Не такому знаменитому, как Николай Карамзин, Сергей Соловьев, Василий Ключевский, Сергею Платонову в этом первостатейном ряду почетное место принадлежит по праву. Заслуги Сергея Федоровича надо оценивать не только по охвату сделанного для русской историографии, но и по научной глубине выполненных работ, особенно тех, что посвящены русской Смуте XVII века. Среди наших ученых он едва ли не первым строго отделил историю от публицистики. Философ Петр Струве сравнивал Платонова с Чеховым, подчеркивая их общность как «людей… свободных от всякого рода предвзятостей, идейных и политических», а рассуждая об особенностях метода историка, отмечал: «У него было цельное созерцание исторической жизни России… Это было именно созерцание, а не построение… до краев насыщенное живым содержанием, не укладывающимся ни в какие категории отвлеченного обществоведения».
ИСТОЧНИКИ — ПРЕЖДЕ ВСЕГО
Его прадед и прабабка были калужскими крестьянами. Отец заведовал типографиями, сначала Черниговской губернской, а после — Петербургской, Министерства внутренних дел, заслужив тем самым личное дворянство. Оба родителя — Федор Платонович и Клеопатра Александровна — появились на свет в Белокаменной. Там же учился в гимназии и их единственный сын, навсегда впитавший любовь к старой русской столице, хотя вся его последующая жизнь была связана с Санкт-Петербургом.
Сергей мечтал стать литератором, писал стихи. Но на историко-филологическом факультете Петербургского университета юношу увлекла за собой муза Клио. Для первой диссертации он выбрал тему «Смутное время» и позже, делая экскурсы в другие эпохи, неизменно возвращался к этому ключевому эпизоду русской истории.
С самого начала научной деятельности Платонова проявились его исключительная добросовестность, въедливость, критический подход при сборе и сопоставлении архивных материалов. К примеру, для написания диссертации он в течение восьми лет изучал книги и рукописи в десятках архивов Москвы, Санкт-Петербурга, Киева, Казани, обследовал хранилища пяти монастырей! Даже тогда подобное тщание было редкостью.
Написанная отличным литературным языком работа под названием «Древнерусские сказания и повести о Смутном времени ХVII века как исторический источник» до сих пор является хрестоматийной. Основываясь на взглядах Соловьева (касательно столкновений родовых и государственных интересов), Платонов показал, как происходила смена господствовавшего класса — с родовитого боярства на служилое дворянство. Сергей Федорович одним из первых вывел: опричнина царя Иоанна Грозного была не капризом тирана, а необходимой для единства страны политической мерой, операцией по разгрому удельной аристократии. При этом историк обоснованно выводил причины Смуты из усиления феодального гнета и ответного протеста «неимущих и обездоленных против богатых и знатных».
Научная карьера ученого шла в гору: магистр быстро стал приват-доцентом, а спустя год — профессором. В начале ХХ столетия он уже декан истфака. Уваровская премия Академии наук выдвинула его в первые ряды русских историков. Платонова отличало исключительное внимание к первоисточникам, множество из которых он издал впервые. Поэтому абсолютно логичным было его членство в Археографической комиссии и активное участие во всероссийских археологических съездах.
Большинство биографов Сергея Федоровича справедливо считают его центральной фигурой в деле превращения исторических дисциплин в более или менее точные науки.
Преподавательской работе Сергей Платонов посвятил четыре десятка лет. Начав с учительства в гимназии, продолжив лекторством на Бестужевских курсах и профессорством в Университете, он и в дальнейшем не возносился, не рвался в эмпиреи: с 1903-го преподавал в Педагогическом женском институте, став позже его директором, а в 1909-м издал школьный, надолго ставший классическим учебник. Широкую популярность обрели его «Лекции по русской истории» (1899).
АПОЛИТИЧНОСТЬ КАК ПРИНЦИП
Он не был ученым сухарем, любил дружеские беседы и вечеринки, остроумно шутил и охотно смеялся. При этом сторонился политической активности, оппозиционной групповщины, традиционно свойственной профессорско-интеллигентской среде. Ему претили не только революционные настроения, но и либеральная фронда, которые позже, соединившись в заговоре, обрушили Российскую империю.
Примечательно, что его учебники и лекции были особенно популярны в «либеральных» гимназиях, где демонстративно отвергались пособия последовательного апологета самодержавия, русского националиста Дмитрия Иловайского.
Парадокс Платонова особенно ярко проявился, когда он был приглашен в качестве преподавателя русской истории к великим князьям Михаилу Александровичу, Дмитрию Павловичу, Андрею Владимировичу и великой княгине Ольге Александровне. Казалось бы, куда уж дальше-то, надо ли было отныне кому-то доказывать его верность трону, лояльность к самодержавной власти? Однако уже после февральского переворота в бумагах Николая II обнаружилась записка государя о преподавателях истории, где Сергею Федоровичу давалась следующая характеристика: «Вполне приличен также и профессор Платонов, обладающий огромной эрудицией; но он сух и… весьма мало сочувствует культу русских героев; конечно, изучение его произведений не может вызвать ни чувства любви к отечеству, ни народной гордости».
В том же парадоксальном ключе воспринимается известное противостояние Сергея Платонова и его коллеги по Петербургскому университету Александра Лаппо-Данилевского. Их методологическое расхождение (с одной стороны, практика-эмпирика, с другой — «теоретика») в широких кругах трактовалось как идейное противоборство патриота-монархиста и аристократа-либерала, что, конечно же, было сильным упрощением. Как писал Сергей Федорович, он желал, чтобы «историческая наука окончательно отделилась от философской и перестала быть ее прислужницей». Впрочем, российская катастрофа 1917 года смешала все эти нюансы напрочь.
СТРАННОЕ СОВЕТСКОЕ «ВЕЗЕНИЕ»
Большевикам не требовались ярко выраженные старорежимные профессора, особенно любомудрствующие — тех в начале 1920-х выслали на «философском пароходе». По словам Троцкого, «расстрелять их не было повода, а терпеть было невозможно». Сергея Платонова, однако, к ним поначалу не отнесли.
Удивительно, но его, «социально неблизкого», в первые годы Советской власти избрали академиком РАН, в 1925-м назначили директором Библиотеки союзной Академии, а через четыре года — секретарем отделения гуманитарных наук АН СССР. Он занимал должность завотделением в Русском археологическом обществе, возглавлял иные профессионально-общественные объединения — «Старый Петербург», «Пушкинский уголок», любителей древней письменности и другие.
В советское время были изданы его блестящие научно-популярные очерки «Борис Годунов. Образы прошлого», «Иван Грозный», книги «Москва и Запад в ХVI–ХVII веках», «Петр Великий. Личность и деятельность», статьи о древней колонизации Русского Севера.
Власть позволяла ему выезжать за границу. В двадцатые годы историк побывал в Париже и Берлине. В Германии выступил перед немецкими коллегами с докладом «Проблема Русского Севера в новейшей историографии». Тогда же (в 1928-м) он пообщался в немецкой столице со своим бывшим учеником великим князем Андреем Владимировичем. Вскоре эта «свобода» ученому аукнулась.
В конце 1920-х Сергей Федорович начал трудиться над фундаментальной «Историей России» в двух частях, но закончить ее не смог. «Везение» кончилось — ведущий историк-марксист Михаил Покровский люто ненавидел дореволюционную историографию.
АКАДЕМИЧЕСКОЕ ДЕЛО
В октябре 1929-го в управление ОГПУ по Ленинграду поступил агентурный донос о хранении в Библиотеке Академии наук «важных политических архивов, не известных советской власти». Так был создан неуклюжий предлог для чистки АН от старорежимной профессуры: годом ранее она воспротивилась «коммунизации» высшего научного сообщества, введению в него в ранге академиков восьми видных большевиков, среди которых были Николай Бухарин и тот же горе-историк Покровский.
Председатель комиссии по «реорганизации» аппарата Академии Юрий (Яков) Фигатнер обнаружил в Библиотеке подлинные экземпляры манифестов об отречении от престола Николая II и его брата Михаила, документы ЦК партий кадетов и эсеров, другие архивные бумаги, якобы скрытые главным хранителем. Разъяснительные записки Сергея Федоровича и его добровольная отставка не остановили «разбирательств».
«Период мирного сожительства с наукой буржуазной изжит до конца», — такую установку дал Покровский.
12 января 1930 года Платонова убрали со всех административных постов и арестовали вместе с младшей дочерью. По сфабрикованному «Академическому делу» привлекли более 100 человек, в том числе четырех академиков. Против Сергея Федоровича сперва выдвинули обвинение в утаивании важных политических документов, но этого кое-кому показалось мало. При обыске в квартире Платоновых чекист Андрей Мосевич обнаружил револьвер иностранного производства, а также письма на имя ученого от великого князя Константина Константиновича (младшего) и Павла Милюкова.
Почти год профессора продержали в предвариловке, а затем восемь месяцев в знаменитых «Крестах». На следствии Платонов вел себя невозмутимо и, несмотря на угрозы в адрес его уже арестованных дочерей, долго отказывался давать нужные показания. Но хитрый следователь Мосевич склонил-таки узника к откровенности, «исповеданию веры», убедив, что это нужно не следствию, а истории. Что ж, слова Платонова и впрямь вошли в историю: «Должен сознаться, что я монархист. Признавал династию и болел душой, когда придворная клика способствовала падению царствующего Дома Романовых».
Остальное было делом чекистской техники. С помощью нескольких фальшивых доносов сконструировали «Всенародный союз борьбы за возрождение свободной России», якобы ставивший целью свержение Советской власти, призвание на престол великого князя Андрея Владимировича и создание правительственного кабинета во главе… с Сергеем Платоновым.
Престарелого историка в благодарность за «помощь» не расстреляли, как некоторых других, проходивших по тому же делу, а сослали на три года в Самару — без возможности заниматься в архивах, публиковаться, без средств к существованию. Там, на окраине города, 10 января 1933 года, в окружении дочерей, Сергей Федорович скончался от острой сердечной недостаточности. Его труды были надолго изъяты из отечественной исторической науки.
В 2008-м в самарском парке имени Щорса на месте бывшего Всехсвятского городского кладбища, где был похоронен выдающийся ученый, установили в его честь памятный знак. Платонов и без этого мемориала стал подлинно знаковой фигурой — не только национальной историографии, но и русской истории.
Материал опубликован в июньском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
