«Летчиков, попавших в плен к моджахедам, и истязали, и головы им отрезали, и убивали — все, что угодно”

images (1)19 лет назад внутриполитический конфликт в Российской Федерации, закончившийся штурмом и танковым обстрелом Белого дома, привел к радикальной смене системы политической власти – была установлена президентско-парламентская республика

На этих кадрах, снятых операторами CNN 4 октября 1993 года в Москве, ни колючей проволоки, ни трех рядов оцепления не видно — только громада Белого дома, по которой танки лупят прямой наводкой: выстрел — и по фасаду ползут хвосты черной копоти, а из оконных глазниц вырываются языки пламени. Что интересно, в здание снаряды влетали (по чистой случайности?) в районе седьмого этажа — как раз там, где находился кабинет вице-президента Российской Федерации Александра Руцкого, которого на тот момент отрешивший Ельцина от власти съезд народных депутатов назначил исполнять обязанности президента.

Дмитрий ГОРДОН
«Бульвар Гордона»
Александр Владимирович не должен был при расстреле Белого дома выжить и шансов дойти потом до автобуса, который увозил «мятежников» в Лефортовский изолятор, практически не имел — бывший начальник Службы безопасности президента Коржаков недавно признался, что держал в кармане пистолет на боевом взводе: патрон в патроннике, предохранитель снят — оставалось только взвести курок. Его задачей было устранить двух человек: моего собеседника и Хасбулатова, — но помешала толпа, которая сбежалась на арестованных поглазеть.

Боевого летчика Александра Руцкого судьба хранила на протяжении всей его бурной и опасной жизни, правда, из прежних переделок он выходил победителем: будучи сбитым в Афганистане, не только не остался, как пророчили врачи, прикованным к инвалидной коляске, но и вернулся в строй заместителем командующего ВВС армии, после пакистанского плена получил звание Героя Советского Союза, прилетев из Фороса с Горбачевым, через два дня стал генерал-майором, а тут мало того, что проиграл, — вдобавок ему навесили ярлык изменника: Ельцин, мол, взял его к себе вице-президентом, в большую политику ввел, а чем он отблагодарил?!

Известно: предают только свои, но в ельцинской команде младореформаторов Александр Владимирович был чужим — эдакий железный болт в интеллигентской мякине, да и могло ли быть иначе, если до этого жизнь героя-афганца сводилась к полетам, газете «Красная звезда» и политзанятиям? Вести высокоинтеллектуальные споры он не умел и приказы предпочитал отдавать по-военному, а недостаток экономических знаний компенсировал избытком энергии. Не удивительно, что правительственные острословы прозвали его «Сашей-истребителем», а затаивший обиду Бурбулис (на место вице-президента России он метил сам) окрестил Руцкого «усатым голенищем», хотя пробелы в образовании тот изо всех сил пытался восполнить — при нем все секретари по два часа в день учили английский, а сам Александр Владимирович успокоился, только защитив в 2000 году докторскую диссертацию.

С налета навести в сельском хозяйстве, которое с кривой ухмылкой поручил его заботам Ельцин, порядок у вице-президента не очень-то получалось, и он занялся внешним видом самого Бориса Николаевича. В своих мемуарах тот вспоминал, как, войдя к нему в кабинет, Руцкой сделал вдруг страшные глаза: «Где вы взяли эти ботинки? — вам нельзя такие носить, вы же президент! Так, будем выбирать…» — и на следующий день предложил шесть пар итальянской обуви. Потом ситуация повторялась с костюмом: «Вам этот цвет не идет!»…

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

Сам Александр Владимирович всегда был одет щегольски и выглядел, по меньшей мере, как заслуженный артист (по большей — как народный). В душе художник, он, по его словам, любит, чтобы окружало его все красивое: одежда, жена, машина… Когда, став курским губернатором, Руцкой праздновал 50-летие, над элитным санаторием, где происходило торжество, кружил вертолет, осыпавший гостей дождем из роз, когда он купил для своей области комбайны «Дон», новая техника проехала пол-России, и все это время на головной машине колонны красовались губернаторские усы и улыбка, ну и, наконец, на память о его правлении курянам остались не только набранные миллиардные кредиты, но и роскошная Триумфальная арка с шестью бронзовыми скульптурами, которой горожане сегодня гордятся.

Что ни говорите, а Александр Владимирович честно пытался сделать жизнь простых россиян лучше, и, судя по тому, как раз за разом власти снимают экс-губернатора с очередных выборов под не слишком убедительными предлогами, люди это оценили. Они готовы проголосовать за Руцкого, наплевав на многочисленные обвинения в семейственности и финансовых злоупотреблениях, на которые не скупятся его оппоненты, и, думаю, простили ему многое не только потому, что Александр Владимирович в их представлении герой, красавец-мужчина и орел — интуитивно, в душе они понимают: этот, может, и небезупречный, но, безусловно, смелый и болеющий за страну человек был одним из тех, кто пытался отстоять российские демократию и парламентаризм, во всяком случае, в послушно-угодливую союзницу Кремля и олигархов Госдуму превратили без его участия…

Кстати, вот уже почти 20 лет среди московских острословов в ходу саркастичный вопрос: «Защищали ли вы Белый дом? — если да, то в каком году?». Руцкой выходил на эти баррикады дважды…
«А КТО ЖЕ Я, ЕСЛИ МАМА У МЕНЯ УКРАИНКА, А ОТЕЦ РУССКИЙ?»

— Наверное, Александр Владимирович, мало кто из читателей знает, что родились вы в семье военных в Хмельницком и до 19 лет жили во Львове, то есть довольно большой отрезок пути пройден вами в Украине, причем в Западной. Что-то на мовi, какие-то, может, народные обычаи украинские помните?

Александр Руцкой на Первом съезде народных депутатов Российской Федерации, 1990 год. «Придя в российский парламент рядовым депутатом, я быстро поднимался там по ступеням»

Фото «ИТАР-ТАСС»

— Говорить по-украински самому мне сложно, но абсолютно все сказанное на этом языке я понимаю, ведь в сознание он вошел фактически с молоком матери, поэтому, когда национальные темы затрагиваются, всегда вопрос задаю: «А кто же я, если мама у меня украинка, а отец русский?», да и какая разница, по большому счету, кто какой национальности? Конечно, о годах детс­т­ва, юности только доб­рые остались вос­по­минания…

— Сегодня на­грады сыплются на многих, как золотой дождь, — и в Украине, и в России никого ими не удивишь, а в советское вре­мя звание Героя Советского Союза давали лишь самым заслуженным, и вы — в их числе. Несколько лет вы служили в Афганистане в должности командира отдельного авиационного штурмового полка 40-й армии под командованием генерала Громова, на штурмовике Су-25 совершили 428 боевых вылетов… В 86-м году были сбиты и выжили чудом, в 88-м снова вас сбили, пять дней вы отстреливались, 28 километров прошли, после чего были ранены и попали к афганским моджахедам в плен…

— Все так, только в первый раз я был командиром отдельного штурмового полка, а во второй — заместителем командующего ВВС 40-й армии и служил под командованием сначала Дубынина, а потом уже Громова. Будучи и командиром штурмового полка, и заместителем командующего, я продолжал полеты, потому что количество летчиков такого уровня подготовки, чтобы летать в горах ночью, а тем более штурмовать объекты противника — это не бахвальство! — было весьма ограничено. Старясь не допустить боевых потерь (кстати, мой авиаполк единственный, не потерявший ни одного летчика!), приходилось летать самому, подставлять себя — поэтому и сбивали.

Из книги Александра Руцкого «О нас и о себе».

«На третьем заходе по моему самолету прошла сначала очередь из ЗГУ, а затем раздался мощный взрыв со стороны левого двигателя, и хотя правый двигатель продолжал работать, самолет вспыхнул, как факел. Левым разворотом я начал выходить из ущелья: чтобы перевалить через хребет, мощности одного двигателя не хватало и, казалось, столкновения со скалой не избежать. Перевалить через хребет удалось чудом. Что происходило в воздухе, я не слышал, так как вырубилось абсолютно все, в том числе и радио — работал только правый двигатель.

Через перископ заднего вида было видно, как пучится от огня обшивка самолета, а посмотрев вперед, заметил: впереди чуть правее по мне бьет ЗГУ — барабанная дробь по бронированной кабине и задравшаяся обшивка носовой части говорила о том, что в самолет всадили еще одну очередь, после чего стал работать с перебоями и скрежетом правый двигатель. Самолет начало трясти, он практически потерял управление, но я продолжал набирать высоту, а перевалив последний склон базы с укрепрайонами, вздохнул с облегчением, моля Бога о том, чтобы дал возможность дотянуть до своих.

Несколько лет Руцкой был командующим отдельного авиационного штурмового полка 40-й армии в Афганистане, совершил 428 боевых вылетов

Высота 500 метров — остановился и правый двигатель, а огонь пожара достиг уже второго топливного бака. Проскочила мысль прыгать, но до своих войск было еще далеко, поэтому принял решение тянуть до последнего: подо мною уже каменистые поля. В принципе, можно было сесть «на вынужденную» — за речушкой начиналась «зеленка». Решил тянуть к зеленым полям — за ними афганский мотострелковый корпус. Высота 200 метров — самолет начинает кренить влево, высота 100 метров — обрыв управления, самолет полностью неуправляем, началось интенсивное вращение влево, стремительно падает высота. Перекрестившись, нажал скобу катапульты и резко ее дернул: автоматически сработала система вытяжки и раскрытия парашюта. Земля была на­столько близко, что в сознании промелькнуло — парашют не успеет раскрыться, и в этот момент сильный хлопок наполнившегося парашюта почти совпал с приземлением в канаву рисовых полей, заполненную илом, — это и смягчило удар. Впереди, в 150-200 метрах, мощный взрыв и взметнувшийся в небо столб черного дыма отметили место столкновения моего самолета с землей.

Выползая из канавы, я почувствовал сильную жгучую боль в пояснице. Ноги ничего не чувствовали и не подчинялись — казалось, их просто нет, во рту было настолько сухо, что я не слышал собственного голоса.

Подтащив к себе фал с НАЗом (неприкосновенным аварийным запасом) и привязанный к нему автомат, передернул затвор и приготовился к бою. Слева, где упал мой самолет, вдалеке увидел бегущих и стреляющих в моем направлении людей. Пули щелкали, высекая искры, в двух-трех метрах от меня: о чем мог думать я в тот момент, как не о том, что это конец, все — приехали? Повернувшись на бок, достал свой любимый пистолет «Стечкина», тоже передернул затвор. Бегущие приближались, стреляя, им оставалось до меня 300-400 метров: я дал по ним три короткие очереди, после чего один, взмахнув руками, упал, а остальные залегли.

Со второй супругой Людмилой Александровной Новиковой – модельером, президентом фирмы «Вали-мода» Валентина Юдашкина. От этого брака у Руцкого двое сыновей и дочь. Начало 90-х

Затишье продолжалось недолго, раздались выстрелы крупнокалиберного пулемета КПВТ. Приподняв голову, я увидел: наперерез моджахедам несется афганский БТР, непрерывно поливая огнем пулемета противников. БТР остановился, между ним и залегшими завязался бой. От БТРа ко мне бежали двое — капитан афганской армии и солдат: прикрыв меня собой, эти два парня стали вести огонь в том же направлении. Схватка продолжалась недолго, с появлением в небе вертолетов ПСС (поисково-спасательной службы) залегшие «духи», как по команде, вскочили и стали убегать — БТР их добил.

Группа вертолетов, которой командовал капитан Андрианов, села рядом: из одного выскочили врач и офицеры с носилками, погрузили меня и тут же взлетели, взяв курс на Газни, а затем на Кабул. Мучаясь от невыносимой боли, я, к сожалению, не успел узнать фамилий и имен афганского офицера и солдата, спасших мне жизнь…».
«СБИЛ МЕНЯ КОМАНДУЮЩИЙ ВВС ПВО ПАКИСТАНА. ЛИЧНО»

— В армию я ушел в 86-м году и помню, как мальчишки тогда рассуждали: «Хорошо бы, конечно, в Афганистан не загреметь, а уж если туда пошлют, главное — не угодить в плен». Все знали: афганцы делают с нашими пленными что угодно — отрезают им уши, руки, ноги и половые органы, выкалывают глаза, мучают, пытают, закапывают жи­вьем. Я даже не представляю себе ваше состояние, когда второй раз вы были сбиты и поняли, что очутились в плену, — как это произошло?

— Во-первых, это была территория не Афганистана, а уже Пакистана, потому что базы, по которым приходилось наносить удары ночью, индивидуально, располагались в приграничной полосе. Сбили меня, собственно говоря, из-за предательства, потому что командир группы прикрытия истребителей просто навел на меня самолеты ПВО Пакистана.

— Специально?

— Конечно! Сам-то он сел в Пешаваре, но закончил этот «товарищ» плохо, потому что никакое зло безнаказанным не остается.

— Извините, а на предате­льство толк­нуло его что — корысть или убеж­дения?

Вице-президент России Александр Руцкой с одним из лидеров непримиримой оппозиции Афганистана Бурхануддином Раббани (в центре), ноябрь 1991 года

Фото «РИА Новости»

— Ну почему человек в звании подполковника предает? Этот — скорее всего, из-за денег. Он двух истребителей пакистанской противовоздушной обороны тогда навел, причем сбил меня командующий ВВС ПВО Пакистана…

— Лично?

— Да, а познакомился я с ним, уже будучи вице-президентом России. Мой Су-25 две ракеты «Спэр­роу» «поймал», а они осколочно-фугасные, с боевой частью по 40 килограммов взрывчатки — представляете, что это такое? Вторая ракета вошла в самолет, когда я уже катапультировался, то есть видел, что с ним произошло, — только брызги в разные стороны полетели…

— Катапультироваться вы, значит, успели?

— Да, потому что самолет практически уже не слушался, а станция оповещения, которая об атаке противника предупреждает, еще работала. Смотрю — вторая ракета в меня пущена, значит, выходить надо, потому что до аэродрома уже не дойдешь однозначно. Замечу: из летчиков, попадавших в плен к моджахедам (имею в виду экипажи штурмовых истребителей, бомбардировочной авиации и вертолетчиков), по сути, не вернулся никто.

— Что с ними делали там, вы знали?

— Ну что? — и истязали, и головы отрезали, и убивали: все, что угодно. То же самое должно было произойти и со мной, потому что меня на дыбу подвесили (это перекладина, через которую переброшена веревка: одним ее концом тебе связывают заломленные назад руки, а другим — ноги). На восходе должны были, видимо, кончить, но помешала пакистанская группа захвата: прилетели на вертолете и от моджахедов меня забрали. Они тогда вычисляли: кто же им ночами удары наносил постоянно, ну а дальше, когда я уже в пакистанском оказался плену и в их тюрьме находился, вопрос задавали один: вы заместитель командующего армии — дайте нам информацию о порядке вывода войск из Афганистана.

С Борисом Ельциным среди рабочих агропромышленного комплекса «Интерферма», 1992 год. «Может, я наивен, но все наши беды оттого, что у граждан не спрашивают, чего же они хотят»

Фото «РИА Новости»

Это 88-й был год, и что мне только не предлагали: и паспорт кана­дский, и деньги, и все прочее. Слава Богу, наши разведка и контрразведка нашли меня и обменяли.

— Вы помните, о чем думали, когда на дыбе висели?

— Какие там могут быть мысли, если контузия? Меня, собственно, из-за нее в плен и взяли — осколок от гранатомета плашмя по затылку ударил. Очнулся я, когда, связанного за руки, за ноги, на палке несли, а что в этом положении сделаешь?

— Сколько часов вы так провисели?

— Вздернули меня где-то в полдень, а сняли утром на восходе солнца.

— Кормили?

— Ну кто же на дыбе кормить станет?

— И в туалет не водили?

— Какое там? — хотя в туалет-то, собственно говоря, незачем было, потому что пять дней я без еды бегал. Изъеден был весь москитами, комарами, а тут еще и подвесили — вся эта гадость одновременно тебя жрет, убить ее невозможно, и подсознательно понимаешь: все, это конец!

— С жизнью в тот момент вы уже попрощались?

— Однозначно. Пока в пакистанской тюрьме находился, родные и близкие не знали, что я жив, — вообще, в газетах пошла информация, что пропал без вести.

С Дмитрием Гордоном. «С наградами Советского Союза у меня все в порядке, но ни одной российской нет — даже жетона какого-нибудь не перепало…»

Фото Феликса РОЗЕНШТЕЙНА

— Мне приходилось читать, что по договоренности с советскими спецслужбами ЦРУ выкупило вас у душманов за две «тойоты», — это правда?

— Да нет, глупости! Кто только чего не выдумывает — Жириновский вот заявил, что за две машины муки меня выкупили: ну полная ахинея! Просто задержанного на территории СССР разведчика ЦРУ привезли и произвели дипломатический обмен.

— Вы помните свои ощущения, когда после всех мытарств, вернувшись из плена, наконец на родную землю ступили?

— Конечно. Во-первых, 48 килограммов я весил и одежда 44-46-го размеров на мне болталась — не говоря уж о том, насколько своебразно она выглядела (у меня до сих пор карточка сохранилась — что-то типа вида на жительство, которая право на пересечение границы СССР давала). Из Пешавара меня перебросили на юг Пакистана и уже оттуда вывозили «Аэрофлотом»: ночью мы в самолет загрузились, а утром там меня спрятали — таким образом и вызволили.

— Спрятали, простите, как?

— Укромные уголки в самолете имеются, а потом, когда уже взлетели, я в иллюминатор смотрел, как бы всю свою жизнь перелистывал и понимал, что это просто какая-то удача невероятная, провидение, что ли, Господнее… Многое пришлось передумать, и когда приземлились, родные (за исключением старшего сына) меня не узнали.

— Чем, кроме Звезды Героя и ордена Ленина на грудь, отблагодарила вас за бесстрашную и верную службу советская Родина?

— У меня два ордена Красного Знамени (один — за Афганистан), орден Красной Звезды, с десяток медалей… С наградами Советского Союза все в порядке, но ни одной российской нет.

— Не заслужили, наверное…

— (Смеется). Даже жетона какого-нибудь не перепало, а сейчас цацки раздают налево-направо — все нынче орденоносцы. Поэтому и возмущаюсь, когда называют иной раз Героем России. «Прошу, — поправляю, — не путать: я Герой Советского Союза, а не из тех, кто сегодня это высокое звание получил. Многие, безусловно, становятся Героями заслуженно, но и людей случайных хватает — просто диву даешься, как можно так безответственно, бездумно государственными наградами распоряжаться.
«С ЭТОЙ ИДИОТСКОЙ ПЕРЕСТРОЙКОЙ Я БЫЛ НЕ СОГЛАСЕН»

— Вы были первым и единственным вице-президентом России — почему Борис Николаевич Ельцин буквально в последнюю, по слухам, секунду выдвинул на этот пост именно вас?

— Первый разговор у нас состоялся еще за месяц до выборов — я тогда был председателем одного из Комитетов Верховного Совета, окончил как раз академию Генерального штаба и был назначен начальником Центра боевой подготовки Военно-воздушных сил СССР. Сначала от предложения Ельцина я категорически отказался, а потом решение все же принял. Почему? Потому что был не согласен с этой идиотской перестройкой, с конверсией, с уничтожением и сокращением обычных видов вооружения, всего подряд. Страна рушилась на глазах, но вы прекрасно знаете: заступая на военную службу, человек принимает присягу на верность Родине, и выход у меня был один: либо возмущаться, нося погоны, а это быстро могли прекратить, либо избраться депутатом и получить право говорить то, что думаешь.

Придя в российский пар­ламент рядовым депутатом, я быстро поднимался там по ступеням: стал председателем Комитета, членом Президиума Верховного Совета. Это еще в советское время было — по сути, в переходный период, а почему отказался, когда Борис Николаевич предложил баллотироваться вместе с ним вице-президентом? Потому что не представлял, чем буду заниматься.

Тогда я совершенно не был политически ангажирован и многого в политике не понимал (потом уже осознал, что это), а цель преследовал лишь одну: не допустить уничтожения армии, предотвратить бездарную, безумную конверсию и прекратить эту глупость — перестройку, проведя реформу в КПСС. Также я предлагал отказаться от системы назначения первых секретарей крайкомов и обкомов и предоставить право избирать их коммунистам в субъектах Федерации.

Кстати, я был еще членом ЦК КПРФ и договорился до того, что меня не только из ЦК, но и из партии с формулировкой «за фракционизм» исключили, однако партбилет не выбрасывал — он у меня до сих пор хранится. Я никогда этим не бравировал и борца с коммунистической системой из себя не изображал, потому что не все в Советском Союзе было плохо, и если бы тогда Горбачев и многие другие меня послушали, столь тяжелых последствий можно было бы избежать. Если бы Устав КПСС изменили, это означало бы демократизацию: когда политического руководителя избирает народ, когда он становится подотчетен рядовым коммунистам плюс населению — это уже демократия.

Я убеждал, доказывал, что необходимо ввести частную собственность на средства производства — взять хотя бы сферу обслуживания. Помните, у нас несчастных цеховиков за то, что курточки шили, плащи…

— …отправляли далеко и надолго…

— По 10-15 лет «врубали» за то, что не воровали, а творческий потенциал свой использовали, но это же совершенно неправильно. Ну зачем государству рестораны, кафе, парикмахерские, дома быта и прочее, надо провести оценку ставки арендной платы? — и отдать их частному сектору! Сама приватизация сферы обслуживания — тоже шаг к демократизации, к переходу на новые формы экономических отношений, то есть надо было вовремя дать людям то, что они хотят, — и краха бы не случилось.
«ПО СУТИ, НЕКОТОРЫЕ ПОЛИТИКИ — НАРКОМАНЫ: НИЧЕГО СВЯТОГО ДЛЯ НИХ НЕТ И РАДИ КАЙФА НА ЛЮБУЮ ПОДЛОСТЬ ГОТОВЫ»

— По вашим словам, тогда вы еще не понимали, что такое политика, особенно российская — сейчас-то уже разобрались?

— О! — по полной программе, но почему именно российская? — она, в принципе, везде одинакова: это прежде всего грязь. Есть, вообще-то, две категории людей, которые туда идут: одни ситуацию, сложившуюся в обществе, к лучшему изменить стремятся, а другие, по сути, наркоманы, им ничего не нужно, кроме одного. Посмотрите на тех, кто сидит на игле: ничего же святого для них нет, за возможность уколоться все отдадут — вот и эта категория людей ради кайфа на любую подлость готова… Их из властных структур не вышибешь, они все возможное будут делать и невозможное, по трупам идти, поливать грязью друзей, товарищей, лишь бы получить свою дозу власти.

Это наркомания чистой воды, и сегодня во всем мире: и в Англии, и в Соединенных Штатах Америки, и в Украине, и в России — везде наблюдаем одно и то же. Происходить это не может только в одном случае — если политическое руководство той или иной страны думает прежде всего о ком?

— О людях — вы это где-то видели?

— Может, я и наивен, но как по-другому? — все на­ши беды ведь от того, что у граж­дан не спрашивают, чего же они хотят. Я, когда был губернатором, вредную эту традицию сломал: все время общался с людьми, постоянно интересовался их мнением, и вот прошло уже 12 лет, как я не губернатор Курской области, а рейтинг у меня ниже 75 процентов не опускается.

Почему же я перестал губернатором быть — спросите вы, да? Смотрите. Завтра (это октябрь 2000-го), в воскресенье, выборы, я зарегистрирован, предвыборную кампанию провел, и вот накануне ночью суд собирают и за 12 часов до начала голосования снимают меня с регистрации за то, что в государственной квартире площадь балкона не указал. Где же это в законе написано, что площадь балкона надо указывать? Я из ордера переписал: 186,5 квадратных метра, а еще «Волгу» 85-го года выпуска не вписал — забыл про нее, понимаете… Суд решил, что тем самым я ввел избирателей в заблуждение и быть избранным не достоин, и это несмотря на то, что, когда получил область, дефицит бюджета составлял 60 процентов, а когда меня ушли, профицит был уже 20, а помните, время было какое? 96-й год — бартер-зачет, 97-й — бартер-зачет…

— 98-й вообще лучше не вспоминать…

— Да, дефолт, и в этих условиях я исключил дефицит и создал профицит, мало того, восстановил все предприятия. Гордость Курской области — Михайловский горно-обогатительный комбинат на ладан дышал: загружено было только 20 процентов его мощностей. За четыре года мы вышли на 100, то есть вернули уровень советского периода, а потом еще его и приумножили — прирастили 20 процентов, а всего-навсего надо было у людей спросить, что им мешает работать, и подойти к этому вопросу по-человечески. Мешали тарифы на электроэнергию, на железнодорожные перевозки — я добился, чтобы на 50 процентов их сократили, и ГОК из долговой ямы выскочил, поступления в бюджет начались.

Точно так же с коллективными хозяйствами — когда курс на фермеризацию провозгласили, я говорил Ельцину: «Борис Николаевич, возьмите калькулятор и посчитайте. Чтобы элементарное фермерское хозяйство создать, вложить необходимо полтора миллиона рублей: купить технику, ГСМ, семена, удобрения… Вы 100 тысяч фермерских хозяйств продекларировали — умножайте: это в три раза больше бюджета страны, и каким образом выполнять обещание собираетесь? Это же, — говорил, — чистой воды популизм», поэтому все коллективные хозяйства восстановил и трансформировал в кооперативы, то есть каждый работник имел свою долю. Рентабельность агропромышленного комплекса составляла тогда минус 39 процентов, а в 2000 году — уже плюс 24, правда, перед этим собрал людей. «Слушайте, уважаемые, — сказал, — если вы вообще ничего делать не будете, какая будет рентабельность?». Из зала кричат: «Ноль!». — «А зачем же, — задал вопрос, — вы такие нужны, если с рентабельностью минус 39 работаете и из бюджета области надо задолженность вашу гасить?».

Повторяю: любому руководителю полезно больше общаться с людьми и мнение их спрашивать, советоваться, и не надо снобизмом страдать — один человек все знать не может. Есть наука, научно-исследовательские учреждения, есть просто трудящийся — они подскажут, и когда ты делаешь то, чего люди хотят, имеешь моральное право требовать с них: «Ты это просил?». — «Да». — «Я тебе дал?». — «Да». — «Почему же воз и ныне там?». Ну а когда от тебя ничего, кроме обещаний, нет, тебя послушают-послушают, а потом скажут: «Да пошел ты!» — и на митинг направятся.

Оцените статью
Тайны и Загадки истории
Добавить комментарий