Когда «Курск» затонул, президент Владимир Путин был в Сочи и не собирался прерывать свой отпуск. Он вернулся в Москву только 17 августа. Руководители западных стран предлагали Путину помощь по спасению моряков. Он от нее отказался. Командующий ВМС Великобритании Дэвид Рассел сообщил о запрете пересечения воздушного пространства России самолетом со спасательной лодкой LR-5. Начиная с середины 12 августа, советник президента США по национальной безопасности Сэнди Бергер множество раз пытался связаться с Сергеем Ивановым, тогдашним секретарем Совета безопасности России. Российский чиновник оставался недоступен вплоть до 14 августа, когда время уже было безнадежно упущено. А потом был «прославивший» Путина на весь мир ответ на вопрос американского телеведущего Ларри Кинга: «Что случилось с вашей подлодкой?» — «Она утонула». Как это было сказано, нужно видеть и слышать.

Пытаясь уйти от правовой, морально-этической и политической ответственности, по завершении предварительного расследования, Путин злоупотребил должностными полномочиями и принял политическое решение отказаться от уголовного преследования руководителей ВМФ России и Северного флота.

Известный российский адвокат Борис Кузнецов, написавший книгу «Она утонула: Правда о «Курске», в 2007 году вынужден был выехать в США из-за поступающих в его адрес угроз. Предлагаем читателям «ФАКТОВ» ознакомиться с фрагментами его книги, в основу которой легли материалы уголовного дела о гибели атомного подводного крейсера, собственное расследование адвоката, независимые экспертные заключения и материалы СМИ о коррупции на флоте.

«Командующий Северным флотом прибыл в район поиска через 27 часов 15 минут после гибели субмарины»

«Двенадцатого августа 2000 года в ходе учений в Баренцевом море командир гидроакустической группы тяжелого атомного ракетного крейсера «Петр Великий» старший лейтенант Андрей Лавринюк, вглядываясь в экран локатора, обнаружил большое светлое пятно, а через мгновение в динамиках раздался хлопок. Эта вспышка и хлопок отличались от взрывов штатных боеприпасов, которые используются на учениях флота.

Спустя несколько месяцев гидроакустик Лавринюк будет вспоминать эти события в Главной военной прокуратуре: «Об этом я доложил в боевой информационный центр, на ходовой мостик и на центральный командный пункт. Сразу, в момент вспышки и хлопка из динамика, я почувствовал, что по кораблю прошел гидродинамический удар, который выразился в дрожи корпуса «Петра Великого». На мой взгляд, такого эффекта от включения какой-либо аппаратуры на «Петре Великом» произойти не могло. Это был внешний динамический удар… Тогда на мой доклад не обратили внимания. Однако я думаю, что квалифицированный командир гидроакустической группы, обладающий большим опытом, может классифицировать этот шумовой сигнал как взрыв».

По иронии судьбы в момент взрыва на «Курске» на ходовом мостике «Петра Великого» стоял руководитель учений, командующий Северным флотом Вячеслав Попов.

Неожиданная вибрация тяжелого крейсера не могла не удивить адмирала.

— Чего это тут у вас трясет? — поинтересовался он у начальника штаба оперативной эскадры контр-адмирала Владимира Рогатина.

— Включили антенну радиолокационной станции, — с ходу выпалил тот.

И все присутствующие на мостике, не усомнившись ни на йоту, поверили контр-адмиралу. В своих показаниях Вячеслав Попов отрицает, что ему было известно о докладе гидроакустиков. То, что Вячеслав Попов покинул флагманский корабль, не получив доклада командира «Курска» Геннадия Лячина, как я считаю, говорит не только о профессиональных качествах, но и о человеческих.

16 августа 2000 года в Сочи президент России Владимир Путин заявил, что операция по спасению экипажа подводной лодки «Курск» началась сразу после аварии. Он подчеркнул, что никто не ждал ни одной минуты, никакого промедления не было.

Спасательные работы с самого начала проводились в полном объеме. Президента просто ввели в заблуждение. Достаточно вспомнить задержку с объявлением подлодки аварийной. Для справки сообщу: командующий Северным флотом Вячеслав Попов прибыл в район поиска и возглавил силы спасения через 27 часов 15 минут (по данным вахтенного журнала крейсера «Петр Великий», вертолет К-27 сел на палубу в 14.45 13.08.2000 г.) после гибели корабля. Главком ВМФ Владимир Куроедов прилетел на флот спустя пять суток!

Из постановления о прекращении уголовного дела: «Вследствие незнания адмиралом Поповым В. А. и подчиненными ему должностными лицами конкретной обстановки… и невыполнения требований руководящих документов ВМФ, а также из-за принятия ошибочных решений в процессе ожидания всплытия подводного крейсера он был объявлен аварийным с опозданием на 9 часов» (постановление о прекращении уголовного делаот 22.07.2002 г., лист 23.).

Я же считаю, что опоздали они не на девять, а на одиннадцать с половиной часов. Опытным руководителям учений необходимо несколько минут, чтобы адекватно оценить ситуацию и объявить субмарину аварийной.

Была ли в это время жива часть экипажа «Курска», сумевшая перебраться после взрыва в девятый отсек? Генеральный прокурор Владимир Устинов во всеуслышание сообщил, что нет. 23 моряка якобы жили не более восьми часов. Первое подобное заявление он сделал по РТР через год и три месяца после трагедии, 27 октября 2001 года, когда подлодка была поднята со дна Баренцева моря.

К слову сказать: у меня нет претензий к 198 экспертизам, о которых упоминает Устинов, но по 8 часам жизни моряков в 9-м отсеке существует лишь одна экспертиза, которая была проведена с участием и под руководством главного судебно-медицинского эксперта Министерства обороны полковника Виктора Колкутина.

Чтобы состряпать, другого слова подобрать не могу, подобную экспертизу, необходимы изощренный ум, особая психология профессионального фальсификатора. Заключение экспертов, датированное 17 июня 2002 года, за месяц и пять дней до прекращения уголовного дела, было как раз кстати.

Я решил проконсультироваться у крупнейших отечественных и зарубежных специалистов. Через наших дипломатов я познакомился с Джованом Раджсом (Jovan Rajs), профессором судебной медицины Королевского института в Стокгольме. Он почитал заключения Виктора Колкутина, долго сидел в задумчивости, а потом произнес два слова: «It’s criminal» — «это преступление».

«Каждый раз со дна доносилось по девять ударов с постоянными интервалами»

Вот свидетельства простых моряков, которые служили на «Петре Великом» и участвовали в поиске «Курска». Рассказывает мичман с «Петра Великого» Федор Н.:

«До места трагедии, после того как объявили о поиске подлодки, мы добирались часа четыре. Подлодку обнаружил «Петр Великий». Это я знаю точно. Сначала гидроакустики услышали посторонние звуки в море. Сообщили командованию. После этого поступил приказ всему рядовому составу выйти на палубу в дозор. Дали бинокли. Высматривали буи. Прошли весь квадрат, где мог находиться «Курск», но буи не обнаружили. Тогда командование приняло решение передавать звуки, которые принимали гидроакустики, по корабельной трансляции, чтобы все на корабле их слышали. Это сделали, чтобы ребята сосредоточились и отнеслись к дозору более серьезно. Нам, конечно, не сказали, что на «Курске» был взрыв. Просто сообщили, что подлодка не вышла вовремя на связь и мы ее ищем. В какой-то момент звук стуков стал стихать. Тогда «Петр Великий» развернулся и лег на обратный курс. Стуки снова стали слышны. Гидроакустики определили, откуда поступают сигналы. Что касается характера звуков, они были очень глухими, у меня даже были сомнения, что стучат по железу. И похожи на набат. Я считал их. Каждый раз со дна доносилось по девять ударов с постоянными интервалами».

Спустя годы после неудачной спасательной операции прокуроры и военные доказывают всему народу, что никаких стуков со дна не было. Но ведь их слышал по корабельной трансляции весь экипаж огромного крейсера «Петр Великий», а это — шестьсот человек свидетелей.

Но в постановлении о прекращении уголовного дела представители Главной военной прокуратуры утверждают, что «многократно упоминаемые в показаниях по делу шумы и стуки, ранее классифицированные экспертами как сигналы бедствия, издавались не из АПРК «Курск», а из подводной части надводного корабля, находившегося вне пределов гибели подводного крейсера».

Версия о стуках «из подводной части надводных кораблей» также родилась летом 2002 года перед прекращением уголовного дела. Основана она на акустико-фонографической экспертизе, проводившейся в июне 2002 года, почти два года спустя после катастрофы. В распоряжение экспертов были предоставлены 14 аудиокассет. Из них 8 записаны на личный магнитофон акустика «Петра Великого» Лавринюка и 6 — с записями, выполненными на спасательном судне «Михаил Рудницкий». Достоверно известно, что экспертам отдали не все кассеты.

Не хватает трех аудиокассет с «Петра Великого» и двух с «Михаила Рудницкого». Я только могу предположить, что на них записаны стуки, сделанные после обеда 14 августа. Так как это вообще не вписывается в официальную версию о том, что моряки жили не более 8 часов, пять кассет решили не передавать экспертам, но это только мое предположение.

Привожу выводы акустико-фонографической экспертизы слово в слово: «В оригиналах и копиях записей на аудиокассетах, представленных ЦКБ МТ «Рубин», военной частью 69267 (записи выполнены на «Петре Великом» и на «Михаиле Рудницком»), содержатся сигналы (стуки) аварийного характера, произведенные человеком путем ударов металлическим предметом по металлу (вероятнее всего, аварийным молотком по межотсечной переборке АПЛ). Стуки зафиксированы на аудиокассетах в период времени с 22.25 13.08. 2000 года по 00.1014.08.2000 года» (к сожалению, у гидроакустиков «Петра Великого» оказался неисправным прибор, с помощью которого фиксируются обнаруженные стуки, запись велась на бытовой магнитофон). А теперь ответ эксперта, заместителя главного штурмана ВМФ Сергея Козлова: «Определить географические координаты источника гидроакустических сигналов, принятых «Петром Великим», не представилось возможным в связи со значительным разбросом пеленгов».

Почему же умный и профессиональный следователь Артур Егиев не потребовал проведения экспертами и тем же Козловым экспертизы в соответствии с законодательством? Думаю, что последний этап расследования и политическое решение «спасти адмиралов» были ему в тягость. Он «махнул рукой» на эту экспертизу.

«Записка Дмитрия Колесникова доказывает, что 12 августа в девятом отсеке ждали помощи 23 человека»

Мной неоднократно подчеркивался хороший уровень проведения следствия. При этом я имел в виду не только высокий профессиональный уровень расследования, но и отменную способность манипулировать фактами, умалчивать о том, что не вписывается в «генеральную линию», и акцентировать внимание на тех моментах, которые в нее вписываются.

Ходят упорные разговоры (поверьте, это больше чем слухи), что генеральный прокурор Владимир Устинов издал для внутреннего пользования приказ, который обязывает всех государственных обвинителей, выступающих в судах, в случае, если они считают, что надо оправдать подсудимого или применить менее строгую статью Уголовного кодекса, согласовывать свою позицию с вышестоящими прокурорами. Одни об этом говорят прямо, другие резко переходят на вы, надувают щеки и поджимают губы, хотя еще днем раньше в кулуарах судов охотно болтали с адвокатами.

Отношения со следователем Генпрокуратуры Артуром Егиевым, который вел дело о гибели «Курска», у меня сложились подчеркнуто уважительные. Хотя Артур Левонович ни разу не согласился с моими доводами, но в отличие от других «твердолобых» прокуроров пытался найти объяснение той или иной нестыковке, проявляя при этом недюжинную изобретательность. Например, на мое замечание, что следствие не установило неизвестного матроса, который якобы подавал сигналы SOS из подводной части надводного корабля, в то время как на «Курске» гибли люди, он заметил, что это выходит за рамки расследования, в связи с чем это обстоятельство его не интересует. Важно, заметил следователь, что стучали не с «Курска».

Высокий, несколько полноватый генерал-лейтенант Савенков рассыпался комплиментами, предложил регулярно встречаться и обсуждать все проблемы, касающиеся дела «Курска», напрямую с ним, минуя следователя и надзирающих прокуроров. Для меня такое предложение заместителя генерального прокурора было в значительной мере неожиданным. Поначалу все шло лучше некуда. Родственников признали потерпевшими, они получили право знакомиться с материалами уголовного дела.

С той поры наши встречи стали регулярными. Я не мог не воспользоваться знакомством, чтобы не попытаться разрешить некоторые из моих дел прошлых лет. Примерно в октябре 2002 года я передал Савенкову две жалобы.

Вскоре Александр Савенков дал понять, что судьба моих «прошений» зависит от того, будет ли подана жалоба по делу «Курска». У прокуратуры был для ответа месяц, но я не получил ответов на жалобы ни в ноябре, ни в течение декабря. Как только я передал Савенкову 30 декабря 2002 года жалобу по делу «Курска», от подачи которой он меня отговаривал на каждой встрече, не в лобовую, конечно, отказы на мои жалобы «посыпались» незамедлительно.

Встречи с Савенковым продолжались с завидной регулярностью, общение стало полуофициальным, и из его кабинета они стали перекочевывать в другие места. Дважды компанию нам составлял главком ВМФ Куроедов. Общение главкома и главного военного прокурора привело меня к окончательному выводу, что их дружба достаточно прочна. Как-то в очередной раз пытаясь «продавить» Савенкова, я ляпнул: «Александр Николаевич, ведь вы же знаете, что я прав, почему бы вам прямо не занять мою позицию по «Курску»?”. Савенков ответил в духе следователя Егиева: развел руками, пожал плечами и выразительно посмотрел вверх. Смысл, как я понял, сводился к тому, что судьбу дела решили без его участия где-то наверху. Хотя Савенков оказался в кресле главного военного прокурора к моменту, когда по делу «Курска» наступил этап «раздачи наград», расследование, по сути, завершалось, именно с его приходом повторно «возник» Колкутин, и дело стало принимать другой оборот.

Думаю, что окончательное решение не привлекать к уголовной ответственности командиров Северного флота принимали Устинов, Савенков и Куроедов.

Эта записка, найденная в кармане капитан-лейтенанта с погибшей подлодки «Курск» Дмитрия Колесникова, доказывает, что 12 августа в девятом отсеке ждали помощи 23 человека:

«13.15. Весь личный состав из 6, 7 и 8 отсеков перешел в 9. Нас здесь 23 человека. Самочувствие плохое. Ослаблены действием угарного газа. Давление повышается. Кончаются регенеративные патроны. При выходе на поверхность не выдержим декомпрессии. Не хватает ремней на индивидуальных дыхательных аппаратах. Отсутствуют карабины на стопорах. Протянем еще не более суток».

Потом еще одна запись: «15.15. Здесь темно писать, но на ощупь попробую. Шансов, похоже, нет: процентов 10—20. Будем надеяться, что хоть кто-нибудь прочитает, Здесь список личного состава отсеков, которые находятся в 9-м и будут пытаться выйти. Всем привет, отчаиваться не надо. Колесников».

*Родные подводников не могли поверить, что экипаж «Курска» оставят на произвол судьбы

Фото Рейтер