Удивительная судьба генерала царской армии, создавшего вооруженные силы Парагвая
Раскалённое солнце Асунсьона шпарит так, что всё вокруг кажется белым. Даже красный кирпич недостроенной гостиницы неподалёку от центра смотрится, как кипящая сталь в плавильном котле. Но деться от этой зависшей в небе лазерной пушки некуда: на площади Героев перед Национальным пантеоном героев разворачивается самое притягательное для туристов субботнее действо – смена почётного караула.
Парадная форма парагвайских гвардейцев настолько живописна, что даже режущие лучи дневного светила не умаляют яркости выпушек, кантов и галунов. Ослепительная медь духового оркестра рассыпает молнии бликов. Церемониальный шаг караульного взвода вздымает облака пыли. Над толпой зрителей густеет жара, женщины открывают зонтики, мужчины промокают лбы платками. Но никто не уходит в тень спасаться от перегрева горячим травяным чаем матэ. Для любого парагвайца, приезжающего в столицу туристом или по делам, визит в Национальный пантеон героев – обязательный, сакральный ритуал. А уж если поездка приходится на субботу, то присутствовать при смене караула – просто гражданский долг.
В этом белокаменном, блестящем под солнцем скромном здании, похожем на католический собор средней руки, вместе с прахом солдат и офицеров покоится национальная память страны, потерявшей в войнах более половины своего населения.
В прохладном тихом сумраке Пантеона на металлических досках, украшенных аллегориями битв и побед, отлиты имена тех, кто вошёл в историю Парагвая, прославившись воинской доблестью и отвагой. Среди испанских и индейских имён на этих плитах неожиданным откровением читаются русские фамилии. Их много, десятки: Беляев, Канонников, Касьянов, Малютин, Салазкин, Серебряков …
Командир пехотного батальона вооружённых сил Парагвая майор Василий Серебряков, бывший есаул Войска Донского, пал в 1932 году при штурме форта Бокерон на северо-западе страны, в области Чако Бореаль. Майор парагвайской службы Борис Касьянов, бывший ротмистр 2-го драгунского полка императорской русской армии, погиб в 1933 году у деревни Сааведра, там же, в области Чако. Капитан Василий Малютин, бывший сотник Кубанского казачьего войска, был убит под Пасо-Фаворито. Командир полка майор Сергей Салазкин, бывший ротмистр Добровольческой армии, скончался от ран в ноябре 1933 года под Нанавой. Начальник отдела картографии генерального штаба парагвайской армии полковник Николай Гольдшмит, некогда служивший в Офицерском полку у Лавра Корнилова, пал в мае 1934 года в Каньяда-Стронгесте…
Скорбный этот мартиролог можно было бы продолжать, увы, ещё очень долго. Несколько сотен русских солдат и офицеров пали за свободу и независимость Парагвая в ходе самого кровопролитного вооружённого столкновения ХХ века в Латинской Америке – Чакской войны. Там, в Парагвае, после них остались названные их именами дороги, мосты, улицы, площади; остались памятники и доски славы в Национальном пантеоне героев, а на западе страны стоит город Фортин-Серебряков. Здесь, в России, о них не помнил никто, и больше восьмидесяти лет никому здесь не было до них дела.
Кто же они, и зачем попали в болота и джунгли Чако Бореаль на войну, о которой по эту сторону океана мало кто знает и мало кто слышал?
Русский очаг в центре Америки
Все эти бывшие генералы и полковники, есаулы, ротмистры, сотники, урядники и рядовые, хлынувшие в Парагвай из европейских стран в конце 20-х – начале 30-х годов прошлого столетия, не были наёмниками. И взялись они за оружие, и воевали на красной, словно пропитанной кровью, земле Чако не за деньги, но во имя России, как ни парадоксально это звучит. Вообще, русская страница в Чакской войне – ещё один яркий пример типичных (особенно в те времена) для черт нашего национального характера: идеализма, богоискательства и ностальгии.
Большинство русских, живших в Европе, узнали о существовании такой страны, Парагвай, только прочитав воззвание обосновавшегося в Париже Комитета по содействию массовой русской иммиграции в Парагвай, в эту южноамериканскую неизвестность. Делами в Комитете заправлял бывший донской атаман Африкан Богаевский, но основал Комитет, добился разрешения властей на его деятельность другой русский генерал – Иван Беляев.
Сочиняя свои воззвания, генерал Беляев звал русских вовсе не на войну. Агрессия Боливии против Парагвая, имевшая целью оккупацию северной области Чако, где подозревались огромные запасы нефти, была лишь досадной помехой, препятствием на пути к мечте, которой генерал сумел увлечь тысячи русских людей. Да и трудно ли было увлечь тех, кто уже давно разучился мечтать, не видел перед собой перспектив и намёков на перемены к лучшему! Обширная и процветающая русская колония в Парагвае, «Русский очаг», призванный служить «духовным пристанищем для сотен тысяч изгнанников с родной земли, где обычаи, религия и вековая культура их родины могла бы сохраниться, как в ковчеге, до лучших времён». Ковчег имелся в виду, конечно, тот самый, библейский, Ноев, который единственно должен был уцелеть в красном потопе, поглотившем Россию. Кроме того, земля и помощь в обустройстве, подъёмные деньги, возможность вновь с гордостью называть себя русским и ощущать уважение окружающих. Это вам не двадцать сантимов на круассан и чашечку кофе – несбыточное счастье для десятков тысяч беженцев из российских пределов.
И потянулись через Аргентину в Парагвай шофёры и официанты с военной выправкой; инженеры, работавшие в европейских столицах посудомойками и землекопами; казаки, мыкавшие судьбы батраков на виноградниках и оливковых плантациях… Многие, почти все, ехали с семьями. Парагвай принимал радушно и уважительно. И мечта уже виднелась окоёмом на горизонте. Земли много, земля пустует там, на севере, где Чако, где поросшие сельвой холмы и болота в низинах, где индейцы, которым не очень нравятся белые… И вот ещё незадача – в Чако война. То есть, можно, конечно, основать колонию и назвать её «Русский очаг». Да хоть французский – парагвайские власти и в этом случае не возражали бы, – но ведь война, а у Парагвая нет армии, нет опыта, не хватает грамотных офицеров. Поэтому за «Русский очаг» для начала придётся повоевать. Никто никого не заставлял, русские шли на войну в Чако добровольцами.
Пока ладонь помнит тяжесть эфеса, пока глаз, смотрящий сквозь прицел, не заплывает слезой, пока способен поднять людей в атаку, отчего же не повоевать за правое дело! Такая вот она, эмигрантская удача: кому-то «духовный ковчег» и безбедная жизнь, а кому-то – пуля на чужой, красной земле, которая никогда не будет русскому пухом.
Генерал Беляев, нужно отдать ему должное, не хитрил и не лукавил в своих воззваниях. Он искренне верил в придуманный им, выстраданный «Русский очаг», в духовное возрождение России после неминуемого краха коммунизма, в святость миссии сохранения лучшего и самобытного в национальной культуре и национальной мысли. Отсюда шла и его убежденность в необходимости участия русских в войне за Парагвай и одновременно за ту новую, будущую Россию, которую следует уже сейчас закатать, законсервировать в «Русский очаг» и ждать лучших, благоприятных времён.
Идея «маленькой России», обособленного от внешнего мира сообщества, замкнутого в себе, живущего своей, отдельной жизнью, не была оригинальным изобретением генерала Беляева. Наверное, он и сам догадывался об этом: староверы, молокане, меннониты – выходцы из России – к тому времени уже основали в Западном полушарии свои замкнутые духовные миры. В Аргентине и Бразилии с конца 19 века уже существовали диаспоры эмигрантов, покинувших Российскую империю, но сохранявших традиции и привычки прежней жизни. Всего этого не мог не знать генерал Беляев, и, очевидно, всё это внушало ему оптимизм относительно миссии «Русского очага».
Генерал решил опровергнуть тезис о невозможности унести родину на подошвах сапог.
К парагвайцам на выручку
У каждого из нас своя река, несущая плот судьбы через стремнины и пороги времени к вечному морю.
Река Парагвай, на берегу которой стоит Асунсьон, берёт своё начало в бразильском штате Мату-Гросу. Истоки персональной реки Ивана Беляева с таким же названием лежат в казармах лейб-гвардии Измайловского полка в Санкт-Петербурге, где он и родился в 1875 году в семье потомственных военных. Впрочем, экзотическое для наших широт звучание река судьбы Вани Беляева приобрела несколько позже. В одном из своих мальчишеских изысканий на чердаке он нашёл старинную карту, принадлежавшую прадеду, адъютанту Александра Васильевича Суворова. Карта изображала столицу далёкой страны, и названия, начертанные на ней, звучали прекрасной музыкой: ла сьюдад де Асунсьон, эль рио де Парагуай…
Потом, как было заведено в те времена у дворянских недорослей, началось запойное чтение романов Фенимора Купера, Томаса Майн Рида и Гюстава Эмара об удивительных событиях, о мужественных людях, об индейцах и трапперах, о чести и благородстве. А Парагвай поразил воображение Вани Беляева. Страна, где рабство было отменено на двадцать три года раньше, чем в США, и на девятнадцать лет раньше, чем в России, где индейцы были законодательно уравнены в правах с потомками белых переселенцев, где активно строились железные дороги и внедрялся телеграф, была одним из безусловных лидеров континента. Но в 1864 году три крупнейших государства Южной Америки – Аргентина, Бразилия и Уругвай, – объединившись в «Тройственный альянс», начали длившуюся шесть лет войну против Парагвая. На том этапе войны, когда в парагвайской армии не осталось ни одного живого солдата, она превратилась в геноцид – четыре пятых населения Парагвая, почти поголовно все мужчины, юноши и мальчики, были истреблены. Страна обезлюдела и походила на пустыню, грифы кружили над руинами городов и пожарищами селений.
Ваня решил вырасти, стать сильным и ехать на выручку парагвайцам. Мальчик начал учить испанский язык, серьёзно увлёкся географией и этнографией, постоянно был среди первых в кадетском корпусе. Однако, выпустившись офицером в гвардейскую артиллерию, звёзд с неба не хватал. Впрочем, служил исправно, и в производстве в чинах не задерживался. После поражения России в войне с Японией, потрясённый Беляев собрался ехать в Парагвай инструктором и даже предпринял определённые шаги в этом направлении. Но, по трезвом размышлении рассудил, что долг его – остаться в России, которую следовало крепить и модернизировать. Каждому сознательному подданному империи в меру своих сил. С младых ногтей Иван Беляев был монархистом и иного государственного устройства для своей родины не представлял. Цари могут быть хорошими или плохими, умными или дураками, но они должны быть. Шесть лет трудился молодой офицер над Уставом горной артиллерии, горных батарей и горно-артиллерийских групп, который был принят и внедрён в войска военным министерством в 1913 году. В первую мировую Беляев воевал преимущественно на австрийском фронте, командовал дивизионом тяжёлых гаубиц, награждён орденом св. Георгия, участвовал в знаменитом Брусиловском прорыве. Генеральские погоны получил до октябрьского переворота 1917 года.
Далее генерал Беляев воюет с красными в Добровольческой армии, становится инспектором артиллерии. В марте 1920 батареи Беляева прикрывают эвакуацию белых из Новороссийска. На одном из последних пароходов уходит в Турцию и сам генерал.
С этого момента его персональная река, прежде катившаяся по Царскосельским парадным плацам, по окопам Карпат и Галиции, по южнорусским степям и донским станицам, через уже умиротворённую Европу устремляется в Парагвай.
Впрочем, сначала была Аргентина. Беляеву удалось даже найти «приличную» работу – преподавать немецкий и французский в частной школе. Здесь и посетила его идея организации обширной русской колонии на свободных землях где-нибудь в Патагонии. В начале прошлого века Аргентина была второй после Соединённых Штатов страной, куда устремлялись потоки эмигрантов из России. К началу 1923 года, когда Беляев оказался в Буэнос-Айресе, их число превышало 120 тысяч человек. Разумеется, диаспора была социально и экономически неоднородной, но, тем не менее, достаточно закрытой для внешнего мира, у «славян» были свои церкви и школы, клубы и магазины, газеты и рестораны. Всего этого вполне хватало эмигрантскому среднему классу для того, чтобы заглушить тоску по родине. Эмигрантскому люмпену было не до сложных чувств – нужно было добывать средства к жизни, кормить детей и стараться не умереть с голоду самому. Беляевская идея понравилась низшим, но совсем не приглянулась высшим. Генералу устроили обструкцию столь жестокую и беспощадную, какую могут устраивать друг другу лишь русские люди, разошедшиеся на почве идеологии. Вообще, эта химера с привлечением десятков тысяч новых эмигрантов, с организацией помощи и финансовой поддержки, с новыми заботами и хлопотами чрезвычайно мешала спокойной и налаженной жизни. Словом, в Буэнос-Айресе идея не прижилась.
Генерал Беляев вернулся к отроческой мечте и уехал в Асунсьон. Весна 1924 года вдохнула в него надежду – президент страны через своего военного министра передал согласие на создание русской колонии в Парагвае. Тогда и появилось в белградской газете «Новое время» первое обращение генерала к русским с изложением этих планов и призывом ехать в Южную Америку.
Тем временем сам генерал по приказу военного министра осваивал область Гран-Чако, пустынную, десятилетиями заброшенную, населённую полудиким индейскими племенами, не жалующими белых. Всего Иван Беляев с 1924 по 1931 год совершил 13 научных экспедиций в этот район, сделав его подробнейшее географическое, инженерно-фортификационное и этнографическое описание. Попутно он сумел подружиться с индейцами, освоил их языки, защищал их права, заслужил у них имя Алебук – Сильная рука – и был избран касиком (вождём) клана Тигров. Через несколько лет, когда разразилась война, все индейские племена, обитавшие в Гран-Чако, встали под парагвайские знамёна, главным образом, потому, что под ними воевал Алебук.
Ещё одна русско-германская
Для большинства русских офицеров и казаков, воевавших в рядах парагвайской армии, это была борьба не только за будущую «маленькую Россию», но и против германской агрессии, носителем которой в их глазах была Боливия. Звучит несколько осложнённо, однако ситуация толковалась именно таким образом.
Если парагвайскую армию создавали, фактически, заново русские офицеры и советники, то боливийская традиционно находилась под абсолютным влиянием германских военных. Да и в ходе Чакской войны чётко прослеживалась конфронтация старых неприятелей: русская тактика против немецкой. Парагвайским генеральным штабом с 1933 года руководил русский генерал Беляев, боливийскую армию возглавлял немецкий генерал Ганс Кундт.
Область Гран-Чако граничит с Аргентиной, Боливией и Бразилией. До конца 20-х годов прошлого века этот пустынный, малярийный край не возбуждал ничьих аппетитов, да и у самого Парагвая не были ни сил, ни желания заниматься его освоением. Всё так, наверное, и продолжалось бы ещё долго, но вдруг в Чако запахло большой нефтью – в открытых источниках были опубликованы прогнозы ряда учёных относительно возможных запасов этого сырья. Прогнозы были крайне оптимистичные. И сразу оживилась уже вплотную подошедшая к нацизму Германия, которой были очень нужны независимые источники сырья и союзники-сателлиты. Впрочем, не только она – крупнейшие транснациональные нефтяные компании тоже бросали алчные взоры в сторону Чако, поддерживая одни боливийцев, другие – парагвайцев. Словом, причин для войны накопилось достаточно.
Боливийская армия перешла границу и начала оккупацию Чако. Парагвай вновь оказался на краю пропасти. Захват Боливией области Чако для Парагвая мог означать только одно – утрату государственности. Чакская война очень скоро приобрела для парагвайцев характер отечественной. От победы или поражения зависели судьбы не только страны, но и персональные судьбы её жителей. И, конечно же, будущее «Русского очага».
Время, совершив оборот вокруг невидимой оси, вновь вернуло сотни офицеров и солдат к отправной точке всех бед и несчастий, выпавших на их долю, – к германской войне. Кстати, в России после 1915 года, неудачного для русского оружия, после вторжения немцев на территорию империи и потери нескольких губерний, мировую войну тоже стали называть отечественной. Второй отечественной.
Хотя значительное численное и техническое превосходство было на стороне агрессора, парагвайские части сумели остановить продвижение врага у форта Нанава и перейти в наступление в июле 1933 года. В 1934 году военные действия были перенесены уже на территорию Боливии. Ещё через год боливийская армия, терпя одно за другим серьёзные поражения, запросила перемирия, которое и было подписано в июне 1935.
Любая война – свидетельство несовершенства человеческой природы. Идиотизм Чакской войны заключался в том, что прогнозы относительно невероятных запасов нефти в этом районе оказались ошибочными. Нефть там не нашли. Однако 250 тысяч человек были убиты и ранены в той войне. Боливийцев погибло гораздо больше, чем парагвайцев, но досталось и Парагваю.
И всего этого могло бы и не случиться, будь поточнее прогноз геологоразведки.
Конец утопии
Нужно сказать, русские эмигранты содействовали развитию Парагвая не только в военной области. Русскими учёными был организован первый в стране инженерный факультет в столичном университете, русские строители возводили там дороги и электростанции. Правительство было заинтересовано в приглашении русских эмигрантов и выдало Беляеву «концессию» – особые полномочия для организации массовой иммиграции русских в Парагвай.
Но тут началась извечная русская беда – внутренняя усобица. Идея ковчега всё больше и больше растворялась во внутренних неурядицах, недовольстве, невозможности преодолеть трудности.
Самодержавие, православие, народность – так генерал Беляев понимал существо «русского духа», который желал сохранить в возводимом ковчеге. Нужно ли говорить, что с подобной постановкой вопроса были согласны далеко не все эмигрантские круги, особенно в Европе, откуда и направлялся в Парагвай основной поток русских переселенцев. Вокруг иммиграционного проекта вдруг образовались политические и коммерческие интересы, с которыми, в свою очередь, не мог согласиться генерал Беляев.
Кроме, того истощённый войной Парагвай оказался не в состоянии выполнить свои обещания по финансовой и экономической поддержке русской эмиграции и созданию колонии. Переселенцы роптали, ибо чувствовали себя обманутыми. Одни видят в этом причину краха идеи ковчега.
Другие полагают, что «Русский очаг» изначально был утопией, обречённой на провал. Как попытки реализации снов Веры Павловны, пламенной героини Николая Чернышевского.
Исторический опыт, да и обычная житейская логика говорят, что социальные, политические, экономические и прочие утопии, и в самом деле, неминуемо проваливаются. Заблуждения в этих сферах, в лучшем случае, заканчиваются ничем, а в худшем – ужасающими трагедиями. Достаточно вспомнить эксперименты с возведением разного рода справедливых общественных формаций и их строителей – Оливера Кромвеля, Максимилиана Робеспьера, Бенджамина Франклина, Владимира Ленина. Эти опыты стоили миллионы жизней.
Однако были эксперименты и удачные. Правда, в ходе их реализации меньше всего говорилось о справедливости, но о сохранении духа нации, её культурных и мировоззренческих ценностях и задумывались, и говорили обильно.
В 1961 году в Чили было официально оформлено учреждение уже давно существовавшей и сложившейся колонии немецких поселенцев, носящей символическое название «Дигнидад» (Достоинство). Основатель и президент колонии, Пауль Шеффер, оказался нацистским военным преступником, поэтому идеологическая направленность этого «осколка великой Германии» была очевидной. Главное поселение колонии представляло собой совершенно закрытую зону, площадью 17 тысяч гектаров, обнесенную колючей проволокой. По периметру этой территории возвышались вышки со смотровыми площадками и автоматчиками. На колонию не распространялась юрисдикция чилийского правительства. Официальным языком колонии был немецкий. На территории отсутствовали деньги, а обитатели колонии не имели документов.
Ковчег Ивана Беляева развалился, не отправившись в плавание, хотя генерал до последнего своего дня боролся за его выживание. Но, увы, не помогло даже сочувствие этой идее со стороны парагвайского диктатора генерала Стресснера, воевавшего в Чако под началом русских добровольцев.
Генерал Иван Тимофеевич Беляев умер в 1957 году. Хоронили его с воинскими почестями, положенными высшим офицерам парагвайской армии.
В Парагвае до сих пор к русским относятся с огромной симпатией и уважением, памятников им никто не сносит и не оскверняет. И, если вас вдруг посетит фантазия навсегда уехать в Латинскую Америку, поезжайте туда. На развалинах «Русского очага» ещё есть место.
__________________________________________________________________________________________________________
