Что исчезает по мере того, как они приходят в упадок и население перетекает в мегаполисы?
Мы встретились за кассой супермаркета: я расплачивался, она пробивала чек. И, о чудо, узнали друг друга: давным-давно, в другой жизни и другой стране, я был в командировке в маленьком провинциальном городе. По сегодняшней классификации — малом городе, таком, где меньше 50 тысяч жителей. Я смотрел спектакли, чтобы обсудить их с труппой, она играла в пьесе Лессинга «Эмилия Галотти». Спектакль был прекрасным, и это сильно контрастировало с тем, что от Перми в город пришлось четыре часа добираться на автобусе, который в дороге сломался.
Все изменилось, кормивший тот город завод давно закрыли, и городок захирел. В сегодняшней России несть числа программам, нацеленным на развитие малых городов. Минстрой проводит конкурсы проектов развития малых городов и исторических поселений. Есть конкурс проектов «Культурная мозаика малых городов и сел», федеральный проект «Культура малой родины»… Историческую часть малых городов кое-где реставрируют, проводятся театральные фестивали. Но занятость, уровень жизни, перспективы не меняются. Люди уезжают туда, где можно если не преуспеть, то выжить. Если не в столицу, то в города-миллионники, а если не в них, то поближе к федеральным трассам. Бывшая графиня Орсина из мелькнувшего в советской глуши хорошего спектакля на большую сцену не пробилась, в Москву приехала к недавно родившей дочери, работает кассиром. Возможно, ей стоило уехать в большой город раньше.
В современной России малых городов — 2800, в них пока еще живет 38 процентов населения страны. Исторически малые города — сердце России. Именно тут происходит действие многих произведений Лескова, Александра Островского, Бунина, Куприна, Горького. Вот, к примеру, Бежецк, чье население никогда не превышало 30 тысяч человек, а сейчас в нем проживают 20 418 — когда-то он процветал благодаря торговле льном, а сейчас впал в дрему. Когда в Бежецк приезжают экскурсанты, им обязательно показывают основательно облупившийся особняк купцов Неворотиных. Неворотины — герои книги доктора исторических наук Александра Каменского «Повседневность русских городских обывателей. Исторические анекдоты из провинциальной жизни XVIII века», настоящей летописи малого русского города XVIII века.
Ее персонажи едва ли поверили бы в то, что их потомки сто лет спустя будут жить пусть в небольшом, но дворце. Даже на фоне сегодняшнего городка сложно представить себе Бежецк XVIII века: маленький, деревянный, бедный, замкнутый в себе, тщательно поддерживающий внутреннее равновесие. С его кланами, молодежными бандами, пуританской моралью, культом силы, недоверием и неприязнью к чужакам: дворянам, военным, приезжим. И, на взгляд читателя, «попаданца» в этот мир — с отсутствием внутренней способности к развитию. Тем не менее малые города развивались и крепли, мало-помалу богатели, их жители становились все цивилизованнее — эта динамика отлично видна по героям пьес Островского. Вот что рассказал нам об этом сам автор книги.
— Александр Борисович, как современность связана с тем Бежецком, о котором вы писали? Как быстро менялись нравы, люди, структуры повседневности?
— Прежде всего, надо понимать, что «малые города» — это обобщающее понятие, объединяющее, подчас очень разные явления. Города центральной России с многовековой историей во многом отличались и отличаются поныне и от городов Урала и Сибири, основанных в XVII и XVIII веках, и от городов Русского Севера, и от городов юга России, где они первоначально возникали как оборонительные сооружения от кочевников. И уж тем более совсем иные малые города, возникшие в советское время вокруг крупных промышленных предприятий или научных центров.
По-разному формировалось население этих городов; многое в их развитии зависело от географического положения, климата, близости к важным путям сообщения. Так, на судьбе Бежецка наверняка сказалось то, что туда не была проведена железная дорога (ее нет и поныне). До тех пор пока первенствующую роль в торговле играли водные артерии, местное купечество крепло и оставалось конкурентоспособным, а с появлением железных дорог его шансы стали уменьшаться.
В 1775 году Екатерина II осуществила губернскую реформу, изменившую административно-территориальное деление страны и систему городского управления. Десять лет спустя на свет появилась Жалованная грамота городам, определившая юридический статус городского населения и создавшая систему городского самоуправления. Десятки населенных пунктов — больших сел и слобод — получили статус города. Впоследствии историки много критиковали эту реформу и писали о том, что переименование сел в города не сделало их настоящими городами.
Но императрица, скорее всего, хорошо сознавала, что делает. Ее реформа давала этим поселениям шанс, и одни этим шансом воспользовались, а другие не сумели. При этом на протяжении всего XVIII века повседневная жизнь горожан, их нравы, уклад жизни менялись по меркам того времени довольно быстро. Толчок был дан петровскими реформами, и к последней четверти столетия, ко времени реформ Екатерины, уже был накоплен определенный потенциал, проявившийся, в частности, в том, что горожане на собственные деньги начинают создавать в своих городах библиотеки, школы и училища, посылают детей учиться в столицы. То есть у них появляются новые потребности, новые интересы, и, соответственно, возникают новые структуры повседневности.
Свою роль в этом процессе сыграл целый ряд факторов. Так, после Манифеста о вольности дворянства 1762 года помещики стали оседать в имениях, некоторые из которых становились культурными центрами регионов. Если город, как Бежецк, был уездным центром, то, значит, там было уездное дворянское собрание и местные помещики съезжались туда на свои съезды. Некоторые из них селились в городе, строили или покупали там дома.
Увеличение в несколько раз числа губерний означало появление новых губернских центров, куда приезжали жить чиновники — люди мало-мальски образованные. Причем губернаторы и их окружение в своих повседневных практиках часто старались копировать столичные, устраивали приемы, балы, организовывали театры. Немаловажную роль играл рост социальной и географической мобильности. На рубеже XVIII–XIХ веков структура населения даже небольших городов центральной России начинает меняться быстрее — и в социальном, и в этническом отношении. Это не могло не сказываться на нравах и укладе жизни.
Конечно, при этом у всех малых городов есть общие черты, в значительной мере обусловленные самим размером города и небольшой численностью населения. Причем можно сказать, что в советское время происходила определенная унификация городского пространства, которое в значительной мере определяет структуры повседневности. Десять лет назад мои студенты, приехавшие в Москву из самых разных уголков России, рассказывали о повседневных практиках своих городов, и выяснилось, что они мало отличаются, будь то город в центральной России или на Крайнем Севере.
В каждом городе есть центральная площадь с памятником Ленину или памятником героям Великой Отечественной войны (иногда с Вечным огнем). На этой площади при советской власти находились горком партии и горисполком, а теперь располагается городская администрация, есть парк, дом культуры, кинотеатр, универмаг, рынок. Если город стоит на реке, есть небольшая набережная. Если это старинный город, есть шанс, что в нем сохранились какие-то памятники архитектуры. Это те точки, вокруг которых концентрируется жизнь, организуется досуг, в том числе молодежи. К десяти часам вечера жизнь, как правило, замирает, улицы пустеют.
— Что из прошлого малых городов унаследовало наше общество: пристрастие к анархии, действиям в обход писаного закона, пиетет перед властью — или что-то еще?
— Мы — потомки людей, живших на этой земле 100, 200, 300 лет назад. И, конечно же, в нашем менталитете, даже если мы этого не сознаем, сохраняется память предков. Но я бы не стал преувеличивать значение дореволюционного опыта. Годы советской власти, с одной стороны, вместе с «помещиками и буржуями» уничтожили многие традиции, принятые нормы поведения, представления и привычки, а с другой — культивировали и закрепили не самые лучшие из них.
Работы историков последнего времени показывают, что уровень правового сознания населения дореволюционной России был выше, чем это принято считать. При высоком уровне «пиетета перед властью», возможно, не случилось бы революции, а «пристрастие к анархии» не позволило бы большевикам создать государство еще более мощное, подчинившее себе все сферы жизни. Скорее, наши сегодняшние привычки — это как раз наследие советского времени.
Привычка действовать в «обход писаного закона» — это следствие необходимости выживать в экстремальных условиях, а «пиетет (или страх?) перед властью» — следствие зависимости от нее, уверенности, с одной стороны, в том, что от нее нельзя ожидать ничего хорошего, а с другой — что она обязана дать все, что требуется. Иначе говоря, советская власть, предоставлявшая своим гражданам в обмен на беспрекословное подчинение бесплатную медицину и образование, гарантированную работу с минимальной зарплатой, минимальный же набор дешевых продуктов и обеспечивавшая каким-никаким жильем, то есть дававшая возможность физически выжить, воспитывала социальное иждивенчество и убивала навыки самостоятельности и инициативности.
Это, конечно, тоже обобщение, и реальность — как советская, так и нынешняя — много разнообразнее.
— Оставались ли опорой местного общества купеческие династии, о которых вы писали, — богатея и просвещаясь, они просуществовали с XVIII до начала ХХ века…
— В малых городах России костяк населения, его основу, составляло, конечно же, местное купечество, от успешности и благосостояния которого в значительной мере зависело и развитие города, как экономическое, так и социальное. Другое дело, что если у такого города, как Бежецк, перспективы развития были не слишком радужные, то разбогатевшие купцы переезжали в более крупные города.
— Бежецк, о котором вы писали, не похож на современный ему западноевропейский городок. Когда это стало меняться? Стал ли пореформенный, предреволюционный русский малый город «европейцем»?
— В исторической науке проблема русского города имеет много граней. Есть исследователи, которые считают, что, за исключением Петербурга, в России вообще никогда не было настоящих городов. Другие связывают особенности российской истории в целом с тем, что в России никогда не было вольных городов, и городской воздух не делал человека свободным, как это было в средневековой Европе. Существуют и разные оценки уровня и скорости процессов урбанизации.
При этом жителям городов, что в России, что в Англии, что в Испании, зачастую приходилось решать схожие проблемы, связанные с санитарией, борьбой с пожарами, обеспечением питьевой водой и так далее, что порождало схожие же практики. Общим для средневекового русского и средневекового европейского города был патриархальный уклад жизни, замкнутость городской общины, тесные связи внутри нее.
Но устройство города, организация городского пространства, типы построек (преимущественно деревянных), организация социальной жизни в русском городе (в России, к примеру, не было ремесленных цехов и профессиональных объединений, регулировавших производство и торговлю) были совсем иными. И в этом смысле малые города России «европейцами» не стали несмотря даже на появление и распространение в XVIII — начале ХХ века новых практик европейского происхождения и менявших уклад жизни технических новинок вроде телеграфа, телефона, автомобилей. Малый город России оставался и в определенной остается достаточно самобытным.
Однако, сравнивая по привычке русские города с европейскими, не стоит забывать, что город как явление цивилизации зародился на Востоке, где существовали и существуют совсем иные типы городов.
P.S. По ком звонит колокол
Тот город, где я побывал на закате СССР, был очень самобытен. Местные жители уверяли, что «не так давно, уже при Леониде Ильиче» неподалеку обнаружилось племя оленеводов, скрывавшееся от советской власти с 1917 года, и его переформатировали в колхоз. А театр, действительно, был прекрасен, его возглавлял человек редкого природного дарования, почти нигде не бывавший, мало что видевший, но владевший современным тонким театральным языком. Он воспитал хороших актеров — правда, теперь графиня Орсина из его «Эмилии Галотти» работает на кассе в московской «Пятерочке»… Все это было делающим людей лучше светом. Потом свет погас: такое случается во многих приходящих в упадок малых городах. Но колокол звонит не только по ним, а и по чему-то гораздо большему. По нашей культуре, по каждому из нас.
Фото: Александр Толстых
