Княжна Тараканова. Упоминание этого имени у большинства читателей наверняка ассоциируется с прекрасным полотном Флавицкого, которое экспонируется в Третьяковской галерее. Одиночная камера Петропавловской крепости. Сквозь решетку окна хлещут ледяные потоки петербургского наводнения.
Несчастная женщина забралась на тюремную кровать, которая вот-вот скроется под водой, и в отчаянии прижалась к стене. Ее роскошное платье резко контрастирует с убогим убранством каземата. Две крысы ищут спасения у ног арестантки. Голова ее откинута назад, волосы распущенные, руки бессильно свисают вдоль тела.
Кстати, о руках. Если поближе подойти к картине и внимательно присмотреться, то обнаружится удивительная вещь: их у княжны четыре. Две, которые свисают, и еще две, сложенные на груди. Они просматриваются под верхним слоем краски.
Именно так их сначала и написал художник, но потом нашел более отвечающее безысходному настроению полотна положение и переписал руки заново. Картина в свое время наделала много шума, была необычайно популярна и путешествовала с выставки на выставку. Однажды в дороге полотно не уберегли от дождя, и первая пара рук, до поры скрытая верхним слоем краски, явственно проступила наружу. Полотно неоднократно реставрировали, но безуспешно: руки предательски появляются вновь и вновь.
Впрочем, наш рассказ совсем не об этой особенности картины, а совсем об иной ошибке художника – исторической. И для начала весьма характерный факт: в каталоге академической выставки 1864 г. , где полотно экспонировалось впервые, по рас- поряжению императора Александра II указали: “Сюжет этой картины заимствован из романа, не имеющего никакой исторической истины”. Так кого же изобразил на своей картине Флавицкий.
Самозванку, “всклепавшую на себя имя” или, говоря современным языком, выдававшую себя за княжну Тараканову. Кто такая эта княжна, мы расскажем в конце, а пока – о самозванке. Происхождение этой легендарной особы весьма туманно. Не исключено, что она была родом из Германии.
Одни историки называют ее дочерью пражского трактирщика, другие – нюрнбергского булочника, а третьи утверждают, что она была плодом любви персидского шаха и его грузинской наложницы. Одни знали ее как мадмуазель Франк, другие – как мадам Тремуйль. То она зовется Алиной, то носит имя Шель. То предстает графиней Силинской, то принцессой Азовской.
Столь же стремительно меняются и места жительства: Киль и Берлин, Гент и Лондон. И везде возникают богатые почитатели, не жалеющие средств для обворожительной прелестницы. Многие из воздыхателей вскоре оказывались не только без своих сбережений, но и в долговых тюрьмах, а ловкая аферистка в очередной раз меняла имя, родословную, титул и место жительства. Первое упоминание о таинственной принцессе (без упоминания ее имени) встречается на страницах книги французского дипломата и писателя Жана Анри де Кастера “Жизнь Екатерины II, императрицы России” (1797 г.
). Естественно, по стародавней российской привычке, книга была запрещена, хотя ее читали все образованные русские современники. За отсутствием собственных исторических книг и потому, что запретный плод сладок, книга де Кастера, который сам никогда не был в России и только пересказывал полученное из вторых, а то и третьих рук, пользовалась популярностью. Откуда бы обыватель смог узнать о тайном браке и незаконных детях императрицы Елизаветы Петровны.
Из тогдашнего “самиздата”. Вот из такого сочинения, где правда причудливо перемешалась с полуправдой и ложью, люди и узнавали о плоде любви императрицы Елизаветы и ее фаворита Алексея Разумовского. Бывший секретарь саксонского посольства при дворе Екатерины II Георг Адольф фон Гельбиг в своей нашумевшей книге “Русские избранники со времен Петра I (1680) до Павла I (1800)” объявил загадочную персону дочерью императрицы Елизаветы и ее другого фаворита – Ивана Шувалова. Возможно, он был первым, кто присовокупил к титулу княжны фамилию Тараканова, которую она никогда не носила.
Кроткая княжна тихо жила в Италии и вовсе не мечтала о престоле, а лишь страдала от отсутствия средств, но коварные русские офицеры уплатили ее долги, чтобы заманить девушку в ловушку. Варвары отправили княжну в Россию, где бедняжка скончалась в шлиссельбургской тюрьме. Несчастный отец не посмел открыться дочери. В 1859 г.
в московском журнале “Русская беседа” появились выдержки из писем итальянского аббата Роккатани (составлены в 20-х гг. XIX в. ) о пребывании в Риме в начале 1775 г. “неизвестной принцессы Елизаветы”, именовавшей себя дочерью российской императрицы Елизаветы Петровны и искавшей поддержки у польского посла и папской курии.
В конце своего сообщения аббат, лично знакомый с этой дамой, сообщал, что она выехала в Ливорно, где стоял на якоре русский военный флот. Точная дата рождения “принцессы Елизаветы”, которая не знала ни русского, ни польского языков, но хорошо говорила по-немецки и предпочитала писать по-французски, неизвестна. Сама она на следствии в 1775 г. утверждала, что ей 23 года.
Получается, она родилась в 1752 г. “Однако эта дата ничем не подтверждена, и похоже, что, указывая возраст, узница Петропавловской крепости лукавила, – замечает писатель и историк Игорь Курукин. – В письме 1773 г. к министру трирского курфюрста-архиепископа она сообщила, что родилась в 1745 г.
; следовательно, тогда ей было от роду 28 лет, а ко времени начала следствия – и все тридцать. Так что. ей было от 20 до 30 лет”. Генерал-майор Алексей Иванович Тараканов действительно существовал, но мог ли он взять на воспитание ребенка императрицы и дать ему свое имя.
Он был послан в Кизляр, где пробыл до ноября 1742 г. , после этого служил в Москве, потом получил отпуск на два года, а с 50-х гг. XVIII в. не состоял на действительной службе.
“Побродяжка”, или “авантюриера”, как ее аттестовала в письмах к следователю Голицыну Екатерина II, не имела ничего общего с реальной “принцессой Елизаветой”. И. Курукин, автор биографии “княжны Таракановой”, делает вывод: “Пленница Петропавловской крепости затмила своей персоной ту, в отношении которой власти и исследователи, пожалуй, имели больше оснований для волнения: таинственную монахиню Досифею – предполагаемую дочь императрицы Елизаветы и Алексея Разумовского, родившуюся около 1746 г. , проживавшую в почетной изоляции в московском Ивановском монастыре и похороненную в родовой усыпальнице бояр Романовых в Новоспасском монастыре.
Но история законопослушной затворницы не столь авантюрна. вот и не сложилась красивая легенда”. В связи с такой бурной биографией “княжны” вполне допустимы непреднамеренные искажения действительности. По той простой причине, что трудно понять, что в ее биографии – правда, а что – вымысел.
Ее современники приводят взаимоисключающие факты, а уж в нынешней литературе можно обнаружить самые разнообразные описания ее полной приключений жизни. Каких только романов о ней не написали, каких только фильмов не наснимали.. Потому что уж очень богатую пищу для фантазии предоставила эта красивая загадочная женщина.
Так кем же все-таки она была. Если сопоставить все дошедшие до нас данные, то ее биография выглядела следующим образом. В младенчестве ее вывезли сперва во Францию в Лион, а затем в Голштинское герцогство, в Киль. В 1761 г.
она вновь оказалась в Петербурге, но Петр III, взойдя на престол и опасаясь своей конкурентки, выслал ее в Сибирь (или в Персию). Тогда-то она и узнала о своем якобы высоком происхождении, но, опасаясь возвращаться в Россию, принялась странствовать по Европе, чтобы добиться признания своих прав. Первые реальные следы незнакомки обнаруживаются в Берлине, откуда она через Гент и Лондон в 1772 г. прибыла в Париж.
Где именно побывала до 1772 г. эта очаровательная авантюристка, неизвестно. Алексею Орлову она говорила, что из России через Ригу и Кенигсберг поехала в Берлин, где открылась Фридриху II. После этого, сообщал Орлов императрице Екатерине II, она “была во Франции, говорила с министрами, дав мало о себе знать”.
В Париже она именовала себя Али Эмете, княжна Владимирская с Кавказа (в некоторых письмах она именует себя еще “владетельницей Азова, единственной наследницей весьма древнего рода Волдомиров”), и утверждала, что чрезвычайно богата, так как владеет “персидскими сокровищами” – по очередной легенде она воспитывалась у дяди в Персии, а достигнув совершеннолетия, перебралась в Европу. В дальнейшие ее планы входят поиски российского наследства. И вновь обворожительную особу, свободно говорящую на многих европейских языках, неплохо рисующую и играющую на арфе, окружают многочисленные поклонники. Они охотно оплачивают ее пребывание в Париже в течение двух лет, и лже-Елизавета не знает отказа ни в чем.
Бурная жизнь “княжны Владимирской” в Париже окончилась тем, что она совершенно запуталась в долгах и была вынуждена бежать во Франкфурт-на-Майне, где ее, однако, сразу посадили в тюрьму. Ее выручил граф Ф. Лимбургский, по уши влюбившийся в авантюристку и всерьез хотевший жениться на ней. Пользуясь его сердечным покровительством, она около полутора лет прожила в его графстве Оберштайн.
В 1773 г. впервые пронесся слух, что под именем “принцессы Владимирской” скрывается прямая наследница русского престола – княжна Елизавета Алексеевна Тараканова, дочь Елизаветы Петровны и ее фаворита графа Разумовского, плод их законного, хотя и тайного, брака. Вполне вероятно, что первопричиной, заставившей самозванку принять на себя имя “княжны Таракановой”, была элементарная потребность в средствах, сопровождавшая ее всю жизнь. Решающее влияние на перерождение международной авантюристки в самозванку “княжну Тараканову” оказали польские эмигрантские круги.
Не исключено, что и саму мысль назваться дочерью императрицы Елизаветы подал ей польский шляхтич-эмигрант Михаил Доманский, который еще в 1769 г. слышал от какого-то русского офицера, что Елизавета Петровна имела дочь от тайного брака с Разумовским. Близость Доманского с самозванкой вскоре переросла в нечто большее, во всяком случае он стал наиболее преданным ей человеком. А в начале 1774 г.
возле “княжны Таракановой” появляется фигура покрупнее – князь Карл Радзивилл, маршал Генеральной конфедерации, воевода Виленский, личность, весьма популярная среди шляхты, человек более чем состоятельный и честолюбивый. Именно после встречи с ним она и объявляет себя дочерью императрицы Елизаветы Петровны, а до кучи – и сестрой Емельяна Пугачева. Переписка “княжны” с Радзивиллом началась еще в 1773 г. Характерно, что в одном из писем Радзивилл называет ее “призванной провидением для спасения Польши”.
А первая встреча “княжны Таракановой” с Радзивиллом состоялась в Венеции, куда самозванка прибыла в 1774 г. под именем графини Пинненберг. Ее окружала небольшая свита, в числе которой находились Доманский, полковник барон Кнорр, ставший “гофмаршалом” ее “двора”, английский авантюрист Монтегю и другие. Радзивилл довольно прозрачно намекнул самозванке, что она может быть весьма полезной для интересов конфедератов.
Т. к. она, как “законная дочь покойной русской императрицы Елизаветы Петровны” имеет неотъемлемое право на русскую корону, то конфедераты готовы оказать ей помощь, а взамен, став русской императрицей, “Елизавета II” должна будет вернуть Речи Посполитой Белоруссию и заставить Пруссию и Австрию восстановить Польшу в пределах 1772 г. План, разработанный польскими эмигрантами при участии французских доброхотов, был таков: самозванка с Радзивиллом и группой польских и французских добровольцев отправляются в Константинополь, где под знаменем “княжны Таракановой” создается польско-французский добровольческий корпус, во главе которого “княжна” прибывает на театр военных действий Русско-турецкой войны и обращается к русской армии как “законная наследница престола”.
Бред, конечно. Но игра в этот бред захватила самозванку как малое дитя. Она рассылала в разные страны письма, в которых уверяла, что в России у нее множество приверженцев и т. п.
Она снова начала вести привычную для нее роскошную и веселую жизнь. В результате снова долги, нехватка средств, отчаянные попытки раздобыть деньги. И по-прежнему новоявленная претендентка на Российский престол ищет поддержки и помощи в осуществлении своих планов у Радзивилла, но вскоре убеждается, что тот способен только произносить красивые речи перед единомышленниками. И “Всероссий- ская княжна” решает действовать самостоятельно.
Она то обращается с пространным посланием и добивается встречи с султаном, то пытается вести переговоры с самим кардиналом, то разрабатывает план установить связь с командованием русской эскадры, находившейся у берегов Италии. “Постараюсь, – писала она 10 июля 1774 г. одному из своих корреспондентов, – овладеть флотом, находящимся в Ливорно. Мне необходимо объявить, кто я, ибо уже постарались распустить слух о моей смерти.
Я издам манифесты, распространю их по Европе, а Порта открыто объявит их во всеобщее сведение”. Свои права на русский престол самозванка объясняла так: “Я родилась в 1753 году и до девятилетнего возраста жила при матери. Когда она скончалась, правление Русской империей принял племянник ее, принц Голштейн-Готторпский и, согласно завещанию матери моей, был провозглашен императором под именем Петра III. Я должна была лишь по достижении совершеннолетия вступить на престол и надеть русскую корону, которую надел Петр, не имея на то права.
Но через полгода по смерти моей матери жена императора Екатерина низложила своего мужа, объявила себя императрицей и короновалась в Москве мне принадлежащею древней короной царей московских и всея России”. Эти действия и тексты, естественно, получают огласку в России и не могут оставить безучастными Екатерину II. Более того, Екатерина не на шутку переполошилась: самозванка ведь не просто выдавала себя за дочь Елизаветы Петровны, но и заявляла права на российский престол. Явление миру очередной “законной” наследницы лишний раз напоминало об узурпации трона Екатериной и в конечном счете подрывало на Западе ее престиж.
И вот Екатерина, изрядно напуганная только что подавленным бунтом Пугачева, предпринимает энергичные меры по обезвреживанию самозванки: она поручает графу Алексею Орлову “схватить бродяжку” и поставить крест на ее притязаниях на престол. “Если это возможно, – писала она Орлову, – приманите ее в таком месте, где б вам ловко бы было посадить на наш корабль и отправить ее за караулом сюда”. В случае провала этой затеи Екатерина даже разрешила Орлову бомбардировать из корабельных орудий Дубровник, где на тот момент находилась “княжна”: сперва надлежало потребовать от городских властей выдачи “твари”, а если они откажутся, “то дозволяю вам употребить угрозы, а буде и наказание нужно, что бомб несколько в город метать можно”. Разрабатывая план ареста самозванки, Екатерина и Орлов были озабочены захватом находившихся при ней бумаг.
В одном из писем к Орлову княжна сообщала, что у нее есть копии с подлинных завещаний Петра I, Екатерины I и Елизаветы. А в августе 1774 г. самозванка прямо заявила Орлову, что собирается опубликовать в европейских газетах названные документы, которые, в особенности завещание Елизаветы Петровны, якобы подтверждают ее права на русский трон. Орлов приступает к осуществлению хитроумного плана: стать очередным поклонником новоявленной княжны Таракановой и предложить ей не только деньги, но и руку.
Принято считать, что Орлов притворился влюбленным в “княжну”, но как далеко простиралось его притворство и где кончалась грань между фальшью и истинным чувством, и было ли это истинное чувство – кто знает.. Орлов предложил ей руку, сердце и свои услуги, “повсюду, где б она их не потребовала”, и поклялся возвести ее на русский престол. Самозванка была им очарована, но предложение руки вызвало у нее колебания.
Может быть, что-то почувствовала своей женской интуицией. Но в целом любвеобильная и честолюбивая авантюристка не имела оснований не верить в искренность заверений своего нового поклонника. 21 февраля 1775 г. после завтрака у английского консула Орлов пригласил самозванку познакомиться с русскими кораблями, стоявшими на рейде в Ливорно.
Эскадра встретила княжну “Елизавету II” царским салютом, музыкой и криками “ура. “. Самозванка поднялась на борт флагманского корабля “Три иерарха”. В каюте адмирала Грейга свита самозванки и командование эскадры подняли за здоровье “Елизаветы” наполненные вином кубки.
“Княжна” была счастлива как никогда. Ее пригласили на палубу: полюбоваться маневрами эскадры. Захваченная зрелищем “своего” флота, самозванка даже не заметила, как Орлов и Грейг куда-то исчезли. В общем, “княжну Тараканову” арестовали.
По одной версии – только ее саму, по другой – вместе с Орловым, – для отвода глаз. По одной версии – после венчания, по второй – вместо оного. В 1775 г. пленница была доставлена в Кронштадт, откуда ее перевезли в Петербург и 26 мая заключили в Алексеевский равелин Петропавловской крепости.
Для следствия по делу самозванки была создана специальная комиссия во главе с князем А. М. Голицыным. Главной целью комиссии было выяснение того, кто руководил самозванческой интригой – “кто начальник сей комедии”.
Вначале ей отвели несколько комнат, кормили с комендантской кухни и даже отдали в распоряжение двух служанок и личного врача. Екатерина была не в восторге от такого проявления гуманизма и требовала у Голицына скорейшего завершения следствия. Шли постоянные допросы, показания с которых и стали основой легенд о судьбе “княжны Таракановой”. “При естественной быстроте ее ума, при обширных по некоторым отраслям сведениях, наконец, при привлекательной и вместе повелительной наружности, нет ничего удивительного, что она возбуждала в людях доверие и благоговение к себе”, – писал Голицын императрице.
Узница умоляла фельдмаршала о личной встрече с Екатериной, но добилась обратного: она была помещена в одиночный каземат на хлеб и воду. Именно этот печальный этап жизни самозванки и запечатлел на своей картине “Княжна Тараканова” Флавицкий. И сделал это весьма реалистично и убедительно. Так о какой исторической ошибке художника мы пообещали рассказать в начале нашей статьи.
Исключительно о той, что несчастная женщина не могла погибнуть от наводнения 10 сентября 1777 г. , во время которого рухнула часть стены Петропавловской крепости, и по столице ходили слухи, что заключенные утонули. По одной простой причине: она скончалась от чахотки за два года до этого стихийного бедствия. Произошло это 4 декабря 1775 г.
Арестантка была тайно погребена на территории Петропавловской крепости, унеся с собой в могилу и тайну рождения, и подлинное имя, не открывшись перед кончиной даже священнику. Обрядов при ее погребении не было совершено никаких. Теперь, как и было обещано, расскажем о “настоящей” княжне Таракановой. В 1785 г.
по приказу Екатерины II в московский монастырь была доставлена неизвестная женщина. Это была еще нестарая, среднего роста, худощавая, сохранившая на своем лице следы редкой красоты. Никто не знал ни ее настоящего имени, ни происхождения. Видно было только, что она “происхождения знатного, образования высокого”.
Говорили, что это – принцесса Августа Тараканова, что она родилась через год или полтора после тайного брака императрицы Елизаветы с графом Алексеем Григорьевичем Разумовским. По отчеству “княжна” называла себя почему-то Матвеевной. До 1785 г. эта Августа Матвеевна Тараканова, по ее словам, жила за границей.
Когда и как она туда попала – неизвестно. Вполне вероятно, что это могло произойти после смерти Елизаветы 25 декабря 1761 г. Мысль о том, что где-то за границей живет “подлинная” (в отличие от “неподлинной” – самозванки Елизаветы Таракановой) дочь Елизаветы Петровны, тревожила Екатерину II не меньше других прочих забот. Непрерывная борьба с ежегодно появляющимися претендентами на престол, придворные, интриги и заговоры в конце концов привели императрицу к мысли, что “княжну Тараканову” необходимо вернуть в Россию и изолировать.
О том, как осуществлялась операция по доставки княжны в Россию, известно только со слов самой инокини Досифеи. В несколько иносказательной форме, говоря о себе в третьем лице, она впоследствии рассказывала эту историю Г. И. Головиной: “Это было давно.
Была одна девица, дочь очень-очень знатных родителей. Воспитывалась она далеко за морем, в теплой стороне, образование получила блестящее, жила в роскоши и почете, окруженная большим штатом прислуги. Один раз у нее были гости, и в числе их – один русский генерал, очень известный в то время. Генерал этот предложил покататься в шлюпке по взморью.
Поехали с музыкой, с песнями, а как вышли в море, там стоял наготове русский корабль. Генерал и говорит ей: не угодно ли посмотреть устройство корабля. Она согласилась, вошла на корабль, а как только вошла, ее уж силой отвели в каюту, заперли и приставили часовых. Это было в 1785 г.
” Далее, по легенде, схваченную княжну привезли в Петербург и представили императрице. Екатерина долго с ней беседовала, говорила о Пугачеве, о самозванке Таракановой – вышеупомянутой княжне Владимирской, о государственных потрясениях, которые возможны в случае, если “враги существующего порядка” воспользуются ее именем, и, наконец, объявила, что во имя спокойствия в стране “княжна Тараканова” должна удалиться от мира и жить в монастыре в уединении, “чтобы не сделаться орудием в руках честолюбцев”. Местом заключения был избран Ивановский монастырь в Москве, который по указу Елизаветы от 20 июня 1761 г. служил местом “для призрения вдов и сирот знатных и заслуженных людей”.
Екатерина II приказала игуменье “принять и содержать новоприбывшую в особенной тайне, постричь и никого не допускать к ней до свидания”. Княжна Тараканова была пострижена под именем Досифея и в первые годы своего заточения в монастыре содержалась в большом секрете. Кроме игуменьи, духовника и келейницы, никто не имел права входить к ней. Окна ее кельи были постоянно задернуты занавеской.
На стене до самого последнего дня жизни Досифеи висел портрет императрицы Елизаветы. Рассказ Августы-Досифеи в главных чертах практически повторяет историю Елизаветы Таракановой. Похоже, что “ненастоящая” самозванка когда-то где-то “слышала звон”, но явно не знала “где он”, а чтобы “настоящая” самозванка Августа не звонила на всех углах, ее и запрятали в монастырь. В общих богослужениях и трапезах сестер обители Досифея не участвовала, и лишь иногда специально для нее устраивалось богослужение в маленькой надвратной церкви.
Во время службы двери церкви запирались. Моральное состояние Досифеи было очень тяжелым: она постоянно чего-то боялась, при любом шорохе или стуке вздрагивала, бледнела и “тряслась всем телом”. После смерти Екатерины II положение Досифеи несколько улучшилось. К ней стали беспрепятственно допускать посетителей, у Досифеи побывали митрополит Платон, ряд высокопоставленных лиц и якобы даже кто-то из членов императорской фамилии.
Досифея умерла 4 февраля 1810 г. в возрасте 64 лет, после четвертьвекового заключения, и была погребена в Новоспасском монастыре Москве, в усыпальнице бояр Романовых. В этом монастыре долго хранился портрет инокини, на обратной стороне которого кем-то была сделана надпись: “Принцесса Августа Тараканова, во иноцех Досифея, постриженная в Московском Ивановском монастыре, где по многих летах праведной жизни своей и скончалась”. На могильной плите значится лишь монашеское имя и день кончины.
Похоже, тайна “княжон Таракановых” до сих пор не раскрыта и оставляет простор для фантазии.
Статья взята с: http://earth-chronicles.ru
