Советское авторское право началось с национализации — поначалу авторских прав покойных классиков, а затем и живых писателей. О парадоксах советского и потенциальных проблемах сегодняшнего отечественного авторского права рассуждает Михаил Федотов, в 1992–1993 годах министр печати и массовой информации России, в 1993–1998-м — постоянный представитель России при ЮНЕСКО, в 1993–1995-м — председатель Авторского совета и президент Российского авторского общества, бывший руководитель Совета при Президенте Российской Федерации по развитию гражданского общества и правам человека, профессор, руководитель кафедры ЮНЕСКО по авторскому праву, смежным, культурным и информационным правам НИУ «Высшая школа экономики».
— Однозначно сказать, что декреты СНК 1917–1923 годов о национализации авторских прав были неправильными, я бы поостерегся, — здесь не место черно-белым характеристикам. Они позволили широко использовать произведения классиков русской литературы для просвещения народа, который в то время в большинстве своем был неграмотен. По этим книгам люди учились читать. Кроме того, давайте вспомним, что Лев Николаевич Толстой был сторонником национализации авторских прав. Мне тоже симпатична эта идея, но при одном условии — если таково желание автора.
В современном мире, в условиях развития информационно-коммуникационных технологий, можно только приветствовать, когда автор отдает свое произведение обществу, не требуя взамен ничего, кроме признания его авторства и уважения неприкосновенности произведения. Для каких-то авторов получение вознаграждения принципиально, для других нет, — но принуждать автора к отказу от его имущественных прав, отбирать эти права нельзя. А советская власть не спрашивала ни авторов, ни их наследников: она самовольно национализировала все произведения, какие считала нужным, под красноречивым лозунгом «искусство принадлежит народу».
Подчеркну, что авторское право существует для того, чтобы обеспечить баланс интересов создателя произведения и того, кто это произведение использует. Потребитель заинтересован в том, чтобы читать хорошие книги, смотреть интересное кино, слушать прекрасную музыку. Со своей стороны, автор хочет, чтобы созданное им произведение не только отвечало его представлениям о прекрасном и создавало ему благоприятное реноме, но и позволяло кормить семью. Вот почему важны не только личные права творца: его право признаваться автором, право на неприкосновенность произведения и т.д., но и имущественные права — право автора на получение вознаграждения за использование его произведения. Авторское право — это, по сути, естественная монополия, рождающаяся из самого факта создания произведения именно автором.
Если характеризовать советское законодательство об авторском праве, то, прежде всего, от многих западноевропейских образцов оно отличалось более коротким сроком защиты авторских прав. Например, согласно постановлению ЦИК и СНК РСФСР 1925 года «Об основах авторского права» максимальный срок охраны был всего 25 лет, причем период после смерти автора мог составлять не более 15 лет. На отдельные виды произведений срок охраны был еще короче: на сценарии и кинофильмы — 10 лет, на фотографии — 5 лет.
Еще одним существенным отличием тогдашнего законодательства об авторском праве было предоставление охраны не только произведениям, впервые вышедшим в свет или не опубликованным, но находящимся в виде рукописи, эскиза и т.д. на территории нашей страны. Предоставление охраны произведениям, вышедшим за границей, ставилось в зависимость от наличия двусторонних международных договоров: нет договора — нет охраны! Данное правило дополнялось принципом свободы перевода с иностранных языков. Естественно, все это широко открывало дорогу плагиату.
Гражданский кодекс РСФСР 1964 года внес серьезные изменения в сложившийся механизм правового регулирования. Во-первых, увеличил срок охраны авторского права, распространив его на весь жизненный путь автора и 25 лет после смерти. Во-вторых, более гибко решил проблему перевода: «Каждое изданное произведение может быть переведено на другой язык без согласия, но с уведомлением автора при условии сохранения целостности и смысла произведения». Такое уведомление должно было направляться автору соответствующей организацией немедленно после одобрения ею перевода к использованию. По требованию автора ему должны были предоставить для просмотра экземпляр перевода. При наличии в переводе нарушений целостности и искажений смысла произведения автор вправе был воспользоваться средствами защиты, установленными на случай нарушения неприкосновенности произведения.
Ситуация изменилась после 1973 года, когда Советский Союз присоединился к Всемирной конвенции об авторском праве. Например, в вопросе о переводах с иностранного языка ГК РФ говорил уже не об уведомлении автора, а о получении его согласия. Правда, это положение сопровождалось туманной «загогулиной»: «Компетентные органы СССР могут в порядке, устанавливаемом законодательством Союза ССР, разрешить перевод произведения на другой язык и выпуск этого перевода в свет с соблюдением в соответствующих случаях условий международных договоров СССР».
Как мы теперь знаем, этим «компетентным органом» стало ВААП — Всесоюзное агентство по авторским правам, просуществовавшее до начала 1992 года. В его деятельности вполне воплотилось отношение к автору не как к свободному художнику, а как к дисциплинированному советскому работнику умственного труда. Если писатель хотел опубликовать за рубежом свою книгу, то он должен был обращаться не к издателю или литературному агенту, а в ВААП, которое, помимо прочего, выполняло функцию своего рода цензуры: одних авторов продвигаем, других — задвигаем. Например, одна из претензий властей к Андрею Синявскому и Юлию Даниэлю состояла в том, что они отправили свои рукописи на Запад, минуя ВААП. А если автор обращался непосредственно к иностранному издателю, то такая сделка, как минимум, признавалась недействительной. Более того, если суд признавал, как в случае Синявского и Даниэля, что сделка заключалась «с целью, заведомо противной интересам социалистического государства и общества», то не только полученное, но и причитающееся авторское вознаграждение взыскивалось в доход государства. По этому поводу в 1975 году было даже специальное постановление пленума Верховного суда СССР.
В целом советское законодательство об авторском праве было вполне органично тоталитарному государству: автор — ничто, государство — всё. Представителем государства было издательство: партийное, государственное, профсоюзное, комсомольское — разницы не было. Был абсолютный диктат со стороны издателя и полное подчинение со стороны автора. Ставки авторского вознаграждения устанавливались государством. Гонорары при этом могли быть и большими. Какие-то произведения, которые казались нужными партийному руководству, выпускались огромными тиражами с соответствующими потиражными выплатами. Это сегодня ученый напишет монографию, и хорошо еще, если на авторское вознаграждение можно будет сходить пообедать. Что же касается смежных прав артистов-исполнителей (права, смежные с авторскими), то в Гражданском кодексе они вообще отсутствовали как таковые.
В общей логике советской плановой системы решался вопрос и об авторских правах на кинофильмы: они принадлежали соответствующим киностудиям. Это по сей день создает огромное количество проблем, поскольку фильмы продолжают демонстрироваться, а их создатели – сценаристы, режиссеры-постановщики, операторы-постановщики, хотя и считаются авторами соответствующих произведений, но не получают за это никакого авторского вознаграждения. На все претензии им отвечают: «вы свое уже получили». Напротив, многие киностудии продолжают получать доход от использования фильмов, созданных на этих предприятиях в советское время, хотя сами уже давно ничего не производят. На мой взгляд, это явно несправедливая ситуация.
До 1994 года мы категорически отказывались присоединиться к Бернской конвенции по охране литературных и художественных произведений от 1886 года, неоднократно пересматривавшейся и дополнявшейся на протяжении всего ХХ века. Причина была проста — нежелание платить авторское вознаграждение иностранным правообладателям, особенно за произведения, опубликованные до 1973 года. И даже присоединяясь в 1994 году к Бернской конвенции, наша страна сделала специальную оговорку, что Конвенция не будет распространяться на произведения, которые по российскому законодательству уже перешли в общественное достояние. Только в конце 2012 года Россия сняла запрет на ретроактивность.
Помню полное недоумения выступление постпреда Чили на заседании Исполнительного совета ЮНЕСКО при обсуждении российского проекта резолюции о борьбе с пиратством в сфере интеллектуальной собственности. Он был потрясен тем фактом, что Россия, будучи государством — продолжателем Союза ССР, полностью отрекается от прежней линии на оправдание книжного и прочего пиратства и, напротив, призывает к решительной борьбе с этим злом. Действительно, до 1973 года бездоговорное использование произведений иностранных авторов было поставлено у нас в стране на широкую государственную ногу. Вот почему знающие люди называли предприятия по тиражированию копий кинофильмов «кинокопировальными фабриками».
Присоединение России к Бернской конвенции и принятие закона «Об авторском праве и смежных правах», написанного на основе модельного закона Всемирной организации интеллектуальной собственности (ВОИС), привели к очень серьезным изменениям в правовом регулировании интеллектуальной собственности. Отечественное законодательство об авторском праве органично интегрировалось в общемировой контекст. Вместо ликвидированного ВААПа было создано Российское агентство интеллектуальной собственности при Президенте РФ (РАИС), на базе которого буквально через год появилось Российское авторское общество (РАО). Это был единственный случай, когда президентским указом федеральный орган исполнительной власти был фактически преобразован в общественную организацию. В таком решении были и логика, и справедливость, поскольку вся материальная база ВААП-РАИС создавалась за счет отчислений от авторских сборов.
Сейчас ситуация в отечественном авторском праве серьезно изменилась, поскольку законодательство стало более системным и развитым, более соответствующим международным конвенциям и договорам. Жаль, конечно, что вместо отдельного закона об авторском праве и смежных правах мы теперь имеем параграфы в четвертой части Гражданского кодекса РФ, где они соседствуют с параграфами о товарных знаках, изобретениях, промышленных образцах, селекционных достижениях и т.д. В начале 2000-х была большая дискуссия вокруг этой реформы, и я до сих пор не уверен, что законодатель принял правильное решение. В той же Германии, как и в подавляющем большинстве других развитых стран, по сей день действуют отдельные законы: их легче модернизировать применительно к конкретному предмету, чем вносить системные изменения в Гражданский кодекс. Согласен, что это давние теоретические споры, но отдаленные последствия неправильных законодательных решений могут оказаться очень болезненными для правовой системы и, что самое главное, для авторов.
Фото: АГН «Москва»; Кирилл Зыков / АГН «Москва»
