Трагическая смерть Пушкина окутана множеством неразгаданных тайн. Самой большой из которых является тайна анонимного пасквиля – «диплома рогоносца», полученного поэтом 4 ноября 1836 года. До сих пор, несмотря на многочисленные попытки раскрыть эту тёмную и запутанную историю, сделать это так и не удалось. Кого только не подозревали в авторстве: Нессельроде, Гагарина, Долгорукова, Уварова, приёмного отца Дантеса (Геккерена) – Геккерена-старшего…
Все версии единит одно: автора искали среди явных врагов поэта (их было немало), но при этом вне всякого подозрения находились друзья Пушкина. Но вполне возможно, что автор пасквиля скрывался под маской друга.
Стало уже расхожим штампом представление о чете Вяземских как о близких и чуть ли не самых преданных друзьях поэта. Однако такое мнение ни на чём, кроме слепой веры в данный факт, не основывается. Пришло время проверить, настолько ли искренни были их чувства к поэту, как они об этом утверждали. Нередко при раскрытии злодеяний преступника с головой выдаёт знание таких деталей и частностей, которых никто, кроме него, знать не мог.
Случай с «дипломом рогоносца» подходит под эту категорию. Вот его полный текст: «Кавалеры первой степени, командоры и рыцари светлейшего Ордена Рогоносцев, собравшись в Великий Капитул под председательством высокопочтенного Великого Магистра Ордена его превосходительства Д.Л. Нарышкина, единогласно избрали г-на Александра Пушкина заместителем Великого Магистра Ордена Рогоносцев и историографом Ордена. Непременный секретарь граф И. Борх».
…а возвращаясь в Михайловское, написал письмо, в котором предложил жене друга (а отношения с Вяземским на тот момент у них действительно ещё были дружескими) составить им с Софи Пушкиной компанию и быть «третьей»
Два события – тайное свидание Натали Пушкиной с Дантесом в доме Идалии Полетики и рассылка дипломов поэту и его друзьям – неразрывно связаны между собой. Именно первое обстоятельство послужило поводом подозревать в авторстве Геккеренов. Пушкин писал в своём письме Геккерену-старшему: «2 ноября после разговора <…> (здесь Пушкин имеет в виду свой разговор с женой после её свидания с Дантесом) вы имели с вашим сыном совещание, на котором вы положили нанести удар, казавшийся решительным. Анонимное письмо было составлено вами, и <…> я получил три экземпляра из десятка, который был разослан. Письмо это <…> было сфабриковано с такой неосторожностью, что с первого взгляда я напал на следы автора. Я больше об этом не беспокоился и был уверен, что найду пройдоху».
Итак, Пушкин был абсолютно убеждён, что автором анонимок является Геккерен-старший. Надо сказать, что убеждать его в этом не было никакой необходимости, учитывая те чувства, которые он испытывал к Дантесу. А если учесть и тайное свидание, на котором Дантес склонял Натали к супружеской измене, то можно сказать, что никакой другой версии на тот момент он попросту и не принял бы. Но мог ли барон Геккерен-старший действительно быть автором данных анонимок?
В последнее время по этому поводу возникли большие сомнения, основывающиеся прежде всего на содержании диплома. Диплом этот, своего рода шедевр подлейшего искусства, мог быть составлен лишь человеком весьма искушённым в подобных делах. Дело в том, что в нём делается недвусмысленный намёк на взаимоотношения между Николаем I и Натали. Этот намёк завуалирован под взаимоотношения Александра I с женой князя Нарышкина, которая была его наложницей. Соответственно указывалось, что якобы Натали состояла в интимной связи с императором Николаем I.
Теперь зададимся вопросом, мог ли Геккерен-старший, даже если бы он действительно захотел написать диплом, составить его именно таким образом? Барон слишком дорожил своим положением посла иностранного государства при дворе Николая I. Поэтому, как только он узнал о вызове Пушкина, присланном Дантесу, фактически заставил Дантеса жениться на старшей сестре Натали – Екатерине Гончаровой, которая мало того, что была бедна как церковная мышь, но долговяза и некрасива.
Дантес, которому весь высший свет прочил блестящее будущее, согласившись на данный брак, по существу, похоронил себя. По сути, Геккерен пожертвовал будущим приёмного сына. Естественно, ему и в голову не могла прийти мысль хоть как-либо намекать на интимную связь императора. Потому что он прекрасно знал, какая за этим последует реакция.
Есть ещё одна деталь, которая делает невозможным авторство Геккерена-старшего, – указание на Иосифа Борха как на почётного секретаря ордена рогоносцев. Дело в том, что Иосиф Борх был представителем нетрадиционной сексуальной ориентации, то есть геем. Известно также, что барон испытывал к Дантесу не только отцовские чувства, и об их взаимоотношениях ходило немало сплетен. Вяземская в своих воспоминаниях прямо говорит: «Старик барон Геккерен был известен распутством. Он окружал себя молодыми людьми наглого разврата и охотниками до любовных сплетен и всяческих интриг по этой части».
Из этих слов видно, с каким негодованием и возмущением относились Вяземские к любовным утехам подобного рода. Автор анонимки, назвав Иосифа Борха «непременным секретарём», также недвусмысленно дал понять о своём отрицательном отношении к связям подобного рода. Но мог ли барон относиться к ним таким же образом? Очевидно, что нет. Как барон никогда не стал бы намекать на интимную связь императора с Гончаровой, точно так же ему и в голову не могло бы прийти смеяться над представителем нетрадиционной ориентации, к которой он сам относился. Ведь это равносильно осмеянию самого себя.
Из всего этого можно сделать вывод, что авторы анонимки ненавидели не только поэта, но и двор императора Николая I, к которому также имели определённого рода претензии. Именно поэтому ни Уваров, ни Нессельроде, ни какой-либо другой высокопоставленный чиновник, у которого не сложились отношения с Пушкиным, не могли быть авторами анонимки. Гораздо проще и безопаснее было просто указать на рога поэта и всё.
Итак, если это не Геккерены, то кто же был автором или авторами данного пасквиля? Только тот, кто 3 ноября знал о свидании Дантеса с Гончаровой. И этот круг крайне узок: Геккерены, Пушкины, Полетика и Вяземские. Гончарова не стала рассказывать об этом даже родной дочери, когда та стала расспрашивать её. Дантес понимал, что это касается чести женщины, которую он любил, и также рассказать не мог. Пушкин крайне ревниво и трепетно относился к репутации своей жены, а потому даже упоминание даты – 2 ноября – для него было уже слишком. Полетика знала о самом свидании, но не о том, что там произошло. Остаются только Вяземские.
Причин у Вяземских ненавидеть Пушкина на самом деле было предостаточно. Просто на них предпочитали закрывать глаза. И главная из них: в так называемом донжуанском списке Пушкина под именем Вера скорее всего значилась именно княгиня Вера Фёдоровна Вяземская.
Пушкин познакомился с Вяземской летом 1824 года в Одессе, проводил там с ней много времени, а возвращаясь в Михайловское, написал письмо, в котором предложил жене друга (а отношения с Вяземским на тот момент у них действительно ещё были дружескими) составить им с Софи Пушкиной компанию и быть «третьей». Вяземская показала письмо супругу, представив всё это как шутку. Князь сразу же догадался об их отношениях. Надо знать характер Вяземского, чтобы понять, что он таких обид не прощает. Обида глубоко запала ему в сердце.
В кругу знакомых Вяземского за глаза называли Асмодеем за его язвительный, насмешливый и злопамятный характер. Но Вяземский не осмелился вызвать Пушкина на дуэль, а решил отомстить ему с помощью того оружия, которым владел виртуозно. Как пишет Вяземский: «Слово часто далеко от дела, а дело – от слова. Написать на кого-нибудь эпиграмму, сказать сгоряча или для шутки про ближнего острое слово или повредить и отомстить ему на деле – разница большая.
Сатирик и насмешник действует начистоту: не только не таятся они, а желают, чтобы собственноручная стрела их долетела по надписи и чтобы знали, чья эта стрела. Рука недоброжелателя или врага заправского действует во мраке и невидимо. Ей мало щипнуть и оцарапать: она ищет глубоко уязвить и доконать жертву свою». Как видим, Вяземский знал толк в делах подобного рода.
Княгиня была под стать ему. Весьма точную характеристику княгине даёт Филипп Вигель: «Какая женщина не хочет нравиться? В ней это желание было сильней, чем в других. Но все влюблённые казались ей смешны; страсти, ею производимые, в глазах её были не что иное, как сочинённые ею комедии, которые перед нею разыгрывались и забавляли. Никого не поощряя, она частыми насмешками более производила досаду в тех, коих умела привлекать к себе.
Сколько было безумцев, закланных, подобно баранам, на жертвеннике супружеской верности тою, которая и мужа своего любила более всего, любила нежно, но не страстно». С Пушкиным получилось всё наоборот, впервые она сама оказалась в роли жертвы. Вяземская, проглотив обиду, на предложение быть «третьей» ответила Пушкину как бы шутя: «Я чересчур слаба и стара, чтобы рыскать по большим дорогам; я сделалась бы в прямом смысле слова вашим злым ангелом. Но я рассчитываю на вашу дружбу». И надо сказать, что Пушкин наивно поверил, что Вяземская способна забыть обиду и остаться другом. В результате, сам того не подозревая, Пушкин приобрёл в лице Вяземских двух смертельно опасных врагов, скрывавшихся под маской друзей.
Автор: Рахмат Мухамадиев, НАША ВЕРСИЯ
