С легкой руки Грушевского
Сегодня казачество пытаются представить чуть ли не квинтэссенцией нации, эдаким государствообразующим сословием, вобравшим в себя все лучшее, присущее украинскому (руському) народу. Это началось не так давно — с легкой руки Грушевского, заявившего, что казачество является неотъемлемой частью великой исторической связи, тянущейся из глубины веков от Великого Киевского княжества до мифической Галицко-Волынской Державы. При этом почему-то забывают, что Галицко-Волынское княжество Державой никогда не было, и прекратило свое существование в 1340 году, а казачество возникло 150 лет спустя. Как оно могло оказаться «естественным и единственным наследником Киевского величия»?
Впрочем, вопрос не только в этом.
Как вы лодку назовете…
О происхождении понятия. «Казак» или «козак» (от среднеазиатского казмак — скитаться, бродить, как гайдук, гайдамака). В свою очередь слово «гайдук» и производное от него «гайдамака» происходит от угро-финского — легкий воин, ратник, холоп и прислужник у вельмож. «Гайдамачить» — промышлять разбоем, нападать шайкой, грабить и ударяться в бега (В.И. Даль, «Толковый словарь»).
Недаром говорят, «как вы лодку назовете, так она и поплывет»…
Притянутость за уши тезиса Грушевского о государствообразующем характере казачества очевидна. Автор писал по заказу Австрийских властей, а за неимением фактического доказательного материала писать что-то надо было, вот и появилось с его легкой руки сословие, которое его сегодняшние почитатели подняли на щит.
Стоит, однако, всмотреться пристальнее в это сословие, описать его быт и поведение за пределами родного дома, чтобы увидеть неприглядную и страшную сущность казачества, его бессмысленную жестокость, бескультурье и пьянство, лишающие этот образ героического флера. Ни о каком государствообразующем начале здесь нельзя даже заикаться!
Имеет смысл посмотреть на казачество глазами иностранцев, причем с того самого благословенного Запада (дабы исключить любые обвинения в «москальстве»).
Было чему изумляться в Европе
Весьма любопытные записки оставил венецианец Альберто Вимини, посетивший Запорожье и прилегающие территории в первой половине XVII века, незадолго до начала походов Хмельницкого.
Вимини избегал резких оценок, и все написанное им чрезвычайно корректно. Но именно это обстоятельство усиливает эффект от знакомства с его хроникой увиденного и не оставляет камня на камне от мифа о «борцах за народное счастье».
Вся «экономика» казачества сводилась к участию в бандитских грабительских набегах на соседей и, заметим, единоверцев. Но и награбленным они не умели толком распорядиться, живя как попало, предаваясь беспробудному пьянству.
Между тем, по климатическим условиям страна их проживания была самой благодатной, о чем европейцы могли только помечтать, и это произвело неизгладимое впечатление на венецианца.
«Страна эта называется Украиной, то есть, пограничье, — пишет Вимини. — На ее девственность указывает масса злаков, произрастающих в беспорядке и без обработки от тех зерен, которые попадают в землю после покоса или от ветра…. Жатва на засеянных нивах столь обильна, что крестьяне пренебрежительно относятся к этим дарам, которые приносит им благодатная почва. Я с трудом поверил бы подобному явлению, если бы не убедился собственными глазами и не видел на месте таких крупных и обильных зерном снопов, каких не получишь в других странах при самой тщательной обработке…. Не меньшее, чем в хлебе, замечается там изобилие в молочных продуктах, мясе и рыбе, благодаря массе пастбищ и множеству прудов… Кроме описанных выше богатств, благодатная почва доставляет жителям пренебрегаемые последними вкусные овощи, множество спаржи столь роскошной, что, на мой взгляд, она не уступит самым высоким веронским сортам… Там же растет лук и другие овощи; я пробовал ранние сорта фруктов, которые показались мне очень сладкими. И однако в стране столь плодородной не видно ни огороженных фруктовых садов, ни огородов с редкими сортами овощей, арбузами, артишоками, сельдереем, за исключением окрестностей Киева; вся забота казаков ограничивается сбором кочанной капусты, которую они или потребляют в свежем виде, или солят впрок иссеченною, как принято в Германии.
Казаки сеют также большое количество огурцов, которые тоже солят и потребляют с хлебом или в качестве приправы к мясу и рыбе. Виноградников нет, но не потому, чтобы почва считалась неблагоприятною, а лишь вследствие отсутствия охоты в насаждении и уходу за ним (как это принято в Австрии и других странах, где зима чрезвычайно сурова), или же по небрежности к агрикультуре».
Какая там агрокультура и прочие трудоемкие процессы возделывания культур! Казаки уделяли внимание лишь засолке огурцов и квашению капусты, то есть производству продуктов, которые по сей день относятся к разряду закуски. Занятие сельским хозяйством у них носило, так сказать, вспомогательный характер, исключительно «под чарку».
Не верите? Увы, это не осталось без внимания венецианца. Вимини пишет: «Они предаются беспрестанному пьянству, проводя в попойках целые дни и ночи, пока не погрузятся в сон под влиянием винных паров. Поэтому они не в состоянии скопить богатства и доставить себе комфорт, ибо все без остатка уходит на пьянство….».
О военных походах и поведении казаков в них я остановлюсь ниже, а пока обратим внимание на те слова венецианца, где он подчеркивает отсутствие каких либо осязаемых целей в жизни.
«Не имеется других ремесел, кроме столярного, седельного, плотницкого и сапожного, хотя большею частью сапоги употребляются с подошвами из лубка и кожи, сшитых дратвою. Одежу изготовляют из конопли и грубой шерсти, которую расчесывают, деревянными гребнями. Купцов нет нигде, кроме Киева, где можно встретить лишь несколько торговцев плохой одежей… Казаки не заботятся о фабричном деле ни по селам, ни в городах…. Равным образом нет ни врачей, ни аптекарей, ни продавцов сладких пирожков и прочих сластей…
На столь обширном протяжении страны не видно каменных домов, исключая Киева: все это плохие хаты и, если не считать нескольких дворянских домов, по справедливости они должны быть названы хижинами. Некоторые из них сплетены из древесных ветвей и помазаны белой глиной, другие сколочены из дерева. В этом казаки, однако, искусны, ибо для соединения и скрепы бревен не употребляют гвоздей. Да и вообще в доме не видно другого железа, кроме дверного запора и дверных же подвесок. Живут тесно, и зимою в одной и той же комнате помещаются люди и скот. Плохая домашняя утварь гармонирует с постройками, потому что, кроме ножа и горшка все в доме деревянное. Белье употребляется только для лечебных надобностей…».
По сравнению с жителями Великого Киевского княжества, чьим высоким бытовым и культурным уровнем восторгались современники, мы видим стойбище варваров. И Грушевский называет их наследниками Древнего Киева! Большей насмешки трудно себе представить.
Чаще ходят в корчму, чем в церковь
Древние викинги (варяги) тоже жили за счет грабительских набегов, но они сумели обратить награбленное на благо себе, стремясь стать культурными и образованными людьми, что в конечном итоге позволило им основать по всему периметру Европы цепь процветающих государств. Киевская Русь — не исключение. Рюрик и его преемники оставили в наследство развитое высококультурное Русское государство, в эпоху Ярослава Мудрого справедливо претендовавшее на роль европейского лидера.
А что могли после себя оставить казаки?
Вимини подчеркивает: «Даже военная добыча …не приносит казакам сколько-нибудь серьезной пользы, так как они не знают ей цены, да и не находят кому продать. Я узнал, что захваченное в последнее время холодное оружие — бесполезное казакам (у них принята только сабля) употреблено для насталиванья топоров, а пистолетные дула пошли на изготовление разных железных частей для возов….».
Вимини беспристрастно корректен — видимо его казаки не обидели, и со многими он находился в приятельских отношениях. А вот другие западные авторы пишут куда жестче.
Вот, к примеру, Вольтер: «Земля запорожцев — самого странного народа на свете. Это шайка русских, поляков и татар, исповедующих нечто вроде христианства и занимающихся разбойничеством; они похожи на флибустьеров. Они выбирают себе начальника, часто свергают и даже убивают его; они не терпят возле себя женщин, но крадут детей верст на сто кругом и воспитывают их в своих обычаях. Летом они всегда в походе, а зимой спят в обширных сараях, в которых помещается четыреста ‑ пятьсот человек. Они ничего не боятся, живут свободными, идут на смерть из-за самой мелкой выгоды…».
Это отрывок из «Истории Карла XII». После путешествия Вимини прошло более 70 лет, а ничего не изменилось! Человеческая жизнь для этого сословия ничего не стоила и ничего не значила. Ни своя, ни чужая. При этом личная выгода, ради которой они готовы были положить и жизнь, в конечном счете, употреблялась на пьянство. Слова Вольтера о том, что «исповедуют нечто вроде христианства» вполне созвучны наблюдению Вимини о том, что «не приходилось замечать у них большого стечения народа при церковных службах, ибо казаки чаще посещают корчму, нежели церковь». При таком уровне религиозности не могло быть и речи о стремлении к образованности, чем в те века была реально озабочена церковь.
«У казаков нет другой письменности, кроме народной русинской, но лишь немногие ею занимаются», — пишет Вимини. Действительно, образованностью это сословие не отличалось, и только по одному этому обстоятельству, оно не могло привнести в общественную жизнь ничего нового и передового. Добавим к этому, что организация государственного устройства у казаков ограничивалась только созывом казацкой рады да выборами предводителя-гетмана, который тут же становился заложником плохо управляемой толпы.
Сенека утверждал, что человек делается богатым не вследствие получения богатств, а по мере уменьшения жадности к ним. Разделяя эту точку зрения, Вимини пытался найти оправдание повседневному поведению казаков: «Вообще, единственно, чем могут похвалиться казаки, это свободой; видимо, они ни во что ставят богатство, ибо довольствуются малым. Казаки не стремятся к другим усладам жизни, кроме бедных хат своих, и если не пьянствуют, то развлекаются лишь танцами, охотой и стрельбой из лука или ружья».
Как развлекались казаки на самом деле, мы увидим ниже, подробно остановившись на «развлечениях» во время военных походов, где их любимым занятием были отнюдь не грабежи, а именно охота — на людей, с бессмысленной и беспощадной стрельбой по всему живому.
Кровавый след «развлечений»
Поведение запорожцев во время военных походов потрясает своей жестокостью. По своей сути, как точно заметил Вольтер, казацкое войско было сборищем людей без каких-либо моральных ограничений.
Долгое время на описание «подвигов» запорожцев на территории Руси было наложено табу. Более того, советская власть постаралась изъять из открытых источников и спрятать за семью замками все упоминания о действиях отрядов запорожцев в Смутное время, приписывая неисчислимые зверства (включая убийство Ивана Сусанина) польско-литовским интервентам. Стыдливо умалчивался тот факт, что, за исключением польских начальников, весь личный состав этих подразделений, оставивших кровавый след на нашей земле, почти поголовно состоял из запорожцев. Так у нас якобы оберегали «дружбу народов и национальные ценности», хотя весь многонациональный сброд, творивший беспредел на нашей земле, имел к малороссийскому народу весьма условное отношение.
В Смутное время запорожские казаки порезвились на славу. Если Пушкин писал о русском бунте, бессмысленном и беспощадном, то мы можем говорить о казацких грабежах ради грабежа, столь же бессмысленных и еще более беспощадных. Их «подвиги» стоит описать, и ввиду многолетней запретности этой темы, и, особенно, ввиду того, какую чудовищную и безоглядную ложь несут неокрепшим умам наши отечественные учебники истории.
Для многих этот материал может оказаться сенсационным, как и информация о том, кого на самом деле завел в непроходимую глушь Иван Сусанин, о чем будет сказано ниже.
Кому только не служили запорожцы в Смутное время: Лжедмитриям I и II, Сапеге и Лисовскому, Сигизмунду III, королевичу Владиславу вместе с Сагайдачным.
И везде итог был один и тот же — грабежи и убийства. Причем, делалось это с какой-то дикой тупостью, озадачивавшей видавших виды современников.
Так, в 1608 году был разорен и вырезан Ростов Великий. В 1608—1610 годах армия Яна Сапеги, состоявшая, в основном, из запорожцев, осадила православную святыню — Троице-Сергиев монастырь. Правительство Василия Шуйского попыталось разблокировать крепость, для чего начало стягивать в Ростов верных себе людей во главе с князем Сеитовым. Узнав об этом, Сапега решил нанести опережающий удар, отправив на Ростов отряд наемников во главе с Петром Головичем. Основу отряда из 800 человек составляли 600 запорожских казаков. Об этом свидетельствуют записи секретарей Сапеги — Юшизыского и Рожнятовского. Происшедшие затем события бесстрастно запечатлены в «Новом летописце», с которым каждый при желании может ознакомиться в любой областной научной библиотеке.
Сеитов решил дать бой в поле, к чему его побудил ростовский митрополит Филарет Романов (тот самый — отец будущего царя). Отряд Сеитова был разбит, бежал, и по его следу запорожцы ворвались в город. Началась резня и грабежи. «Литва же пришла в город, и начали людей убивать тех, которые не успели уйти в церковь или из города в Ярославль бежать», — пишет «Новый летописец».
Под «Литвой» в то время имели в виду запорожских казаков. Последние защитники города и жители вместе с Филаретом укрылись в главном соборе, несколько часов отбивались, но затем сдались и были поголовно перебиты, кроме Филарета и Сеитова, которых отправили в Тушино к Лжедмитрию. Там Филарета обласкали, назначили патриархом, а Сеитова казнили.
В Ростове якобы «православные» запорожцы взяли богатую добычу: разграбили древнейший и богатейший кафедральный собор города. «Раку же чудотворца Леонтия золотую сняли и рассекли, поделив по жребиям, казну ж церковную всю, и митрополичью, и городскую, всю пограбили и церкви Божий разорили». Добавлю, что не только золотую раку рассекли, они еще и древние иконы порубили и вообще все, что можно.
Развлечения, наверное, ради? Ничего удивительного, если воспитание проходило в корчме, а не в церкви. На Ростове, понятное дело, не остановились. Настал черед Суздаля. Ну, а дальше опять из «Нового Летописца»: «Полковник же Лисовский с литовскими людьми пошли из Суздаля к граду Шуе, и Шую взяли приступом, и многих людей перебили. И от Шуи пришли под Кинешму, и град Кинешму взяли приступом же, воеводу Федора Бобарыкина и ратных людей многих побили, и повоевали многие города и уезды, и пришли опять в Суздаль».
Опустошили: Путивль, Чернигов, Почеп…
Не унять было запорожских казачков Лжедмитрию II, денег у него не было, а расписки самозванца никто всерьез не воспринимал. Только грабежами и убийствами можно было казакам заработать, при этом делиться с «соратниками» по оружию они не хотели, отчего последним приходилось и силу применять. Вот, например, что пишет Юшизыцкий Сапеге после взятия Ростова: «А что касается добычи, что стала нашей, то мы, что поважней, посылаем пану. Соблаговоли принять с благосклонностью своей господской от нас, слуг своих, в качестве благодарности: серебро, как наш солдатский подарок, это серебро мы отняли у запорожских казаков силой». Посеченную золотую раку местного святого поляки отобрать, видимо, побоялись. Бога боялись…
Апологеты казачества наверняка возразят — а что делать было бедным воякам, коли Самозванец денег не платил? Самозванец, действительно, не платил, а вот Сигизмунд III платил, но результат был тот же.
Познакомимся с выдержкой из письма князя Р. Рожинского королю Сигизмунду III
от 17 февраля 1610 года: «Бояре также весьма обижаются действиями запорожцев, которые в Зубцовском уезде грабят и убивают братии их и жен отбирают, хотя Зубцовские уездные люди более всех прочих преданы Вам».
Чтобы усилить впечатление, приведу выдержки из «Московской хроники» немца Конрада Буссова, одного из многих авантюристов, наводнивших Московское царство в конце XVI — начале XVII века. Он оставил очень ценные свидетельства, прежде всего, о восстании против Лжедмитрия I в 1606 году и восстании 19 марта 1611 года в Москве против польских оккупантов. Но нам интересны его описания «подвигов» запорожских казаков.
«Войско короля захватывает Козельск и сжигает его дотла. Из королевского лагеря пришли 4000 «вольных людей», служивших под Смоленском королю польскому с намерением порыскать по местности и пограбить. В первый день сентября они быстро и внезапно, совершенно неожиданно появились под Козельском, в котором в то время совсем не было войска. Когда они это заметили, они так лихо налетели, что за два часа захватили и город, и крепость, убив при этом 7000 человек и старых, и молодых, обратив в пепел город и кремль. Князья и бояре вместе с воеводою и немцами (теми, которые пренебрегли достойным доверия искренним предостережением своего пастыря и остались там, в Козельске) были уведены в плен вместе с женами и детьми, многие из них были очень тяжело ранены, и им пришлось бросить все свое добро на произвол судьбы.
Что случилось с женщинами и девушками, когда они попали в панибратовы руки, увы, легко себе представить».
«Вольные люди» и «панибраты» — запорожские казаки, о чем свидетельствует «Дневник осады Смоленска» от 26 сентября 1610 года: «Запорожские казаки, вышедшие было на поиски из королевского войска, разграбили Козельск и Мещерск, которыми овладели изгоном, и, изрубив всех жителей, никому не давая пощады, возвратились в королевский лагерь с полоном и большою добычею».
А вот исключительно важное свидетельство белорусского шляхтича Самуила Маскевича: «В то же время пан Гонсевский, начальствуя отдельным отрядом до 500 всадников, кроме казаков Запорожских, стоял под Белою, в 18 милях от Смоленска, и осаждал крепостцу. Великое множество запорожцев находилось и в других местах Московского государства: считали их более 40000; с каждым днем число их умножалось, и едва ли не весь кош их выступил из Запорожья. Они оказали королю большие услуги своими набегами на русские крепости, которых множество опустошили в короткое время, как то: Путивль, Чернигов, Почеп, Брянск, Козельск, Масальск, Мещерск, Вязьму, Дорогобуж, и многие другие».
Большой боевой (и не только боевой) опыт приобрели запорожцы в Смутное время. Но это, видимо, впрок не пошло, все было бездарно и быстро пропито. Поэтому, когда Лисовский в 1615 году набирал контингент для набега на Верховские города, недостатка в кадрах у него не было, ну, а к Сагайдачному в 1618 году для набега на Москву пойти, как говорится, сам бог велел, если в сердце у этих людей когда-нибудь он присутствовал.
На этом походе стоит остановиться особо, так как для казаков он не остался совершенно безнаказанным: в отличие от времен Смуты, они получили серьезный отпор. И их дальнейшее поведение требует детального разбора.
Ну, и наконец, обещанная сенсация. Так кого завел в непроходимую глушь Иван Сусанин? Во главе отряда, посланного выкрасть Михаила Романова, стояла польская шляхта. А вот личный состав в подавляющем большинстве состоял из запорожцев!
Казаки чинили грабеж и зверства на нашей земле не только ради добычи. Им пообещали нечто большее. Взять на службу и записать в реестр, а также снять баницию, то есть, объявление их вне закона, которое действовало после восстания Наливайко. Под эти обещания коронный гетман Жолкевский и набирал казацкий контингент в помощь обоим Лжедмитриям, Сигизмунду III и самому себе. Был составлен реестр в 4000 человек, куда записали всю казацкую верхушку, лояльную к Польше. Ей же пообещали по окончании разгрома Московского царства возведение в шляхетское достоинство. Но, как я уже упоминал, геройствовать в Московское царство отправилось отнюдь не 4000 человек, а около 60000, то есть все запорожское войско. Включение в реестр было заветной мечтой!
Обещать — не значит жениться. Всегда относившиеся к казакам как к холопам, поляки о них просто «забыли» по окончании авантюры — не то, что не расширив реестр, даже сократив его. По соглашению в Ольшанах, число реестровых казаков ограничивалось одной тысячей, а пребывать они могли только в Запорожье, в распоряжении польского правительства. Все остальные казаки должны были превратиться в крепостных крестьян. Подписал это соглашение со стороны Запорожского казачества гетман Сагайдачный!
(Окончание следует)
Алексей Бокарчук
