140 лет назад, весной 1881-го, Россия оказалась на историческом перепутье. В каком направлении двигаться дальше — хранить традиции самодержавия или перестраиваться на рельсы западного либерализма? Вопрос стоял тем более остро, что на второй путь империя уже почти свернула, а результаты оказались сомнительными.
В эпоху Николая I держава достигла колоссальных успехов. Угроза политических переворотов миновала, зато в стране развернулись промышленная, научная, техническая революции. Бурно развивались металлургия, текстильная отрасль, машиностроение. Cтроились железные и шоссейные дороги, появился телеграф. Внедрялись новейшие образцы вооружения: морские мины Якоби, ракеты Константинова (первые в мире установки залпового огня). В то же время царя окружали носители либеральных взглядов, среди коих были и тайные масоны. Однако своей железной волей государь умел держать их в узде, направлять способности «вольнодумцев» на благо государства.
В 1855-м, в разгар войны против почти всей Европы, Николай Павлович при довольно подозрительных обстоятельствах умер (великая княгиня Мария Павловна, баронесса Мария Фредерикс, графиня Софья Толь прямо указывали на то, что его отравили). Своего наследника Александра он заранее готовил к царствованию. Но у сына не было отцовского характера, а скрытые либералы уже давно исподволь обрабатывали цесаревича — «европейским мнением», штампами западной пропаганды. Он признал поражение в войне, которого на самом деле не было: враги истекли кровью, сумев взять даже не Севастополь, а лишь его южную часть; их атаки на Балтийском, Белом морях, Тихом океане, на Николаев и на Кубань были отбиты, а в Закавказье русские наступали, взяли Карс, Баязет, Ардаган.
Мнимое фиаско объяснялось «отсталостью» России, что подвигло самодержца на радикальные реформы. Некоторые из предложенных новшеств в ту пору и впрямь назрели: освобождение крестьян, перевод армии на всеобщую воинскую повинность (то и другое готовил еще Николай I)… Однако преобразования вылились в натуральную «перестройку». Триаду «православие — самодержавие — народность» сменил другой императив: «устность — гласность — гражданственность». Цензура стала формальностью, из-за рубежа хлынула запрещенная прежде литература, забурлила деятельность либеральной прессы с оплевыванием прошлого, национальным самоуничижением, грязными сплетнями, возбуждая публику эйфорией наступивших «свобод». Посредством амнистий выпустили на свободу политических преступников, которых тут же возводили в ранг героев.
Земской реформой устанавливалось местное выборное самоуправление — так были свиты либеральные гнезда, получившие под свой контроль сельские системы образования и здравоохранения. Вводились суды присяжных, как будто призванные запутать и без того несовершенное правосудие. А реальная борьба с коррупцией если и не заглохла окончательно, то во всяком случае вперед нисколько не продвинулась. При прежнем императоре только в 1853 году под судом находились 2540 чиновников, теперь же это объявили ужасами «николаевщины», системой, при которой «уважаемых людей» арестовывали, ссылали, отдавали в солдаты. Расцвело форменное хищничество. Строительство железных дорог стали передавать в концессии частным компаниям. Возводили-то на деньги казенные, а попадала магистраль в руки концессионеров, которые, во-первых, гребли невиданные прибыли, а во-вторых, сильно завышали собственные расходы, и получалось в итоге, что государство оказывалось должно им огромные суммы. Чиновники благодаря таким сделкам и сказочным взяткам обогащались и сами становились акционерами подрядчиков.
Считалось, что реформы способствовали экономическим успехам, но правительственные либералы подстраивались так, чтобы непременно «дружить» с Западом. При Николае I отечественный рынок ограждался таможенными тарифами, в 1857 году их резко снизили. Россию затопил импорт, за пять последующих лет переработка хлопка упала в 3,5 раза, выплавка чугуна — на 25 процентов. Тем не менее в 1868-м был принят таможенный устав, еще больше снизивший пошлины (по некоторым товарам в 20–40 раз!). Поток чужеземных товаров топил российских производителей, даже оружие наша страна стала закупать за рубежом. И если уж говорить о настоящем промышленном отставании от Запада, то его обеспечил как раз период либеральных реформ. За время правления Александра II объем продукции черной металлургии вырос всего на 67%, а в Германии за то же время — на 319%.
Началось и широкое внедрение иностранных капиталов. При Николае Павловиче займы у западных банкиров почти не брали. Теперь же получали регулярно и на самых невыгодных условиях. Внешний долг достиг 5,9 млрд руб. Можно вспомнить и такие «достижения» реформаторов, как продажа Русской Америки, сдача японцам Курильских островов вообще задарма — за одно лишь согласие подписать договор, совершенно не нужный России. Хотя на Курилах уже существовали русские селения, коренные жители были православными, считали себя царскими подданными.
Либералы задолго до большевиков устроили первую кампанию «расказачивания», повели скрытную атаку на Церковь, прекратили государственное дотирование строительства храмов. Запрещалось учреждение новых монастырей, была почти уничтожена система церковно-приходских школ (под предлогом того, что на селе их готовы заменить земские школы, с либеральными учителями). Через систему образования разрушалось национальное самосознание, переориентированное на рационально-материалистическую систему ценностей, западные взгляды. Внедрялась установка на то, чтобы объявлять «реакционным» все традиционное, патриотическое, а деструктивное — считать прогрессивным.
В какой-то момент Александр II все же осознал угрозу расшатывания государства, стал ограничивать либеральную пропаганду, бездумное устремление к «свободам». Но «общественность» завопила о «реакции», «возврате ужасов николаевщины», а борцами за «свободу» выступили нигилисты, анархисты, народники, «Земля и воля», «Черный передел»… Прокатилась волна терактов.
Революционеры получали и моральную, и материальную поддержку из-за рубежа. Ротшильдами в Лондоне оплачивалась деятельность «Вольной русской типографии» Герцена. Русская интеллигенция его «Колоколом» зачитывалась. Террористы «Народной воли» получали финансирование из неведомых источников. Один из их лидеров, убийца шефа жандармов Николая Мезенцева Сергей Степняк-Кравчинский получил в Британии убежище, выпускал и пересылал на родину подрывную литературу.
На Александра II было совершено пять покушений, в то же время на разгуле терроризма играли либералы в окружении царя, внушали: силовые меры, дескать, только озлобляют общественность, нужно снова смягчить политику, пойти на новый виток реформ.
Государь поддался опять. Министром внутренних дел и председателем Верховной комиссии по борьбе с терроризмом назначил ярого либерала Михаила Лорис-Меликова. «Борьбу» тот повел очень странную: упразднил III Отделение Его Величества канцелярии, систему политического сыска, амнистировал политических преступников, выпустив на свободу агитаторов, активистов, боевиков, восстановил в университетах исключенных студентов…
Этот деятель разработал и подобие «конституции», предусматривавшей ограничение самодержавия, создание прообраза парламента, дополнение уже существовавшего Государственного совета выборными представителями земств и городов, созыв «Общей комиссии» (съезда), которая получила бы полномочия для разработки законов. Лорис-Меликов и его соратники убедили государя согласиться с данным прожектом, на 4 марта 1881-го было назначено заседание правительства для его утверждения. Но тремя днями ранее прогремели взрывы бомб, оборвавшие жизнь государя.
На престол взошел его сын Александр III — умный, волевой, богатырской силы человек, опытный военачальник (на турецком фронте умело командовал двумя корпусами). Проблемы ему достались нешуточные: убийство царя, одобренный им проект «конституции»… Либералы пытались ковать железо, пока горячо, наседали, уговаривали «увенчать здание» отцовских реформ созывом общероссийского представительного органа. А террористы выставили ему ультиматум: «Народная воля» прекратит свою деятельность при условии общей политической амнистии и выборов в народное собрание «для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни»; «Итак, Ваше величество, решайте. Перед вами два пути. От вас зависит выбор».
Но раздались и голоса патриотов. Видный правовед, историк Церкви Константин Победоносцев был близок к Александру III, когда-то преподавал ему законоведение. 6 марта он обратился к государю с письмом: «Час страшный, и время не терпит. Или теперь спасать Россию и себя, или никогда. Если будут Вам петь прежние сирены о том, что надо успокоиться, надо продолжать в либеральном направлении, надобно уступать так называемому общественному мнению, — о, ради Бога, не верьте, Ваше величество, не слушайте. Это будет гибель России и Ваша… Не оставляйте графа Лорис-Меликова. Я не верю ему. Он фокусник и может еще играть в двойную игру».
Заседание совета министров по обсуждению «конституции» вместо четвертого марта состоялось восьмого. Большинство собравшихся однозначно одобрили поворот к парламентаризму. Противниками выступили Победоносцев и поддержавший его старый граф, бывший воспитатель Александра Александровича Сергей Строганов, который справедливо указал на то, что «власть перейдет из рук самодержавного монарха… в руки разных шалопаев, думающих только о собственной выгоде». И царь не утвердил проект, взял тайм-аут (или сделал вид, что обдумывает, промолчал об уже принятом решении).
Первый ответ он дал революционерам: вместо амнистий всех организаторов и исполнителей цареубийства осудили и уже 3 апреля повесили. Лорис-Меликов, военный министр Дмитрий Милютин и министр финансов Александр Абаза напомнили самодержцу о «конституции», снова принялись его убеждать. На этот раз царь открыто отверг их идеи, а проект Манифеста о своем политическом курсе поручил составить Победоносцеву.
28 апреля этот документ вынесли на обсуждение правительства. Реформаторы были ошарашены, возмущены, все их надежды перечеркивались. Возражения Александр III отмел, а в Манифесте, который он подписал на следующий день, утверждалась незыблемость самодержавной власти и защита ее «для блага народного от всяких поползновений». Царь призвал «всех верных подданных служить верой и правдой к искоренению гнусной крамолы, позорящей Русскую землю, к утверждению веры и нравственности, к доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка и правды в действии всех учреждений».
Константин Победоносцев государю писал: «В среде здешнего чиновничества Манифест встречен унынием и каким-то раздражением: не мог и я ожидать такого безумного ослепления. Зато все здравые и простые люди несказанно радуются. В Москве ликование… Из городов приходят известия о всеобщей радости от появления Манифеста». Что ж, здравомыслящим людям и впрямь было чему радоваться. Александр III резко выправил курс накренившегося было корабля империи, «перестройщики» получили отставку. Их места заняли верные монарху патриоты, а все государственные дела император взял под личный контроль: усилил Департамент полиции, быстро разгромил «Народную волю», свернул реформы, восстановил цензуру. Учреждались городские суды с назначаемыми судьями, усиливался контроль за органами самоуправления и общественными организациями. Ориентацию на Запад царь отверг, поставив на первое место национальные ценности. Возвращалась в обиход формула «православие — самодержавие — народность», возобновлялось финансирование Церкви, воссоздавалась сеть церковно-приходских школ. Таможенные тарифы повышались несколько раз, зато облегчалось тяготившее простой народ налоговое бремя, перераспределялось на состоятельные слои населения. Во всех сферах наводился порядок.
И вот тут в России вновь начался бурный рост экономики. Промышленное производство за 10 лет удвоилось! Железные дороги из частных рук переводились под государственное управление, в то же время строились новые — Закавказская, Закаспийская, Транссибирская магистрали. Армия получала новейшее вооружение отечественного производства. Спустя десятилетия после Крымской войны возрождался могучий флот. Все это были плоды выбора, который государь определил Манифестом от 29 апреля (11 мая) 1881 года. А еще (и это, возможно, главное) было отсрочено сползание России в пропасть революции. У страны оставались четверть века мира и относительного благоденствия.
Материал опубликован в апрельском номере журнала Никиты Михалкова «Свой».
