 | |
| Вверху: императрица Александра Федоровна (справа) с фрейлиной Анной Вырубовой, теткой Никиты Лобанова-Ростовского. Справа: министр иностранных дел России Алексей Лобанов-Ростовский | |
 | |
 | |
| Вверху: граф в геологической экспедиции, 1959 год. Слева: граф с женой, 2002 год | |
 | |
 | |
| Слева: глава «Де Бирс» сэр Филип Оппенгеймер и руководитель Советского фонда культуры Г.В. Мясников подписывают соглашение о сотрудничестве, 1988 год. На заднем плане Н.Д. Лобанов-Ростовский. Справа: рядом с Л.И. Брежневым – посол СССР в Лондоне Леонид Замятин, при посредстве которого Никита Лобанов-Ростовский организовал сотрудничество «Де Бирс» с Советским Союзом | |
 | |
 | |
| Групповой портрет работы Евгения Шефера. Слева направо: Никита Лобанов-Ростовский с супругой Джун; их собака Салли; бывшая жена графа Нина; коллекционер Илья Зильберштейн | |
Потомок знаменитого рода Лобановых-Ростовских вел дела с бен Ладеном и одинаково успешно находил общий язык с ЦРУ и с КГБ
Никиту Дмитриевича Лобанова-Ростовского в России знают как искусствоведа, собирателя живописи и произведений театрально-декорационного искусства первой половины XX века. Однако в нашей беседе речь зашла о куда менее известной стороне его деятельности. Бывший американский банкир и советник крупнейшей алмазной компании «Де Бирс», Лобанов-Ростовский стал вспоминать о работе в Афганистане, Пакистане, СССР и о своих связях с «компетентными органами» разных стран.
Напомню вкратце биографию моего героя. Никита Лобанов-Ростовский – потомок одного из древнейших российских родов. Корни его генеалогического древа уходят в XIII век. Среди самых близких по времени предков нашего героя – министр иностранных дел России Алексей Борисович Лобанов-Ростовский и любимая фрейлина последней российской императрицы Анна Вырубова (урождённая Танеева). После октябрьского переворота семья Лобановых-Ростовских эмигрировала в Болгарию, где в 1935 году и родился Никита. После Второй мировой войны, когда Болгария была занята Красной армией, Лобановы-Ростовские попытались перейти греческую границу, но были задержаны. Главу семьи расстреляли, а юного Никиту бросили, как он сам рассказывает, в камеру к уголовникам и гомосексуалистам. Вместе с матерью Ириной Васильевной Вырубовой он смог выехать из Болгарии в Париж только после смерти Сталина на Рождество 1953 года. Помог дядя Никиты, Николай Васильевич Вырубов, служивший офицером при штабе генерала де Голля. В Париж они прибыли без копейки, но уже в январе 1954 года, получив стипендию организации для помощи беженцам, Никита Дмитриевич поехал учиться в Оксфорд. Окончил этот университет, а затем, переехав в США, – геологический факультет Колумбийского университета. Несколько лет работал геологом в Патагонии и других районах Аргентины.
«Пятый пункт» бен Ладена
– Ну и почему вы, геолог, пошли работать в банк?
– Я спросил у своего друга по Оксфорду, Оливера Фокс-Пита, как можно разбогатеть на Западе. Он ответил: либо жениться «на деньгах», либо идти в банковское дело.
– Вы, кажется, последовали обоим советам?
– Именно так. Я женился на Нине Жорж-Пико, отец которой в 30-х годах был дипломатом во французском посольстве в Москве. После Второй мировой он стал представителем Франции в ООН, поэтому Нина оказалась в Нью-Йорке, где я с ней и встретился.
– Насколько я знаю, вы были вице-президентом «Уэллс Фарго Банк» – одного из банков, наиболее активно работавших в Афганистане…
– Я работал там с 1970 по 1979 год. Заведовал тремя отделами: Европы, Африки и Ближнего Востока. На афганский финансовый рынок вышел случайно: познакомился с одним тамошним богачом, выходцем из советского Узбекистана. Узнав, что я русский, он начал говорить со мной по-русски, мы подружились. Вскоре наш банк стал самым активным зарубежным банком в Афганистане.
– Кто же были ваши клиенты? Контрабандисты?
– Не только. Ведь я работал не в одном Афганистане, но и в Пакистане, в Иране. Мне довелось там встретиться со многими известными людьми, в том числе с коронованными особами. Как-то в 1977 году в Тегеране мы ужинали в итальянском ресторане с итальянским дипломатом Амадео де Франкисом, впоследствии заместителем генсека НАТО. Я заметил, что за несколько столиков от нас беседуют премьер-министр Ирана Аббас Ховейда и бывший царь Болгарии Симеон. Симеон, как большинство низложенных европейских царей, пользовался финансовой поддержкой иранского шаха Резы Пехлеви. Шах предоставлял им концессии: например, бывший король Италии Умберто II зарабатывал на продаже Ирану итальянских вертолётов. Через официанта я послал Симеону свою визитную карточку, так мы познакомились. Вскоре я ему устроил приятную экскурсию по Афганистану и Пакистану. Мы завершили её в Кабуле, где я познакомил Симеона с американским послом Робертом Нойманом, очень интересным человеком. Мальчиком он едва не погиб в Освенциме. Кабул в те времена был центром мирового шпионажа. Мы сидели и обсуждали, какие политические силы придут к власти в Афганистане – просоветские или прокитайские.
– Вы свободно путешествовали по Афганистану и Пакистану, и бандиты вас не трогали?
– Бандитами их называют на Западе. А на самом деле в Афганистане живут разные племена, вооружённые чем бог послал. Их предводители были клиентами банка, в котором я работал. Так что все знали, что едет «свой человек».
– А просто разбойников на больших дорогах там что, не водится?
– Конечно, водятся. Но они тоже нападали лишь на обычных путешественников. Выгоняли на дорогу стадо овец, и машина останавливалась. Они вежливо открывали двери и вежливо спрашивали: «Ваши кошельки?» Не били и не стреляли.
– С вами что-нибудь подобное случалось хоть раз?
– Никогда.
– А с кем-нибудь из ваших знакомых?
– Например, с одним моим коллегой из банка, который решил за моей спиной наладить бизнес в Афганистане. Он очень испугался и больше никогда в Афганистан не ездил.
– С ним это случилось потому, что он был вашим конкурентом?
– В общем, да.
– Ваша жена Нина, насколько я знаю, ездила по стране одна, в европейском платье, без оружия и без телохранителей…
– В те годы Афганистан был спокойным местом, за исключением восточной части на границе с Пакистаном. Здешние племена совершенно особые, Пакистан так и не смог ввести этих людей в общество, подчинить своим законам.
– Вы действительно имели дело с бен Ладеном?
– Да, в 1970-е годы. У него тогда произошёл конфликт с отцом, и ему пришлось перенести свою деятельность из Джидды в Аль-Хобар, порт на Персидском заливе. Как и множество его соотечественников, включая его отца, он был «сараф», то есть менял деньги, занимался их переводом единоверцам по всему миру. В этой области с ним и сотрудничал мой банк «Уэллс Фарго Банк». Основу семейного бизнеса заложил дед бен Ладена, выходец из Йемена. Они – потомки тех самых израильтян, которые отделились от Моисея после перехода Красного моря и пошли своим путём вдоль Аравийского полуострова, осев в итоге в Хадрамауте, на побережье Аравийского моря. Эти израильтяне приняли ислам и всегда были очень успешны в бизнесе. Такова история семьи бен Ладенов.
– Вы хотите сказать, что бен Ладен – еврей?
– Специалистам это хорошо известно.
Бриллианты для диктатуры «Де Бирса»
– С 1987 по 1997 год вы были советником корпорации «Де Бирс», монополиста алмазного рынка, скупавшего все камни в Африке и СССР. Чем вы там занимались, если не секрет?
– «Де Бирс» вёл переговоры только с двумя советскими организациями – Министерством финансов и Главалмаззолотом. А доступа к людям наверху, принимавшим решения, у него не было…
– А у вас был?
– Именно так. С 70-х годов я ездил в Советский Союз по делам своего банка. У меня образовались контакты с сотрудниками Министерства финансов и КГБ. А моя художественная коллекция помогала наладить дружеские отношения с некоторыми членами ЦК КПСС и генералитета. Я был лично знаком с председателем КГБ, а позднее Генеральным секретарём ЦК КПСС Юрием Андроповым. Моя деятельность была совершенно секретной, я отчитывался только перед тремя людьми: главой Центральной организации по сбыту Филиппом Оппенгеймером, Тедди Доу и Монти Чарльзом. Сэр Филипп Оппенгеймер вёл дела с СССР на протяжении 30 лет. За это время объём покупок советских алмазов увеличился с 56 000 долларов в 1959 году до одного миллиарда в 1991-м. Его правой и левой рукой были соответственно Тедди Доу и Монти Чарльз. Они, как и сам Оппенгеймер, – ветераны британской военной разведки, прошли Вторую мировую, каждый из них мог принимать решения, не ставя об этом в известность других. При этом никакие решения не фиксировались на бумаге. Когда в 1988 году я хотел письменно изложить стратегию деятельности «Де Бирс» в СССР, мне дали понять, что писать ничего не нужно.
– Конечно. Раз там работали сотрудники британской разведки, нелегальных дел было достаточно.
– Да, и этим объясняется то, что все попытки экономической разведки против «Де Бирс» были безуспешными. Алмазные переговоры СССР с «Де Бирс» обычно длились около года. Собирались то в Москве, то в Лондоне. Причём переговоры были полнейшей тайной. В Лондоне постоянно находилась группа советских алмазных экспертов, а в советском посольстве об этом даже не знали.
– Кого лично вы знали в советских верхах в Лондоне?
– Посла Леонида Замятина. На моей квартире я устроил обед и познакомил его с сэром Филипом Оппенгеймером.
– Однако, несмотря на ваши советы, Россия лишила «Де Бирс» монополии на свои алмазы.
– Да, весной 1989 года руководитель Гохрана Евгений Бычков продал русские алмазы бельгийским и английским фирмам на 40 миллионов долларов. При этом он потерял около 18 миллионов.
– Опыт работы с западными дельцами у него был небольшой, это приобретается с практикой. Что, в «Де Бирсе», узнав об этой сделке, очень рассердились?
– Да, Замятину сказали, что это вредит репутации СССР как надёжного торгового партнёра.
– Конечно, они хотели, чтобы Россия сдавала свои алмазы только им и по дешёвке.
– «Дело Бычкова», как мне рассказывали, по замятинской шифровке было рассмотрено Комитетом партийного контроля. Кажется, ему даже объявили выговор.
– И монополия «Де Бирса» была на время восстановлена. Какие шаги вы предприняли, чтобы создать благоприятный имидж компании в России?
– Я предложил «Де Бирсу» принять участие в деятельности советского Фонда культуры, которым руководила Раиса Горбачёва. Между академиком Лихачёвым и Филиппом Оппенгеймером установились тёплые отношения.
– После распада СССР «Де Бирс» не раз обвиняли в скупке ценного государственного сырья по бросовым ценам…
– Конечно. Кому-то было выгодно наладить параллельные поставки за спиной «Де Бирса». Насколько я знаю, было закрытое решение правительства на этот счёт. Ответственным за его исполнение был председатель Роскомдрагмета Евгений Бычков. Осуществлялись поставки неудачно. Причиной тому – злоупотребления, которым способствовала засекреченность Гохрана. Инвентаризации никогда не проводилось, и алмазы выносили на сторону чуть ли не мешками. Нечто похожее творилось в Сахакомдрагмете, по моей информации, продававшем алмазы налево с 40-процентной скидкой.
– Ваше негодование понятно: у «Де Бирса» вдруг появились конкуренты…
– Для «Де Бирса» это были комариные укусы.
И всё-таки они не пахнут
– При такой работе, связанной с сотрудничеством с разными разведками, трудно представить, что вы не имели дело с КГБ. Слухи такие, во всяком случае, ходили. Что вы на это скажете?
– Естественно, за мою долгую жизнь я встречал сотрудников многих спецслужб. Так же естественно, что я, человек, дававший взаймы СССР, представлял интерес для таинственных господ из КГБ.
– Вы давали взаймы СССР? Вы поддерживали режим, который ограбил вашу семью, выбросил вас за границу, убил вашего отца? Что, деньги не пахнут?
– Конечно, в моей душе был конфликт. В Москве с 1962 по 1979 год я представлял интересы одного из влиятельнейших американских банков. В 1977 году мы предоставили банку СЭВа триста миллионов долларов кредита. Он безупречно обслуживал долг. Но, работая в банке, я не мог не рекомендовать зарабатывать деньги на кредитоспособной стране. Что касается связей с «органами», то коммерческими тайнами я с ними не делился.
– А ФБР, наверное, интересовалось людьми, с которыми вы встречались в Москве?
– Сотрудники ФБР – чрезвычайно занятая публика и на пустяки времени не тратят. Я был гражданином свободной страны, и ни один чиновник не мог заставить меня что-либо делать против моей воли.
– А КГБ, который регулярно вам выдавал визу? Вы даже останавливались всегда в партийной гостинице…
– Никогда ничьим агентом я не был, хотя вполне понимаю причины появления слухов и сплетен. Да, не сомневаюсь, что мои связи с культурной Москвой были под контролем. Я уверен, что ряд людей, с которыми я общался, докладывали обо мне куда следует. Но мне было значительно проще наплевать на КГБ, чем моим советским друзьям. По поводу гостиницы. Во времена перестройки я проживал в Москве в партийной гостинице, которая ныне называется «Марко Поло», в Спиридоньевском переулке. За незначительную взятку здесь можно было снять хороший номер. Это, кстати, старинный дом с интереснейшей историей. Он был построен в начале прошлого века на шотландские деньги как общежитие для девиц из Шотландии. Днём девушки служили няньками в богатых московских семьях, а по ночам возвращались в свой приют. Геральдические эмблемы Шотландии по сей день украшают фасад дома. Мне было даже забавно наблюдать, как партийные бонзы из провинции, нисколько не смущаясь эмблемами капиталистической Шотландии, с удовольствием останавливались там. Вообще, конечно, жизнь в СССР была для иностранца неким театром абсурда. Как-то я должен был приехать в Москву вместе с президентом нашего банка Ричардом Кули. Он был инвалидом, во время Второй мировой войны служил пилотом на дальневосточном фронте и потерял правую руку. В Москву ехал впервые. Я хотел как можно лучше обустроить его пребывание в гостинице «Интурист» на улице Горького и прибыл за два дня до него. Забронировал для Кули триплекс, в котором раньше проживал Арманд Хаммер. Привёз с собой из Сан-Франциско туалетную бумагу и заменил ею советскую, больше напоминавшую наждачную. Привёз полотенца и мыло, которое благоухало, а не пахло карболкой. За день до приезда Кули я пошёл к администратору, представил ваучеры с предоплатой и сказал, что хочу из триплекса переселиться с женой завтра в соседний двухместный номер, а в триплекс въедет Кули. Мне отказали без всяких объяснений. Я бегал по «Интуристу», дошёл до самого директора, но всё безрезультатно. Вечером я заглянул к знакомому искусствоведу Борису Ионовичу Бродскому, проживавшему в доме на углу Садового кольца и улицы Чехова. Увидев моё угрюмое лицо, он спросил, что случилось, и я рассказал, в какое абсурдное положение попал. Он меня спросил, не оказывал ли я когда-либо каких-либо услуг товарищу Брежневу? Я вспомнил, что в Париже помог его дочери Галине купить белую шубку за полцены. Он мне посоветовал вернуться к директору «Интуриста» и попросить его набрать в моём присутствии номер секретаря Брежнева. Я так и сделал. Когда я собирался ехать в Шереметьево встречать Кули, я спросил директора гостиницы, будет ли удовлетворена моя просьба. Он сказал, чтобы я ехал в аэропорт: «Мы дадим вам знать». – «А как я об этом узнаю?» – «Не беспокойтесь. Мы вас там найдём». И действительно, в аэропорту, когда мы с Кули выходили после таможенного досмотра, меня вызвали по громкоговорителю и сообщили, что моя просьба удовлетворена. Или другой пример. Жена Кули очень любила балет и хотела пойти на «Спартака». Я обратился напрямую к Марису Лиепе, но он сказал, что ничем не может помочь, все билеты скуплены ЦК. И опять мне помог Бродский. Как всегда, я привёз для подарков запонки, портфели, булавки для галстука, зажигалки с логотипом банка. Бродский велел мне оставить у него всю эту дребедень и утром прийти за билетами. Когда после спектакля мы пришли к Лиепе за кулисы, он был страшно смущён и, чтобы как-то загладить неловкость, пригласил нас всех на ужин в «Националь» с шампанским и икрой. Вот так делались дела в Москве: за мелкую взятку можно было получить хоть звезду с неба, пусть и в фигуральном смысле. Сегодня часто происходит то же самое, только размер взяток увеличился по крайней мере раз в сто.
– У вас когда-нибудь случались проблемы с визой?
– Только один раз. В 1984 году мне отказали в визе, несмотря на приглашение американского посла. Тогда пятьдесят работ из нашей с женой коллекции экспонировалось в Спасо-хаусе, резиденции американского посла. Это было в связи с 50-летием установления дипломатических отношений между СССР и США.
– Но вы всё же приехали тогда в Москву, если я не ошибаюсь?
– Да. Мы вынуждены были купить интуристовский тур, включавший в себя визу.
– А российское гражданство вам не предлагали, как многим в последнее время?
– Предлагали, но я отказался. Буду ждать, пока Россия переменит своё отношение к людям.
– Что вы имеете в виду?
– Россия до сих пор не отменила некоторые законы, которые могут подвести человека под репрессии. Правосудие не защищает деловых людей. Моральные качества российских партнёров – бизнесменов и политиков – оставляют желать лучшего. Я говорю о вымогательстве, о стремлении нажиться на партнёре. Этим и объясняется отсутствие иностранных капиталовложений в Россию, несмотря на огромнейший экономический потенциал. И в коммунистический Китай инвестиций поступает в сотни раз больше, чем в «капиталистическую» Россию.
– Я уверена, в Китае репрессивных законов побольше, чем в России. Китайцы просто хитрее в бизнесе, чем русские. А вам на российских политиков и вовсе грех жаловаться. Недавно вам презентовали только что отстроенный дом в Филёвском парке рядом со спортивным залом, которым пользуется президент…
– Предоставили в пожизненное пользование, чтобы я показал в экспозиции историю Российского государства через жизнь и деятельность князей Лобановых-Ростовских.
– А дворцы и другое имущество вашей семьи вам не хотят вернуть?
– В России нет закона о реституции. Россия никому ничего не вернула и не собирается возвращать. Мне предлагали верхний этаж нашего дома в Москве, но не в порядке реституции, а на условиях пожизненного пользования. Понятное дело, от такого предложения я отказался.
Лондон
