В конце XIX века в Керченской мужской гимназии одновременно учились три будущих члена исполнительного комитета партии «Народная воля». По-разному сложились их судьбы. В честь Андрея Желябова названы улицы и поселки, регулярно переиздаются сочинения Льва Тихомирова, и лишь имя Михаила Тригони незаслуженно забыто.
В романе Марка Алданова «Истоки» есть такой фрагмент: «Я еще зайду к Наместнику. Что-то он, наш Милорд? Он у меня тоже в лавке землю копал», — шепотом говорил Желябов. Наместником назывался народоволец Тригони, который теперь — по беспечности под своим именем — поселился на Невском в меблированных номерах Миссюро. Прозвище ему дали потому, что имя-отчество у него было, как у великого князя Михаила Николаевича, занимавшего должность кавказского наместника. Иначе Тригони еще назывался Милордом за барский вид и барские замашки».
Дело происходило 27 февраля 1881 года. Вечером, когда Желябов зашел к Тригони, он был арестован. Наутро министр внутренних дел Лорис-Меликов радостно доложил Александру II, что «главный террорист России наконец пойман». Выходит, это Михаил Тригони с его беспечностью и барскими замашками поставил под удар Желябова и все руководство партии «Народная воля», едва не сорвав покушение на императора? Алданов, конечно, не был историком, но не сам же он это придумал, а откуда-то почерпнул сведения. Как же все было в действительности?
Революционеры из Керченской гимназии
Михаил Николаевич Тригони родился в 1850 году в Севастополе. Его отец служил в гвардии, вышел в отставку в чине генерал-майора и владел обширным имением. Вероятнее всего, Михаил пошел бы по стопам отца и, если учесть его личные качества, стал бы известным военачальником, но случилось так, что его отец умер, когда Михаилу было всего 9 лет. Поэтому воспитанием юного Михаила Тригони занималась его мать, дочь адмирала и сестра писателя Константина Станюковича. Эта женщина придерживалась передовых взглядов, крайне неприязненно относилась к самодержавию, ее альбом предваряли портреты Герцена и Гарибальди. Ей удалось привить эти взгляды Михаилу, который уже во время учебы в Симферопольской гимназии был замечен в вольнодумстве. Мать перевела Михаила в Керченскую гимназию, где он, по свидетельству Веры Фигнер, встретился и подружился с Андреем Желябовым. Считается, что именно Желябов настроил Михаила Тригони на революционный лад, но, возможно, все было как раз наоборот.
После окончания гимназии Желябов и Тригони отправились в Одессу, где поступили на юридический факультет Новороссийского университета. Оба активно участвовали в студенческих волнениях, но Желябова в связи с этим исключили из университета, а Тригони из уважения к его семье лишь предупредили о возможном исключении. Он решил было из солидарности покинуть университет, но внял просьбе матери получить образование.
Окончив университет, Михаил Тригони в качестве адвоката успешно участвовал в гражданских и уголовных делах, через несколько лет получил звание присяжного поверенного, одним словом, его карьера складывалась как нельзя лучше. Однако в 1879 году он примкнул к только что созданной партии «Народная воля», одним из руководителей которой стал Желябов.
В Одессе Тригони возглавил местное отделение партии. «Организационная работа, — отмечала Вера Фигнер, — стояла на хорошем пути, и Михаил Николаевич пользовался в Одессе большим авторитетом, служа объединяющим центром, к которому тяготели все революционные силы округа».
В начале января 1881 года Михаил Тригони приехал в Петербург для участия в дебатах по обсуждению стратегии и тактики партии. Михаил рассчитывал пробыть в столице лишь несколько дней, но получилось так, что он был вынужден задержаться. Дело объяснялось тем, что в ноябре 1880 года был арестован лидер партии «Народная воля» Александр Михайлов. Нужно было встретиться с петербургскими адвокатами и выстроить защиту народовольца, которому грозила смертная казнь. Кроме того, Желябов рассчитывал, что Тригони с его организаторскими способностями заменит Михайлова. Именно поэтому Желябов предложил избрать Тригони в состав исполнительного комитета партии.
«Вручено Тихомирову 300 франков»
Как и полагалось присяжному поверенному, Тригони снял приличный номер в гостинице (меблированных номерах) на Невском проспекте. Ему нечего было опасаться, ни о каком полицейском надзоре, а тем более о слежке за присяжным поверенным не могло быть и речи. Тем не менее 27 февраля Михаил Тригони и зашедший к нему в гостиницу Андрей Желябов были арестованы. Лорис-Меликов докладывал императору: «Как Тригони, так и Желябов категорически отказались от дачи показаний». Сохранился также рапорт начальника жандармского управления Комарова: «Арестованный 27 февраля Михаил Николаевич Тригони был секретно показан Окладскому, который в нем признал лицо, носившее в революционной среде название Милорда».
Так что же, выходит, всему виной не беспечность Тригони, а предательство Ивана Окладского, которого писатель Лев Шейнин назвал «злым гением «Народной воли»?
Нет, к тому времени Окладский уже полгода сидел в Трубецком бастионе Петропавловской крепости, а потому не мог знать, что в сырной лавке на Малой Садовой делается подкоп для покушения на Александра II. К тому же работавший в департаменте полиции Николай Клеточников в январе 1881 года аккуратно переписал показания Окладского и передал их народовольцам. Видимо, был еще один вольный или невольный предатель, причем в руководстве партии. Подозрения пали на Тригони. Версию о том, что Михаил Тригони был под надзором, но отличался беспечностью и барскими замашками, Марк Алданов позаимствовал у члена исполкома «Народной воли» Льва Тихомирова. Как было ему не поверить, ведь он знал Тригони и Желябова еще по Керченской гимназии.
Но Алданову следовало бы в деталях узнать, что за человек был Тихомиров. «Еще в мартовские дни в Петербурге он изумлял нас, — вспоминала Вера Фигнер. — Так, после успешного покушения на Александра II он явился к нам с траурной повязкой на рукаве, какую носили военные и чиновники по случаю смерти императора. В другой раз он сообщил, что ходил в церковь и принес присягу Александру III. Мы не знали, чем объяснить эту комедию, но, по словам Тихомирова, это было необходимо, чтобы легализировать его в глазах дворника, который так любознателен, что забирается в квартиру, когда хозяев нет дома».
В то время как все руководство партии «Народная воля» оказалось за решеткой, Тихомирову при очень подозрительных обстоятельствах удалось выехать за границу, где он, вспомнив, что чин его отца дает ему право на дворянское звание, заказал себе визитные карточки на имя Leon de Tikhomiroff. В 1888 году Тихомиров опубликовал брошюру «Почему я перестал быть революционером», в которой написал, что «верой и правдой, по совести и убеждению прослужил «Народной воле» почти до конца 1880 года». Уже после революции было найдено письмо заведующего заграничной агентурой Рачковского директору департамента полиции: «На брошюру Тихомирова доставлено было моим сотрудником Л. и вручено Тихомирову 300 франков».
Иными словами, есть все основания считать, что с конца 1880 года Тихомиров «верой и правдой, по совести и убеждению» сотрудничал с департаментом полиции. Вот кто действительно был злым гением «Народной воли». Кстати, после ареста Михайлова именно Тихомиров был на связи с неприметным сотрудником департамента полиции Н. Клеточниковым, после чего тот был также арестован.
Возвращение в Балаклаву
В феврале 1882 года состоялся процесс 20 видных деятелей парни «Народная воля». На суде Михаил Тригони признал как свою принадлежность к партии и солидарность с ее программой, так и революционную деятельность среди рабочих. У него была возможность добиться смягчения приговора. Тригони рассказывал, как его привезли к начальнику штаба корпуса жандармов генералу Никифораки, который спросил: «Знал я вашего отца, знаю, что семья ваша с общественным положением и материальным достатком. Знаю, что вы с университетским дипломом. Что побудило вас стать в ряды революции?» Тригони ответил: «Мои убеждения. Есть нечто большее, чем дипломы, общественное положение и материальный достаток. Это — долг по отношению к порабощенному народу».
Тригони был приговорен к 20 годам каторжных работ, но вместо этого с десятью другими народовольцами, включая Михайлова и Клеточникова, был заточен в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Народовольцев поместили в подземелье с одной целью — чтобы они сгнили заживо. Камеры были холодными и очень сырыми. Плесень покрывала тюремные стены так, что они казались окрашенными черной краской. Соль в солонке превращалась в соляной раствор. Гнили даже матрацы, набитые волосом. Питание было очень скудным. Тригони вспоминал: «Наш обед состоял из оловянной миски мутной жидкости с микроскопическими кусочками жил и обрезков зеленой капусты и маленькой тарелочки гречневой кашицы, приготовленной в виде жидкого клейстера, на котором плавало несколько капель сала с запахом сальной свечи. На ужин давали те же щи, но уже без жил. Некоторые питались почти только ржаным хлебом и квасом, так как есть пищу не было физической возможности».
За два года заключения в Алексеевском равелине из 11 народовольцев умерли шестеро. Остальные осенью 1884 года были переведены в Шлиссельбург, из которого вышли живыми только трое — Морозов, Тригони и Фроленко. В феврале 1902 года Михаила Тригони как особо опасного государственного преступника отправили в ссылку на остров Сахалин. В июле 1905 года японские войска захватили административный центр Сахалина — пост Александровский, и Тригони был освобожден.
Американский публицист и знаток России Дж. Кеннан вспоминал: «Когда японцы в начале этого месяца взяли Сахалин, они нашли среди каторжан несколько человек из интеллигенции, осужденных по политическим преступлениям. Между ними был один, биография которого мне была хорошо известна и чью фотографию я берег более 20 лет, — это был Тригони, русский революционер, в 1881 году приговоренный к 20 годам одиночного заключения в Шлиссельбургской крепости. Этот долгий период он выдержал со стойкостью, не изменив своим убеждениям. Немногие из впечатлений, вынесенных мною с Дальнего Востока, были для меня столь
интересны, как свидание в Иокогаме с этим интеллигентом, образованным и энергичным человеком».
В 1906 году Михаил Николаевич вернулся в Крым. Вначале поселился вблизи железнодорожной станции Бельбек (ныне Верхнесадовое), а через два года приобрел небольшой дом в Балаклаве. Во время первого приезда в Балаклаву с ним случился казус. Какой-то шпик показал ему дом земского врача В. Цыплакова. Старый конспиратор Тригони был очень этим озадачен, но скоро выяснилось, что он ошибся — его встретил знаменитый балаклавский фельдшер Е. Аспиз. Он рассказывал: «В тот день я случайно был на площади, когда подъехал дилижанс из Севастополя. Выходила публика мне знакомая, и вдруг вышел незнакомый высокий старик. Достаточно было на него взглянуть, чтобы понять, что это, должно быть, знаменитый шлиссельбуржец, о котором говорил Цыплаков, что-то особенное было в его виде. В Тригони чувствовался необычно глубокий, героический человек прошлого века».
То, что Михаил Николаевич не походил на других, замечали все, кто его знал. «Поражала прежде всего его необычайная простота и прямота в отношениях с людьми, — вспоминал врач С. Никонов. — Вообще, это был на редкость добрый, мягкий и приятный человек. Первое время по приезде в Крым его настроение было несколько угнетенным, подавленным. Видно было, что тяжелые шлиссельбургские переживания еще владеют им. Но довольно скоро он стал понемногу оттаивать, вполне восстановил душевное равновесие, был очень общителен со своими друзьями, часто шутил и весело смеялся, много читал и любил поговорить на современные политические темы».
В конце июня 1917 года у Тригони произошло кровоизлияние в мозг. Рассказывают, что во время болезни моряки, служившие в Балаклаве, организовали в его доме круглосуточное дежурство.
5 июля великого революционера не стало. В 1922 году оставшиеся в живых народовольцы — Николай Морозов, Михаил Фроленко и Вера Фигнер — установили на могиле Тригони надгробный памятник. Во время войны он был разрушен. До его восстановления дело так и не дошло. А в 1983 году был разрушен дом, в котором жил Михаил Николаевич. К счастью, в том же году энтузиаст истории Балаклавы Ф. Канева разыскала могилу Тригони, а молодые рабочие Балаклавского рудоуправления восстановили надгробие, использовав сохранившуюся бетонную плиту. В нее вмонтирована мраморная доска с эпитафией: «Михаил Николаевич Тригони, член исполнительного комитета партии «Народная воля» и словами из гимна народовольцев:
Час обновления настанет,
Воли добьется народ.
Добрым нас словом помянет,
К нам на могилу придет.
