Кровавый декабрь 1905 года на Пресне:
мифы и быль
Свыше ста лет минуло со времён московских событий декабря 1905 года, но казённые историки и поныне описывают их словами «Краткого курса истории ВКП(б)». – Угнетённые московские пролетарии, организовавшие мирную забастовку, царские войска, открывшие по ним неспровоцированный огонь. Вестимо, тут же «кипит наш разум возмущённый», покрывается баррикадами Москва. Её трудовые массы в едином порыве поднимаются на революционное восстание – с булыжником, который, как известно, оружие пролетариата. И снова царские каратели, бессудно расстреливающие всех, крушащий всё подряд артиллерией кровавый командир Семёновского полка полковник Мин – с его «пленных не брать, патронов не жалеть…»
Крови действительно было немало, и артиллерия в Москве «поработала» основательно, а полковника Мина точно нельзя отнести к гуманистам. И всё же вернее именовать события не красивым словом «восстание», а более точно – мятеж. Да и пролетарии были вооружены совсем даже не булыжниками. Впрочем, назвать дружинников декабря 1905 года московскими рабочими можно с натяжкой: большую часть 1,5–2 тысяч боевиков составили, как сказали бы ныне, «понаехавшие» в канун событий – как раз для того, чтобы пострелять. Особой «лихостью» по этой части отметились заранее доставленные из Закавказья так называемые кавказские дружины, попросту говоря, бригады головорезов, специализировавшиеся в родных краях на «революционных» убийствах, грабежах и налётах. Подавляющая же часть обитателей более чем миллионной Москвы вовсе не горела желанием ни бастовать, ни восставать, ни свергать.
Нереволюционный пролетариат
Один из доживших до наших дней мифов гласит, что настоящей твердыней восставших стала прохоровская Трёхгорная мануфактура, рабочие которой проявили подлинный революционный энтузиазм и боевая дружина которой отличилась в боях с войсками и полицией на всех баррикадах. Потому по мануфактуре и била артиллерия. А хозяин фабрики, Николай Иванович Прохоров, якобы даже «активно участвовал в выявлении «злостных бунтовщиков», что уже просто ложь! Промышленник не только не участвовал ни в каком выявлении мятежников, но самым активнейшим образом старался защитить своих рабочих от карательных акций.
В начале ХХ века семейство старообрядцев-промышленников Прохоровых, обосновавшееся на Пресне, считалось одним из самых богатейших в стране. А их мануфактура – едва ли не крупнейшее предприятие Москвы. Не удивительно, что оно привлекало к себе повышенное внимание революционеров всех мастей, с одной стороны, и… чиновно-полицейских властей – с другой.
Вплоть до декабря 1905 года все попытки революционеров закрепиться на фабрике Прохорова и распропагандировать рабочих «Трёхгорки», убедив их примкнуть к забастовке и взяться за оружие, оказались тщетны. Особо показательны такие случаи. К кварталу, где располагались прохоровская фабрика и рабочие общежития, подошли толпы демонстрантов, потребовавшие, чтобы работники мануфактуры присоединились к так называемым «бакинским требованиям» (экономические и социальные требования, выработанные во время стачки бакинских нефтяников в декабре 1904 года). Заслушав «бакинский список», рабочие Прохорова зашлись в хохоте: для них это было дремучим анахронизмом – всё то, что требовали бакинцы, имелось у них уже… 100 лет!
Другой случай имел место, когда мануфактуру вновь осадили пришлые демонстранты, потребовавшие от рабочих «Трёхгорки» немедленно присоединиться к забастовке. Тогда фабричные парни, выйдя по своему почину «с камнями, с палками», отметелили назойливых братьев по классу, поскольку хотели просто спокойно работать. В разгар октябрьской стачки 1905 года товарищи-революционеры сумели на время остановить работу: демонстранты, прорвавшиеся к фабрике, закидали рабочих градом принесённых камней и открыли по окнам огонь из револьверов. Прохоров вынужден был остановить фабрику, чтобы не подвергать людей риску. Но через пару дней возмущённые рабочие вышибли шпану, и фабрика заработала вновь. А вот во время декабрьских событий отряды боевиков сумели там закрепиться, вломившись уже с винтовками.
Прохоров не-Куршавельский
По сегодняшней терминологии Прохорова можно назвать предпринимателем, ориентированным на социальный бизнес: его рабочие жили, наверное, лучше всех в России. Можно лишь кратко перечислить, что имели те, кому посчастливилось пройти строгий отбор и наняться на «Трёхгорку». Для рабочих были выстроены четырёхэтажные жилые корпуса с электрическим освещением, паровым отоплением, водоснабжением (из артезианских скважин), канализацией. Кстати, эти дома стоят и поныне, продержавшись без единого капитального ремонта больше века! Мастера, инженеры, менеджеры-управленцы низшего, среднего и высшего звена – все они жили в том же квартале, бок о бок со своими подчинёнными. Впрочем, ведь и сами Прохоровы, построив там дом, жили в буквальном смысле среди своих же рабочих, даже не отгораживаясь непроницаемо-крепостными стенами! – Кто-нибудь назовёт ныне хотя бы одного олигарха, живущего не в Барвихе, на Рублёвке или в Куршавеле, а в одном квартале с рабочими своих заводов?!
Да с чего бы тем Прохоровым было бояться своих рабочих? Условия труда – человеческие даже по нынешним меркам. Платили за работу честно и сполна, штрафами не мучили, квалифицированный рабочий зарабатывал у Прохорова больше, чем тогдашний офицер – командир роты.
Ещё в XIX веке Прохоровы возвели для своих рабочих бесплатные лечебницы, для их же детей – бесплатный детский сад и ясли, свои учебные заведения – школы, ремесленное училище с 6-летним бесплатным обучением для всех. Его Прохоровы преобразовали затем в мануфактурно-техническое, с подготовительными классами, где готовили химиков-технологов высочайшего класса. А лучших учеников за счёт фабриканта отправляли на стажировку и повышение квалификации на лучшие предприятия Европы. Ещё были вечерние классы для взрослых, где обучалось свыше 600 человек, воскресная школа, бесплатная библиотека. Хор, классы оркестровой музыки, где обучали игре на духовых инструментах, фабричный театр с помещением на 1300 мест – там сами работники ставили бесплатные народные спектакли по пьесам Островского, Гоголя, Писемского, Аверкиева… Приют для девочек-сирот на 100 мест и богадельня для стариков. Пенсии для рабочих. Своя пожарная команда. Превосходные лавки и магазины с умеренными ценами – прямые поставки от производителей, никаких спекулянтов-перекупщиков. Ещё «прикормленный» фабричный полицейский участок, отличное здание для которого Прохоровы выстроили за свой счёт. В общем, самодостаточное государство в государстве, где жили все свои, и не было ни гоп-стопа, ни шпаны, ни прочих пьяных безобразий: чужие сразу бросались в глаза, а держать кабаки и торговать спиртным в своих владениях старообрядцы Прохоровы не разрешали принципиально.
Не случайно мотивация тех, буквально единичных, прохоровцев, кто примкнул к бунту, была такова: «Как хозяина прогоним, фабрики наши будут, рестораны откроем – тут и выпьешь, закусишь». Только к революционным дружинам примкнуло лишь 12 прохоровцев, а на финише мятежа количество якобы достигало 75 – негусто для фабрики, где трудилось почти 5000 человек…
Снаряд для олигарха
Боевики заняли мануфактуру, руководствуясь соображениями чисто военными: кварталы господствуют над местностью, а сама фабрика, по сути, готовый и защищённый опорный пункт. Но главным гнездовьем боевиков была мебельная фабрика Шмидта, по ней и вела огонь артиллерия. Революционное гнездо, разумеется, сожгли дотла. Но попутно всадили 400 снарядов и в производственные корпуса прохоровской мануфактуры, хотя военной необходимости в этом не было: боевики оборону там держать не стали, переместившись в другое место почти сразу после первых залпов. Наиболее разрушительный огонь вёлся уже после их ухода.
Вряд ли это можно списать на оплошность артиллеристов (они вели огонь с позиций у Горбатого моста), положивших залпы градусов так на 90 мимо фабрики Шмидта (где ныне Пресненский парк) и метров на 1700 дальше. Да и какой промах, если снаряды чётко легли по тем корпусам, где как раз были установлены дорогостоящие и новейшие станки, купленные Прохоровым за границей незадолго до событий. В данном случае это очень уж походит на решение «спора хозяйствующих субъектов» в тогдашней версии!
Ведь для московской чиновно-полицейской власти Прохоров был словно бельмо на глазу: безмерно богат, самодостаточен, уважаем своими рабочими, не даёт полицейским разгуляться на своей территории, спины пред сановниками не гнёт и – самый тяжкий грех – взяток чиновникам не даёт категорически. А уж как пытались принудить его к исполнению этого «древнего обычая», но не выгорело. Бесили полицейских мыслителей и социальные эксперименты Прохорова.
И вот такой удобный случай – как не проучить мерзавца, поставив зарвавшегося социального предпринимателя на место руками полковника Мина: не хочешь нам мзду платить – получи подарок! Нам остаётся лишь гадать, кто конкретно намекнул гвардейцу-полковнику, несведущему в московских раскладах, что неплохо бы ещё и по «Трёхгорке» основательно пострелять. Не исключено, сей полунамёк мог тихо молвить московский губернатор (не путать с генерал-губернатором) Джунковский, имевший на Прохоровых давний зуб. Так или иначе, нашлось кому подсказать артиллеристам.
Подвести Прохорова «под монастырь» пытались и позже, вытащив на суд над бунтовщиками в качестве свидетеля. Организаторы процесса явно полагали, что предприниматель сорвётся, громко возмутившись тем, что именно государева артиллерия разбила его фабрику. Тут и сам тогда загремит как пособник! А сумеет сдержаться – другая крайность: придётся тогда дать показания против своих рабочих, чего те ему не простят – и конец тогда социальному миру, не обойтись уже фабриканту без полицейской помощи… Но Прохоров, юрист по образованию, вышел из этой безвыходной ситуации поистине блестяще. Выступив на суде, он сказал кратко и ёмко: «Моих там не было…» И добавил: «Но даже о тех, кто погиб, я скорблю».
