Никита Пустосвят — один из замечательнейших расколоучителей и начальных вождей раскола. Его полное имя было Никита Константинов Добрынин. О жизни его до выступлений против никоновских новшеств ничего не известно, кроме того, что он был соборным попом в г. Суздале. Впервые он выступает в скором времени после удаления патриарха Никона с патриаршего престола, выступает он в роли челобитчика на суздальского архиепископа Стефана, одного из ревностных приверженцев п. Никона, по-видимому, искренно сочувствовавшего его церковным преобразованиям.
В 1659 году в Москве были поданы доносы спасоевфимиевского архимандрита Аврамия и соборного попа Никиты Константинова на суздальского архиепископа Стефана (обширное дело об этом хранится в синодальной библиотеке). Никита обвинял Стефана в том, что он «служит божественную литургию не по преданию св. Апостол, и пасет церковь Божию не по правилам св. отец, честным иконам и церквам и всякой святыни ругается, учит священный чин и всех христиан не от божественного писания». При этом приложена была и «Роспись, что Стефан архиепископ делает в Суздале не по правилам св. отец». Каков был характер никитиных обвинений, видно из того, что он, например, ставил в вину архиепископу, что тот дозволяет священникам в одной епитрахили входить в царские двери и, стоя на амвоне во время трисвятого, держать крест в левой руке, а свечу в правой. По данному доносу было назначено следствие, которое производили вятский еп Александр, чудовский архим. Павел и богоявленский архим. Киприан.
Архиепископ Стефан объяснил им, что те новшества, в каких обвиняют его, делаются по указанию бывшего патриарха Никона. Однако, следователи, по-видимому, не нашли виновным и Никиту за его неправильный донос, потому что Никита был свободно отпущен в Суздаль без всякого наказания. Но в Суздале его ждало возмездие от Стефана: Стефан отрешил его от соборной церкви и лишил всякого дохода. Никита пробовал самоуправством противиться распоряжению архиепископа. Когда архиепископ прислал свою грамоту об отрешении Никиты и приказный велел читать ее в соборной церкви, то Никита грамоту у подьячего вырвал и разорвал, не дав ее прочесть, а сам продолжал пользоваться церковным доходом и поносить архиепископа, как еретика и изменника.
В скором времени в Москву поступили две жалобы. Одна от суздальского попа Никиты на неправильное будто бы распоряжение архиепископа Стефана, с приложением новых на него обвинений; другая — от архиепископского управления, обвинявшая Никиту в буйстве, самоуправстве, поношении архиерея и проч. Снова было назначено следствие. Для следствия прибыл епископ Александр вятский с патриаршим дьяком Парфением Ивановым. Следователи были не расположены к Стефану. Последний был сторонником Никона, между тем еп. Александр оказался потом защитником расколоучителей, а о дьяке Иванове тоже известно, что он дружественно беседовал с Никитой о сугубой аллилуии. Поэтому следствие, видимо, велось не беспристрастно. Для суда над архиеп. Стефаном был собран в 1660 году собор, который сначала приговорил его к лишению сана, а потом, после Стефановых доказательств, что он во всем следует церковной практике Никона, все-таки постановил запретить архиепископу архиерейски действовать и послать его в монастырь под начало доброго старца.
Отцы собора, очевидно, были далеки от симпатий к Никону, и готовы были оправдать Никиту, низложив его противника. Однако, царь Алексей Михайлович, горячий сторонник никоновских нововведений, не согласился с соборным решением. Он предложил собору вновь пересмотреть дело, сказав, что за проступки архиепископа против царя он его прощает, а за духовные вины они, власти бы «судили и прощали по правилам, потому что от простых речей прозябают ереси; а попа Никиту чтоб отослали под градской суд». Тогда собору пришлось перерешить дело. Архиепископа Стефана не лишили архиерейских прерогатив, но уволили от епархии и определили быть у московского Архангельского собора. Что касается Никиты, то неизвестно, какое градское наказание его постигло. Известно только, что по духовному суду за ложные изветы на Стефана ему определили наказание — церковное отлучение. Так кончилось для Никиты его первое выступление против никоновских новшеств.
Церковная кара, наложенная на Никиту, видимо, тяготила последнего. Сохранилась челобитная Никиты к царю Алексею Михайловичу, писанная, судя по ее содержанию, в начале 1666 г. В этой челобитной Никита говорит, что он седьмой год литургии не служит и без причащения пребывает и, боясь смертного греха, каждый год обращался к государю и святителям о разрешении, но «указу мне нет». И на этот раз Никита просит опять, чтобы царь его пожаловал, велел архиереям снять с него запрещение, наложенное за доносы на Стефана, причем повторяет свои прежние утверждения, что на Стефана он жаловался справедливо, почему Стефан и наказан. Однако, едва ли и эта челобитная Никиты имела успех. Почти в то же самое время, как Никита писал свою челобитную о разрешении, завязывалось новое дело о нем, за которое он скоро предстал на суд. Поэтому нет оснований думать, что он получил просимое разрешение.
Поводом к новому делу послужила известная Никитина челобитная против новоисправленных книг. В деяниях московского собора 1666 г. говорится, что эта челобитная была подана Никитой царю Алексею Михайловичу. Но судя по имеющимся данным, дело происходило иначе. Сам Никита в последующем своем прошении о помиловании говорит, что он писал свою челобитную в 174 году, т. е. значит в 1666 (сентябрьском) году. Затем тут же он говорит, что челобитная была взята у него недописанной и неисправленной, отчасти вчерне, и дописать и исправить ее ему не дали, а арестовали его и отправили в Москву. Возникло же дело о челобитной около марта 1666 г. Из обстоятельств написания челобитной еще известно следующее. По свидетельству раскольнического писателя Саввы Романова, современника Никиты, последний впоследствии свидетельствовал, что он писал свою челобитную семь лет. Из другого свидетельства видно, что челобитную Никита давал читать некоторым лицам, как, например, дьякону Феодору, еще в декабре или до декабря 1666 г. (сентябрьского). Отсюда получается такая картина составления знаменитой челобитной.
Литературным обличением никоновских новшеств суздальский поп задумал, видимо, заняться еще тогда, когда он изобличал суздальского архиепископа Стефана. Шесть-семь лет трудился он над таковым обличением и, наконец, в начале тогдашнего сентябрьского 1666 г. или в конце январского 1665 г. сочинение было у него вчерне готово, а в большей части переписано и набело (потому что в сохранившемся подлиннике большая часть переписана начисто). В таком виде, должно быть по мере переписки, Никита давал свое произведение для чтения своим суздальским знакомым. Слухи о Никитиной челобитной стали распространяться и дошли до Москвы. Правительство нарядило следствие; в декабре 1665 г. (нашего) у суздальского диакона Федора уже спрашивали о никитином произведении, с которым он был знаком. Предварительные сведения, очевидно, заставили правительство обратить внимание на суздальского попа, и около марта 1666 г. его арестовали, забрали его рукописи и привезли в Москву. Никитина челобитная, называемая раскольниками великой за ее величину (она действительно весьма пространна: в печатном издании занимает 178 стран.), а отчасти и за ее содержание, представляет один из замечательнейших литературных памятников первоначальной истории раскола. Она написана в обличение никоновских «новшеств» и озаглавливается в печатн. изд. так: «Суздальского соборного попа Никиты Константинова Добрынина (Пустосвята) челобитная царю Алексею Михайловичу на книгу Скрижаль и на новоисправленные церковные книги». Как видно из этого заглавия, ближайшим образом свои обличения Никита направляет против «Скрижали».
Книга Скрижаль была издана при патриархе Никоне по следующему случаю. Желая дать не только новоисправленные церковные книги, но и толкование на литургию и другие церковные обряды, патр. Никон велел перевести в 1655 г. с греческого языка присланную из Греции книгу «Скрижаль». Перевод был напечатан уже в октябре 1655 г. Но выпущен в свет он был позже. Никон желал, чтобы новая книга получила соборное одобрение. Самая книга была еще дополнена несколькими статьями. Именно здесь напечатаны были послание к Никону константинопольского патриарха Паисия с ответами относительно наших церковных книг и обрядов; несколько статей по вопросам о крестном знамени и символе веры, в защиту никоновских исправлений, обращение Никона к греческим иерархам в Москве в 1656 г. по вопросу о крестном знамени и их ответы (против двоеперстия). В таком виде книга «Скрижаль» была читана на московском соборе 1656 г. (апрель— июнь), была им одобрена, как «бесценное сокровище» и подписана всеми отцами собора. После этого она была выпущена в свет. «Скрижаль» представляет из себя как бы собрание и апологию всех главнейших никоновских нововведений. Потому, естественно, она обратила на себя особое внимание ревнителей старины и подвигла суздальского Никиту на труд литературного опровержения. Сущность последнего заключается в том, что Никита рассматривает все изменения в церковных книгах и обрядах, произведенные при Никоне, находит их неправильными и исполненными всех ересей — жидовской, римской, несторианской, аполлинариевой и проч. и проч., подтверждая свои мысли свидетельствами святого писания и отцов и учителей церкви.
До издания никитиной челобитной Н. Субботиным в «Материалах для истории раскола» (т. IV) в нашей литературе о ней высказывалось мнение, как о невежественном, голословном и бессодержательном раскольническом писании. Но такой взгляд основывался на том, что полностью челобитная не была известна, а знали ее почти исключительно по опровержениям ее еще писателями ХVІІ в., далеко не исчерпывавшим ее содержания. Издатель же полной челобитной, известный знаток раскола Субботин считает справедливым высказать такое мнение о Никитином писании: «Челобитная Никиты не только не бедна содержанием, и не лишена доказательств, но отличается, напротив, обилием собранных против церкви обвинений, и почти все они подкреплены своего рода доказательствами, а доказательства наиболее важных раскольнических обвинений против церкви собраны и изложены даже с немалым тщанием и искусством. Вообще, по начитанности (разумеется, в неширокой области излюбленной раскольниками литературы), по находчивости, или изворотливости ума и по способности излагать свои мысли простым и ясным, но вместе выразительным и даже иногда сильным языком, Никита может занять место наряду с такими замечательными раскольническими писателями, как протопоп Аввакум и дьякон Феодор.
Правда, в Никитиной челобитной нередко встречаются замечания, основанные на одном непонимании текста новопечатных книг, или на извращении их смысла, и, по-видимому, несомненно, обличающие невежественность сочинителя (как, например, о неношении креста, о неверии в воскресенье Христово, о молитве духу лукавому и др.); но не должно забывать, что такого рода невежественность была общей принадлежностью раскольнических писателей первого времени и объясняется не столько их действительной необразованностью, еще менее — скудоумием, недостатком разумения, сколько усиленным стремлением в каждом изменении буквы старых книг и в каждом неясном выражении книг новопечатных (какими особенно изобилует «Скрижаль»), отыскать ересь, нарушение древнеотеческой веры».
В марте 1666 г. московский собор, рассматривавший дело раскольников, судил и Никиту за его дерзновенное писание. Челобитная Ннкиты была прочитана на соборе, и 5-е деяние собора перечисляет главнейшие «хулы и гаждения», которые написал Никита «в своем богомерзком свитце». Никиту спрашивали, ему ли принадлежит это произведение и поддерживает ли он его содержание. Никита не отрекся и подтвердил свои убеждения. Тогда архиереи начали ему «отверзати умная очеса и являти его невежества, толковати же божественных писаний трудности». Но Никита не убедился. «Он же окаянный, — говорит соборное деяние, — уподобися аспиду, затыкающему ушеса своя на глас обавающаго. Не хоте и слушати архиерейских увещаний, но гордостью диавольскою напыщен быв, глагола единого себе искусньша быти божественных писаний, неже вси архиереи. Обаче они, яко добрии врачеве презирающе и забывающе вся укоризны и ругания его нестерпимая, не престаша его молити же и увещати ко обращению: но и тако ефиопа мыша». Видя Никитино «ожесточение», собор постановил отлучить его от церкви, предать анафеме его и его писания и сослать его в Никольский Угрешский монастырь, что и было исполнено. Что касается Никитиной челобитной, то собор обратил на нее особенное внимание, должно быть потому, что она пользовалась популярностью среди раскольников. Собор поручил ученому греку Паисию Лигариду, газскому митрополиту, составить опровержение на челобитную Никиты. Так как Паисий не знал русского языка, то челобитная была переведена для него на латинский язык, но, по-видимому, не в полном виде, а в сокращенном. На латинском же языке Паисий написал и опровержение, поместив возражение на 31 пункт Никитиных обвинений. Произведение Лигарида было переведено на русский язык Симеоном Полоцким.
Сочинение Паисия не удовлетворило, однако, собора, быть может потому, что оно написано в слишком общих выражениях, без достаточного обоснования (подлинник рукописи Паисия в библиотеке московской духовной академии). Собор поручил составить другое сочинение уже Симеону Полоцкому. Поручение это было скоро исполнено (начав свой труд 18-го мая 1666 г., Симеон окончил его 13-го июля).
Симеон написал опровержение и на Никиту и на челобитную другого расколоучителя — попа Лазаря, причем разбор Никитиной челобитной занимает у него первую часть и состоит из 30 «возобличений» на Никитины «обличения» (хотя это число далеко не исчерпывает всех пунктов челобитной). При составлении своего труда Симеон, видимо, пользовался и сочинением Паисия. Книга Симеона была рассмотрена и одобрена собором, который постановил издать ее от своего имени как соборное произведение, под заглавием: «Жезл правления, утверждения, наказания и казнения, сооруженный от всего освященного собора… в лето 7174, месяца мая, в 7-й день» (по-видимому, день поручения Симеону). Издание книги, впрочем, задержалось. Она напечатана по благословении восточных патриархов, присутствовавших на соборе 1666 г., уже в средине 1667 г. Опровержение на Никиту составляет первую часть «Жезла».
В одном сборнике XVII в., хранящимся в Синодальной библиотеке (№ 372), есть еще одно сочинение против Никитиной челобитной, под заглавием: «О крестном знамении. Сия книга на Никиту попа». Весьма возможно, что и это опровержение написано во время соборов 1666—1667 гг. Стойкость Никиты против церковной власти, однако, была непродолжительна. В скором же времени после соборного приговора над ним он начинает посылать из места своей ссылки — Угрешского монастыря — слезные прошения о прощении, с выражением своего раскаяния. После первой такой просьбы игумену Угрешского монастыря Викентию было поручено испытать искренность Никитина покаяния, что и было исполнено в начале июня 1666 г. Затем сохранились еще три покаянных свитка Никиты (все эти челобитные напечатаны в «Материалах для истории раскола т. IV), с такими же слезными мольбами. Во всех них Никита отрекается от своих прежних заблуждений и признает новопечатные книги русских и восточных иерархов и патриарха Никона православными, а свои прежние мнения — наваждением диавола. Последний свиток, по-видимому, был читан Никитой публично на площади в качестве публичного покаяния. Собор поверил искренности раскаяния Никиты, простил его и принял в общение с церковью, что случилось в том же 1666 г.
Но собор ошибся: Никита каялся вовсе не искренно, а лицемерно, «за срубом и мечем», как говорил он сам впоследствии; в душе он остался истым раскольником, что и сказалось в его дальнейшем историческом выступлении. После собора 1666—1667 гг. имя Никиты на время почти совсем исчезает с исторического горизонта. Где пребывал он и что делал, положительно неизвестно. Но из последующих событий видно, что он вращался в раскольнических кругах, пользовался в среде раскольников известностью и уважением, как замечательно книжный человек, и жил, по-видимому, в Москве; по крайней мере, в последней застают его события 1682 года.
Эти события и составляют тот исторический момент, который снова выдвинул Никиту на публичную арену. Бывший суздальский поп явился одним из главных, и даже, пожалуй, главным вождем известного раскольническо-стрелецкого бунта в июле 1682 г. Когда после смерти царя Феодора Алексеевича управление московским государством перешло в руки царевны Софьи, достигшей власти с помощью стрельцов, то силой последних задумал воспользоваться для своих целей тот класс недовольных, который образовался у нас в лице раскольников. Среди стрельцов было много последователей старого обряда; на них и задумали опереться руководители раскола, прекрасно понявшие благоприятность для них наступившего момента. По свидетельству Саввы Романова, уже через три дня после кровавого 15-го мая 1682 г. в стрелецком Титовом полку происходили совещания, как бы «в царствующем граде Москве старую православную христианскую веру возобновити». Стали искать таких людей, кто умел бы челобитную сложить «и ответ дать патриарху и властям от божественных писаний». И действительно, такие люди сказались. Во-первых, «обрели» некоего «нового Илью», ревнителя отеческих преданий, инока Сергия, который и стал сначала во главе движения. Под его руководством и с его благословения несколько стрелецких грамотеев написали челобитную о старой вере «от божественных писаний». Собрались стрельцы и посадские люди, конечно из числа сочувствующих старой вере, послушали вновь написанную челобитную и пришли в умиление от ее содержания; «такового слогу и толика описания ересей в новых книгах», — говорили слушатели, — мы «во днех своих не слыхали». Пошли с челобитной к начальнику стрельцов, князю Ивану Андреевичу Хованскому, сочувствовавшему раскольникам, и рассказали ему, в чем дело. Хованский охотно взялся поддерживать ревнителей «отеческих преданий», но он не очень надеялся на «нового Илию» — Сергия. Сколько ни искусен был тот в божественных писаниях, боярин находил его неподходящим апологетом челобитной пред духовными властями. «Вижу тя инока, отче, смиренна, тиха и немногословна, — говорил Хованский, — и не будет тя с таковое великое дело, надобно против их ученому человеку ответ держати». Сергий пробовал уверять в своей правоспособности, но тут его сотоварищи вспомнили, что у них есть такой человек, какого желал князь. То был суздальский Никита. Как только услышал Хованский это имя, так с радостью ухватился за нового «адаманта». «Знаю я того священника гораздо, — сказал он; противу того им нечего говорить; тот уста им заградит, и прежде сего ни один от них противу его не можаше стати, но яко листвие падоша». Таким престижем пользовался Никита. С этого момента он собственно и делается вождем стрельцов в их «стоянии» за старую веру.
Раскольники торопились своим делом. 25-го июня предстояло венчание на царство царей Петра и Иоанна, и ревнители старой веры непременно хотели, чтобы цари венчались «по-старому». Они поэтому требовали, чтобы как можно скорее был собор для прений о вере, из которых они надеялись выйти победителями. По уговору с Хованским, первоначально собор и был назначен на пятницу 23-го июня. Взял отец Никита честной крест, Сергий — евангелие, Савватий — икону страшного суда и пришли они в назначенный срок к Красному крыльцу. Собралось множество народа. Вышел Хованский. На вопрос о цели прибытия Никита за всех отвечал, что пришли они «великим государем побить челом о старой православной христианской вере, чтобы велели патриарху и властем служити по старым служебникам, также и книги все бы были во святых церквах старые и служили бы на 7-ми просфорах» с изображением истинного креста. а если патриарх не согласится на эти требования, то Никита требовал указать, какие ереси содержатся в старых книгах и за что они отвергнуты, обещаясь в свою очередь «в конец обличить» «многие ереси и всякие затеи» новых книг. Раскольники горели желанием состязаться с православными властями. Но патриарх постарался отсрочить это состязание. У Никиты и его сотоварищей взяли челобитную, которую, впрочем, возвратили назад по просьбе раскольников, и обещали ее рассмотреть. Хованский успокаивал отцов, говоря, что дело отсрочено до среды, и пусть приходят в среду. Никита беспокоился все насчет венчания: как же будут венчать государей — по-новому или по-старому. Хованский заверял его, что он велит патриарху служить по-старому, и для большего успокоения Никиты поручил ему даже принести свои просфоры для литургии со старым крестом. Отец Никита так и сделал. Заказал он одной благочестивой вдовице испечь просфоры и утром в воскресенье отправился с узелком в собор. Но на торжество венчания собрались массы народа из окрестностей; толпы заливали Кремль и окружающие места. Никита тщетно проталкивался к собору; его не пустили. Пришлось вернуться домой с просфорами, которые и раздали «верным, благословения ради».
Венчание было совершено, конечно, не по указке раскольников. Между тем, духовные власти принимали свои меры, чтобы лишить раскольников поддержки стрельцов. По свидетельству Саввы Романова, одного из участников событий, патриарх послал за выборными стрелецких полков, велел угощать их, дарил подарками, уговаривая не защищать «старой веры». Вследствие ли этих мер, или и само по себе, когда стали собирать подписи под челобитной в полках, то в некоторых из них обнаружилось разногласие. Одни хотели подписываться, а другие не хотели, говоря, что зачем им руки прикладывать, когда они ответ давать патриарху и властям все равно не умеют, а за православную веру стоять они рады и без рукоприкладства. На том и порешили: подать челобитную без подписей, но «от лица всех православных христиан». Челобитная была большая, на 20 столбцах. В среду 28-го июня стрелецкие выборные и посадские отправились к Хованскому спрашивать, когда же отцам приходить на собор. О разногласиях в среде стрельцов уже было известно. По приказанию государей, Хованский трижды спрашивал выборных, все ли полки заодно хотят стоять за веру. Выборные, однако, ответили, что все. Тогда их послали, вместе с Хованским, к патриарху, куда отправились и ревнители старой веры из посадских.
Пока князь переговаривался с патриархом, выборных пригласили на патриарший погреб и хорошо угостили. Из погреба выборные вернулись пьяными и стали подсмеиваться над ревнителями, как-то они станут отвечать патриарху и властям. Когда вышел патриарх к собравшимся, выборные подошли к нему под благословение. Ревнители увидели, что на них плохая надежда. Затем произошла беседа патриарха и архиереев с собравшимися, принявшая характер прений. Выборные выставили для ответа посадских ревнителей — Павла Даниловца, Павла Захарова и Савву Романова. Впрочем, на этот раз ни на чем не решили и собор был отсрочен до следующей среды.
Народ в Москве под влиянием раскольнической агитации волновался. Побили камнями посланного патриархом для проповеди в народе в защиту троеперстия попа Савву, избили другого инока. Духовенство начало бояться. В среду 5-го июля стрелецкие выборные уже не пошли предварительно к Хованскому, боясь новой проволочки, а прямо велели отцам идти на собор. Благословившись у Никиты, забравши свои кресты, иконы и книги, отправились отцы в Кремль; туда же направились стрельцы и собралось множество народа. Раскольники устроились около Архангельского собора. Патриарх с духовенством молились в Успенском соборе. После службы он выслал одного протопопа читать перед народом нарочно для этого напечатанное обличение на Никиту с изложением истории его прежнего покаяния собору 1666 г. и данных им обещаний впредь не бить челом о старой вере. Но протопопа стрельцы избили и не дали ему читать обличение. Раскольнические учители поучали народ, читая разные раскольничьи тетради. Толпа наэлектризовывалась и волновалась.
Между тем раскольники требовали, чтобы прения происходили на площади, пред всем народом. Однако правительница на это не согласилась. Не согласилась она оставить также и одно духовенство в Грановитой палате, где решено было устроить «собор», несмотря на уговоры Хованского. В Грановитой палате собрались царевны — Софья Алексеевна, Марья Алексеевна, Татьяна Михайловна, царица Наталья Кирилловна, патриарх, архиерей и выборные стрельцы. Сюда же вошли с своими аналоями, свечами, книгами, иконами и крестами раскольнические отцы. Раскольники вошли с шумом и пред входом с Никитою вышел скандал. Едва Никита вступил на красное крыльцо, как один из православных священников ухватил его за волосы. Стрельцы отняли Никиту и начали бить православных священников. Страсти, как видно, разгорались и прения обещали быть резкими. Так действительно и было.
Раскольники во главе с Никитой объяснялись и вели себя дерзко. На вопрос патриарха, зачем они пришли, Никита отвечал: «Пришли к царем государем побить челом о исправлении православные христианские веры, чтобы царское свое праведное рассмотрение дали с вами, новыми законодавцы, и чтоб церкви Божии были в мире и соединении, а не в мятежи и раздрании, и служба была бы в церкви Божией, как при царе Михаиле Феодоровиче и при святейшем патриархе Филарете Никитиче служили по старым служебникам». Патриарх указал раскольникам, что не дело их, простолюдинов, заниматься церковным исправлением и порицать высших пастырей, что все исправления церковных книг сделаны на основании греческих и харатейных русских книг по грамматике, а они грамматике не учились. Но на это Никита заявил: «Мы пришли не о грамматике с тобою говорить, но о церковных догматах и поговорить с тобою краткими глаголы, и аз о чем тебя вопрошу, ты же ми ответ дай. Чего ради, егда вы литургию служите и на выход выйдешь, взяв честный животворящий крест Христов в левую руку, а тройную свещу в правую руку, и машешь обема рукама крестообразно на все стороны? Почему свеща и огнь честнее креста Господня, и что прообразует огнь и свеща»? Вот что волновало Никиту. Патриарх Никите ничего не ответил, должно быть просто потому, что слишком мелочен был вопрос. Вместо него пробовал говорить холмогорский архиерей. Ho Никита с яростью набросился на последнего с поднятой рукой, закричав: «что ты нога выше главы славишися, я не с тобою говорю, но с святейшим патриархом!» и при этом он, по-видимому, ударил епископа Афанасия (хотя Савва Романов осторожно говорит: «отведе его мало рукою»). Никиту оттащили от архиерея. Царевна Софья в гневе поднялась с трона и гневно проговорила: «Видите ли, что Никита делает в наших очах, архиерея бьет, а без нас и давно убьет». Раскольники заговорили, что Никита не бил, а лишь отвел рукою мало… Но царевна продолжала суровую речь. Она напомнила Никите, что он при Алексее Михайловиче (на соборе 1666 г.) принес публичную челобитную о прощении, а теперь снова берется за то же дело. Никита возразил, что он челобитную тогда принес «за мечом и за срубом» и что против его челобитной ему никто ответу не дал, а в «Жезле» Симеона Полоцкого и против пятой части ответа нет, и предлагал тут же опровергнуть «Жезл». Царевна, однако, не захотела с Никитой разговаривать: «Нет тебе дела говорить с нами,— молвила она, — и на очах наших тебе не подобает быть». Начали читать раскольническую челобитную. Чтение несколько раз прерывалось выражением гнева царевны и объяснениями. Царевна вскакивала с трона при наиболее дерзких и резких выпадах челобитной, а раз даже встала и направилась к выходу, угрожая совсем оставить царство (когда читали о прельщении царя Алексея Михайловича Никоном еретиком); едва уговорили ее Хованский, бояре и выборные.
С Никитой Софья не хотела разговаривать, так что когда тот выступил с объяснениями по одному вопросу, царевна запретила ему говорить я велела говорить Сергию. Патриарх и духовенство пробовали доказывать раскольникам ложность их обвинений и опровергать их мнения. Но те и слушать ничего не хотели. По окончании чтения, видя бесплодность прений, Софья встала с престола и обратилась к «людям», чтобы они не слушали ревнителей ложного «православия». Но раскольники кричали, что они умереть готовы за старый крест. Тогда царевна попробовала переговорить особо с выборными. Отойдя в сторону, она позвала их к себе и начала говорить: «Видите ли, светы, какую хулу возлагают на отца нашего… Они называют Арсения старца еретиком, и Никона патриарха; и потому и отец наш и брат тако же еретики стали, да и мы таковы, и вам, светы, надобно за то дело стоять. Да и в том крест целовали великим государям, что за наш царский дом стоять».
Однако, выборные, в присутствии «отцов», были не податливы. Они пробовали оправдывать раскольнических вождей. Тогда Софья поняла, что таким путем со стрельцами не сговориться, и распустила собрание, велев им идти с миром. Царевна и духовенство удалились из палаты, назначив быть собору в пятницу. Никита и другие ревнители старой веры торжествовали. С ликованиями вышли они из кремля под охраной стрельцов. На лобном месте толпам народа читали «от божественных писаний» во обличение никоновских ересей. В толпе говорили, что государи цари приказали по-старому креститься. Пошли за Яузу к Всемилостивейшему Спасу, служили молебен, звонили в колокола. «Отцы» отправились в дом, где прежде пребывали. Но торжество было непродолжительно.
Правительство увидело, какие угрожающие размеры принимает раскольническое движение, и употребило все средства подавить его. Софья позвала к себе стрелецких выборных и угощением, дарами и почестями для некоторых, склонила их отказаться от расколоучителей и не променять царский двор, всех властей, и все государство российское «на шестерых чернецов». Выборные не устояли пред царскими милостями и сказали, что не их дело стоять за старую веру, а дело патриарха и освященного собора. На совещании выборных решено было «отказать во всем старцам и посадским». Рядовые стрельцы сначала было будировали и грозили выборным расправиться за измену древнему благочестию. Но их по очереди пригласили на царское угощенье, выставив на 10 человек по ушату пива и мерке меду, и они о старой вере «и думать перестали». Угостившись, они набросились на «правоверную братью» и стали бить их, приговаривая: «Вы бунтовщики и возмутили всем царством». «Правоверные», видя такую «дьявольскую пакость, возмятошася и друг друга не сведаху, бегству себя предаша». Все стрельцы принесли повинные за подписями, что им до того дела нет. Все это произошло в несколько дней. Собора в пятницу отцы не дождались. Вместо того 100 стрельцов отправились по отцов, забрали их и привели на Лыков двор. Во вторник, 11-го июля, в первом часу дня попу Никите отсекли голову, как самому ярому зачинщику смуты, Сергия послали в ссылку в Спасский Ярославский монастырь, а прочих отцов разослали по иным монастырям.
Так кончил свою жизнь неразумный ревнитель старой веры. Место погребения Никиты Пустосвята неизвестно. Но среди раскольников существует предание, будто бы после казни Никиты его почитатели подобрали его обезглавленный труп с лобного места, купили у палача голову и с великим благоговением вывезли бренные останки Никиты в гор. Гжатск, Смоленской губ., где и похоронили на старом кладбище, поставив над могилой простой деревянный осмиконечный крест без всякой надписи. Каждый год в день казни Никиты в гор. Гжатск собирается толпа богомольцев-раскольников отовсюду. Богомольцы молятся на могиле, берут с нее землицы, служат панихиды. Могилу Никиты, быть может мнимую, до недавнего времени по крайней мере, осенял только простой черный деревянный крест с надписью: «Помяни мя, Господи, во царствии си».
Русский биографический словарь (Словарь Половцова) СПб., 1896 -1918/ Руниверс
