мне передали двадцать снайперов, которые занимали позиции в ущелье выше Комсомольского. И вот с ними у меня пропала связь. Надо было их срочно найти.
По дороге я заехал в штаб, где увидел бегающих в ужасе генералов и журналистов. Оказывается, двое солдатиков полезли в овраг за штабом, чтобы вызволить теленка, а боевики их огнем к земле прижали, наверх не выпускают! Все бегают, суетятся, но никто ничего не делает, чтобы изменить ситуацию. Мы с «Ворчуном» тормознули проезжавшую мимо МТЛБ, заехали в овраг, вытащили солдатиков и укатили по своим делам дальше.
Пока мы искали снайперов, офицера удмуртского отряда «Кречет» Ильфата Закирова вызвали в штаб. Александр Баранов, начальник штаба Объединенной группировки федеральных войск на Северном Кавказе, заслушал его доклад и тут же несправедливо обвинил его во всех грехах, прилюдно назвал трусом, пригрозил судом. А позже со слов Баранова генерал-полковник Геннадий Трошев написал в своих известных мемуарах, что в спецназе Минюста оказались трусы, которые комфортно расположились в спальных мешках в укромном месте и не хотели воевать, и лишь после вмешательства доблестного генерал-полковника Баранова взялись за ум.
Для Ильфата обвинение в трусости стало ударом. Он, когда вернулся с совещания на позиции, был весь белый. Говорит отряду: «Вперед!». Я просил его успокоиться, дать мне час забрать Широкова, обещал поддержать огнем.
Мы украли убитого боевика, полевого командира. Их несколько там, у штаба, лежало для опознания. Через главу администрации Комсомольского мы передали боевикам предложение обменять его на Володю. Но ничего из этого не получилось. Не дождались мы тогда ответа. Тело боевика пришлось отправить в комендатуру Урус-Мартана. А я взял четверых бойцов, танк и снова пошел к той самой злосчастной высотке.
Танк поставил в лощине. Сам с «кошкой» подполз снизу к краю высотки, бросил ее и зацепил за ботинок Володи, потащил. Когда я увидел Володю — страшно стало! Он весь сгорел. Завернул я его в плащ-палатку, до танка ползком дотащил, с ребятами на танк загрузил и отправил в штаб.
Указом Президента Российской Федерации инструктор-взрывник штурмового отделения отдела специального назначения ГУИН России по Санкт-Петербургу и Ленинградской области лейтенант внутренней службы Широков Владимир Константинович посмертно удостоен звания Героя России.
Имя Героя присвоено профессиональному лицею № 130 Красносельского района Санкт-Петербурга. В музее боевой славы лицея хранятся личные вещи и документы Володи. На здании лицея установлена мемориальная доска с его портретом.
Поискал по рации Ильфата. Он не отвечает. А наш генерал по рации мне говорит: «Я отстраняю вас, «Циклон», от командования сводным отрядом Минюста. Командовать будет старший лейтенант Закиров».
Выйдя к дому, куда ижевцы подошли, спросил их: «Где командир?». Они показали в сторону дома. Я — туда. Со мной четверо моих бойцов и «Дед» из ижевского отряда. Он человек опытный, в предыдущих кампаниях участвовал. Врываемся во двор, забрасываем гранатами, стреляем во все стороны. Видим — во дворе около дома лежат два тела, полностью изуродованные, одежда — в клочья. Это Ильфат со своим заместителем. Погибшие. «Дед» забросил их на танк, хотя очень непросто убитого поднять. Но здоровый он мужик, молодец.
Оказалось, Ильфат со своим замом вошел во двор, и они схватились с боевиками практически врукопашную. Нескольких боевиков Ильфат со своим замом застрелили, а оставшиеся их самих гранатами забросали.
Так ижевский отряд остался без командира. Ребята — в шоке. Я понимал их психологическое состояние. Но они молодцы — держались, воевали, выживали.
Когда генералы орали на офицеров, те по-разному реагировали на это. Кто-то, как я, удерживал себя в руках. Стреляю дальше — и все. А кто-то эмоционально реагировал, как Ильфат.
Указом Президента Российской Федерации старшему лейтенанту внутренней службы Закирову Ильфату Индулисовичу присвоено звание Героя России посмертно. В 2004 году одна из новых улиц Ижевска была названа в его честь.
Много раз я в мыслях возвращался к обидной для меня и моих боевых товарищей ереси в книге генерала. Я понял, что для большинства генералов солдат — это боевая единица, а не живой человек. Они же недаром бойцов «карандашами» называли. А я, когда в Питер приехал, каждому родственнику погибших в глаза смотрел. Это тяжелее, чем в бой идти.
Начиная с восьмого марта из Комсомольского мы уже не выходили, ночью оставаясь на своих позициях. Это было очень неприятно. Ведь примерно до пятнадцатого марта с тыла нас толком никто не прикрывал, и боевики периодически через нас пробегали. Десятого марта один добежал до кладбища, мы его заметили, отработали, и поползли к нему. Нашли вещмешки с патронами.
Четырнадцатого марта погиб Геннадий Кичкайло. Увязнув в ближнем бою, во избежание потерь он приказал подчиненным отходить под прикрытие домов, а сам вместе с несколькими солдатами остался прикрывать их отход. Кичкайло попал под гранатометный обстрел и получил множественные осколочные ранения. Боевики посчитали раненого офицера легкой добычей и попытались захватить его в плен, но, как только они приблизились к нему, он взорвал себя и их гранатой.
Выпускник Санкт-Петербургского высшего военного командного училища внутренних войск МВД России Кичкайло Геннадий Анатольевич Указом Президента Российской Федерации посмертно удостоен звания Героя России.
Пятнадцатого марта Комсомольское окутал такой туман, что в трех метрах ничего было не видно. Еще раз сходили с бойцами на высоту, где Широков погиб, забрали оружие. Кстати, ни одного ствола за все время боев мы не потеряли.
Именно пятнадцатого марта, как потом рассказывали коменданты Комсомольского и Алхазурово, все генералы по спутниковому телефону, как один, каждый своему начальству докладывали: «Комсомольское взято, контролируется полностью». Что значит «контролируется», если на следующий день только в отряде ГУИН три человека погибли? Это Сергей Герасимов из новгородского отряда «Русичи», Владислав Байгатов из псковского «Зубра» и Андрей Захаров из «Тайфуна». А семнадцатого марта в госпитале в Ханкале скончался от ран Александр Тихомиров.
Шестнадцатого марта вместе с приданным нам взводом ярославского ОМОНа мы от середины Комсомольского двинулись к школе, к 33-й бригаде. Тут прямо на нас идет танк Т-80! К тому времени техника армейская уже подошла. А связь у нас всех разная. Я только со своим генералом могу разговаривать, милиционеры — со своим командованием, бойцы из 33-й бригады — со своим. Хорошо, что у нас флаг российский с собой был. Я его развернул и вышел в зону видимости танка. Он на меня сориентировался, хобот отвел, и с 33-й бригадой соединились мы благополучно.
Потом боевики начали массово сдаваться. За один день в плен взяли человек двести. Потом их начали еще и из подвалов выкапывать.
Кресты на высоте, где погибли Широков, Новиков и тяжело ранило Колю Евтуха, мы поставили двадцать третьего марта…
Сейчас я удивляюсь тому, как человеческий организм выдержал нагрузки боев в Комсомольском. Ведь проползали мы, холодные и голодные, все село вдоль и поперек много раз. То снег выпадал, то дождь. Я пневмонию на ногах перенес. Жидкость из легких выходила при дыхании, толстым слоем осаживаясь на рации, когда я говорил. Врач колол мне какие-то лекарства, благодаря которым я продолжал работать. Непонятно, на каком ресурсе мы все выдержали. За две недели непрерывных боев ни еды нормальной, ни отдыха не было. Днем в подвале костерок разжигали, курицу варили и бульон пили. А сухпайки и тушенку мы практически не ели, не лезло в горло. А до этого мы же еще восемнадцать дней на горе своей поголодали. И перерыв-то между этими событиями был всего два-три дня.
Теперь уже можно, все осмыслив, подвести итоги штурма Комсомольского. Вся операция была проведена ужасно безграмотно. А ведь была возможность блокировать село, население-то было выведено, и бомбить и обстреливать его сколько угодно. И только после этого уже штурмовать живой силой. Но нет, людей отправляли быстрее вперед, туда, где боевики находились выше, и легко отстреливали нас сверху вниз с нескольких заранее подготовленных позиций. Но операцию проводили, невзирая на людские потери. И командовали операцией разные генералы разных ведомств, один за одним. Понимаете, что там реально творилось? Можно было просто обойти Комсомольское со стороны села Алхазурово, выше которого стоял полк армейцев, и давить боевиков с высот вниз, однако вся тактика наших «полководцев» — бить из танков и артиллерии по собственным позициям и отходить из села до окраины по нескольку раз за сутки, создавая иллюзию отступления и якобы выманивания противника из своих укрепленных позиций с последующим прочесыванием села. А боевики, чувствуя свою обреченность, оборонялись отчаянно. В неприступные крепости были превращены подвалы домов. Поэтому мы все так и расколошматили, что ни одного целого дома и ни одного живого дерева не осталось, только горы битого кирпича, трупы боевиков, кучи болванок и стрелянных гильз горами.
Ночами чтобы боевики не могли прорвать окружение, артиллеристы стреляли осветительными минами. Но в ночь на 20 марта, когда был последний большой прорыв боевиков, вдруг к трем часам ночи артиллеристы замолчали — у них закончились боеприпасы. Воспользовавшись темнотой, бандиты пошли по реке на выход из села. Большинство, конечно, было уничтожено, но кто-то сумел уйти. Ушел и главный — Гелаев.
Выделю солдат-срочников. Вот кто проявил себя геройски! Не видел ни одного случая трусости, только мужество и героизм, каждого бы наградил!
Сам я на вражеские амбразуры не бросался, но для себя решил, что безрассудные приказы генеральские придется и мне выполнять. Идти вперед нельзя, но надо, потому что есть приказ. И я шел вперед вместе с бойцами. Создалась такая ситуация, что по-другому я никак поступить не мог. Если сам не пойдешь, а ребят пошлешь, неправильный ты человек. А не пойдешь вместе с ними, вообще всех трусами назовут. Прямо как в русской народной сказке: «Налево пойдешь — пропадешь, направо — погибнешь, прямо пойдешь — себя и коня потеряешь». Считаю, что наш отряд сражался геройски, а меня наградили за заслуги всего отряда.
В 2001 году я окончил Санкт-Петербургский юридический институт МВД РФ и вскоре вышел в отставку. Занимался общественной деятельностью — социально-психологической реабилитацией военнослужащих, получивших ранения во время боевых действий, в 2009 году стал членом Общественной палаты Ленинградской области. Работаю проректором по безопасности одного из известных вузов.
Уже после ухода со службы дважды попадал в криминальные истории.
Ехал я однажды на машине с двумя сослуживцами по СОБРу. На запрещающий сигнал светофора остановился на перекрестке. Выходной, все одеты в гражданское, настроение хорошее, улыбаемся, солнышко сквозь тучи пробилось. А на противоположной стороне дороги мужчина у машины легковой возится. К колесу склонился, болты пальцами откручивает, а монтировка чуть позади лежит. Житейская ситуация: колесо проколол, менять собирается. Что же, бывает.
Вдруг подбегают к нему двое, один по ходу движения монтировку схватил и бах, бьет автомобилиста по голове. Тот падает. Нападавший бьет по стеклу двери, второй достает с сиденья небольшую сумку. И — наутек.
Один из нашей троицы к пострадавшему поспешил, а мы вдвоем с Василием — за грабителями погнались. Я кричу: «Стоять, милиция!» Второй сразу сумку выбросил, а первый, который с монтировкой был — остановился, развернулся и на меня прыжком. Монтировкой взмахнул. Я выхватил наградной пистолет. Тот монтировку бросил и под арку в подворотню побежал, в которой подельник скрылся. Вася метнулся за ними, я подобрал монтировку и сумку. Увидев Васю одного, бандиты в темной подворотне осмелели, решили его атаковать. Не тут-то было! Когда я с пистолетом в одной руке и с монтировкой в другой под арку влетел, Василий уже сидел верхом на «храбром» грабителе. А второго и след простыл.
Подошли к потерпевшему. Он на асфальте сидел, за окровавленную голову схватившись, рядом его кассир скачет, причитает: «Деньги воры украли. Два миллиона сто тысяч». Показываю сумку. «Ваше?» – спрашиваю. «Наше!» – кричит. Отдал. А бандита мы милиционерам приехавшим передали.
Года через два похожая ситуация. Выходим из подъезда с товарищем — офицером ФСКН. Неподалеку хлопки выстрелов. Мы через двор туда.
Картина маслом: машина, мужик на заднем сиденье с окровавленной головой и бегущий в нашу сторону преступник с сумкой в левой руке.
Кричу: «Стоять, милиция!» Бандит останавливается. Правая его рука в кармане. Товарищ мой хватает бандита за куртку, тянет на себя, а тот вынимает из кармана пистолет и всю обойму в нас выпускает. Промазал! В пылу борьбы пошатнулся, пистолетом взмахнул и промазал. Швыряет подальше сумку и галопом через дорогу. Ну, думаю, пока обойму не поменял, надо гада брать! А у него, оказывается, подельник есть. Вроде тоже вооружен. А мы с товарищем без оружия. Пока искали, что в руки схватить, преступники за угол забежали и слились с толпой. Но стрелявший уронил телефон.
Телефон мы передали оперативникам. Вскоре бандитов вычислили и задержали.
Считаю, что любой спецназовец, действующий или ветеран, не столь важно, всегда начеку, всегда готов защищать наших сограждан от посягательства всякого рода преступников и террористов. Это нормально, это у нас в крови.
